Виолончельному концерту Шумана все это на пользу, конечно, не пошло. Он весь – сплошная тайна, этот концерт, который игран-переигран и сотни раз записан лучшими солистами мира (Гидоном Кремером, например. Потому что есть и скрипичная версия – как многие уверяют, первоначальная); концерт, партитуру которого композитор правил вплоть до 27 февраля 1854 года, то есть того самого дня, когда он встал из-за стола, вышел из своего дома в Дюссельдорфе, добрался до моста и шагнул с него в Рейн. Ля-минор замучил. «У меня что-то со слухом. Каждый раз, когда я сажусь работать, я не слышу ничего, кроме ноты «ля». Я схожу с ума», – говорил он жене, а еще говорил о призраках Шуберта и Мендельсона, которые приходят к нему по ночам и говорят об этом самом концерте. Ля-минорном. Красивом, отчаянном и немного странном. С патетическими монологами «главного героя», подразумевающими романтический порыв, страстность и даже, кажется, молодость; но виолончель почти хрипит, и в низких обертонах столько отчания...
В Риге за опасный шумановский ля-минор отвечали, помимо ЛНСО, два литовских гостя – виолончелист Давид Герингас и дирижер Гинтарас Ринкявичюс. Подразумевалось событие. 68-летний Герингас прекрасно известен публике (ученик Мстислава Ростроповича, учитель Соль Габетты и Рамона Яффе, золотая медаль на Конкурсе Чайковского, блистательная международная карьера). 55-летний Ринкявичюс, не так давно возглавлявший Латвийскую Национальную оперу, у нас вообще за своего.
Почему 25 минут Виолончельного концерта оставили впечатление проходного номера перед главным событием вечера – исполнением Седьмой симфонии Брукнера, понять невозможно. Но факт есть факт. В игре мэтра сквозила усталость. Оркестр, от которого требовалось не так уж много – достойно саккомпанировать солисту, – будто бы читал с листа. Не транслировала сцена ни вдохновения, ни единения. В партер – не транслировала. Но откуда-то все равно кричали «браво». Я подумала, что, наверное, с балкона. И отправилась туда в антракте.
Там и увидела Погу с Лукиной. У них 18 мая решающая битва: ЛНСО впервые в своей истории дает концерт в Париже (Андрис обещал по возвращению с Елисейских полей рассказать, как прошло).
Там и услышала Седьмую Брукнера. И знаете что? Если первый тайм мы, увы, проиграли, то во втором победили с подавляющим преимуществом. Огромная, в час длиной симфония обрушилась на зал водопадом. Перевести дух можно было лишь в перерывах между частями, но и в эти мгновения нити, натянутые между публикой и музыкантами, не обрывались. Очень подошел нашему оркестру восторженный, предчувствующий близкую радость Брукнер. (Седьмая сочинена в Байрейте, после встречи композитора с его божеством, Вагнером; Вагнер пообещал продирижировать всеми симфониями Брукнера! Но умер – и вторая часть Седьмой симфонии, адажио, отдает ему дань памяти. Тем не менее перед нами одна из самых светлых страниц немецкого симфонизма второй половины XIX века.)
Эмоциональное, рациональное, философское, лирическое – под палочкой Ринкявичюса все звучало убедительно. Точность дирижерской концепции замечательно дополнялась энтузиазмом оркестрантов. Именно этого и ждешь от хороших концертов – симфонических, джазовых, да любых: ощущения, что на твоих глазах происходит процесс со-творения. Радостный такой. Что бы ни играли – радостный. Все и всем прощаешь за это. Даже валторнистам.
Кстати, именно с Седьмой симфонии в жизни Брукнера, тогда уже 60-летнего, началась светлая полоса.
А главная тема 1-й части (она звучит, трансформированная, и в финале) явилась к нему во сне. Была продиктована далеким другом со словами: «Запомни ее, она принесет тебе счастье!».
Теперь можно и в Париж.
