А «Музыкальное приношение» не то что живьем — в Сети найти проблематично. Разве что в переложении для камерного ансамбля. (Известно, что Бах написал «Приношение» после личной встречи с Фридихом Великим — король Пруссии, сам композитор и флейтист, предложил Баху тему для имровизиции, и тот, последовательно опробовав шесть клавишных инструментов во дворце Сан-Суси, превратил ее в несколько канонов и трехголосную фугу. Позже цикл разросся до 13 частей. Трио-соната и заключительный бесконечный канон предназначались для флейты, скрипки и basso continuo. В каноне № 3b оба основных голоса были поручены скрипкам. Иных указаний по поводу состава в партитуре не значится).
Как по заказу, прямо сейчас по Mezzо передают «Музыкальное приношение» в исполнении Жорди Саваля со товарищи. На сцене семеро.
Как Лифшиц справлялся в одиночку, уму непостижимо.
Его «Музыкальное приношение» напоминало незнакомый старый город, по которому в удовольствие брести наугад, не вытаскивая карты, вслушиваясь в обрывки чужой речи, разглядывая фасады, окна, балконы, трещины на стенах. Обнаруживаешь себя в тупике и выбираешься по наитию. Останавливаешься у церкви, потому что звенят колокола. В какой-то момент перед тобой — предположим — открывается река, купающая отражения домов в синеве.
Это все из-за piano Лифшица: не звуки, взятые тихо, без нажима, вполсилы, а звуки принципиально иной породы, словно кто-то играет forte или mezzo forte, но за стеной; звуки из другого пространства. Удивительно.
Да, пожалуй, именно так: было ощущение вольной прогулки по архитектурному массиву. Был дух импровизации, который чрезвычайно редко встречается в современных интерпретациях музыки барокко. И это нисколько не влияло на восприятие произведения как единого целого. Королевская тема цементировала все накрепко.
Словом, Лифшиц дал консерваторской публике повод поговорить в антракте о долгожданном возвращении в концертный обиход фортепианной версии «Музыкального приношения» (а ведь даже великий Глен Гульд, по молодости — в конце 50-х — исполнявший этот опус на фестивале в канадском Стратфорде, не захотел записать его потом в студии). Дискуссии о том, вредит ли «Музыкальному приношению» густая педаль и множество динамических оттенков, застать не удалось. А жаль.
Второе, полуторачасовое (!) отделение концерта открыло интересную вещь. Если Баха Лифшиц играл с той свободой — в том числе темповой, — которую обычно ждешь от музыки эпохи романтизма, то
в музыке романтиков он проявил себя полифонистом до мозга костей: относился к каждой ноте как к ценности, доставал из музыкальной ткани совершенно неожиданные мелодические линии и показывал со всей наглядностью, сколь многое ускользает от нашего внимания в знакомых до боли произведениях.
Пианист и отзывчивый «Стейнвей» Большой гильдии с каждой минутой понимали друг друга лучше и лучше. Под конец они уже существовали в полном согласии, и едва ли не лучшим номером второго отделения вышел Брамс на бис — да-да,
сидящим в зале хватило совести требовать еще и бисов.
Благодарные, они в считанные дни успели мифологизировать концерт, обласкав его в соцсетях «волшебным», «феноменальным» и «гениальным»; даже композитор Карлис Лацис, прежде в излишней восторженности не замеченный, написал, что ничего лучше в жизни не слышал. Что ж, пропускать выступление Лифшица действительно не следовало: оно было очень интересным. За «Музыкальное приношение» — отдельное спасибо.
