Да, это именно Шекспир. Мудрый, а на сей раз — еще и веселый, и легкий. Легкий настолько, что заслуживает живого аккомпанемента, да какого! Участники музыкального ансамбля — кто при арфе, кто при скрипочке — вполне воздушны и покачивают в ночном небе юбками-абажурами. А барабан изображает луну и вспыхивает при каждом ударе.
Театр здесь явлен как нечто крайне разнообразное — реабилитированы многие жанры, вплоть до циркового. Ткани играют роль декораций, актеры скручивают их к жгуты, прилаживают к конечностям морскими узлами и выделывают акробатические номера. Расправят материю — будет в чем прятаться, оборвут — она упадет плавно, многозначительно. Шелк украшает паузы, делает ветер и волны, организует тайны и разоблачения.
И кажется, будь декорации чуть более сложными, спектакль оказался бы перегружен: в пьесе и так много всего!
В спектакле много знаков, они предъявлены, а дальше уж наше, зрительское дело, воспринимать ли их как часть нашей личной истории. Котурны (у господ повыше да посветлее, у ремесленников, замутивших собственный спектакль, — пониже да потемнее) в свой актив не берем — высокий стиль нам по сердцу, иронизировать над ним не хочется. Зато в потусторонней дыре, всасывающей в себя все полотнища декораций, обнаруживаем напоминание: не будет жизни — не будет театра. И переиначиваем очевидное на свой вкус: без театра не будет жизни!
ФАКТЫ:
Премьера спектакля состоялась в 2015 году. В 2016 году он стал лауреатом премии «Золотая маска» как драматическая постановка большой формы, номинировался как лучшая работа режиссера, а Ирина Горбачева претендовала на награду за лучшую женскую роль.
Перевод Осии Сороки. Режиссер — Иван Поповски, в главных ролях — Галина Тюнина, Карэн Бадалов, Серафима Огарева, Ирина Горбачева, Александр Мичков, Юрий Буторин, Амбарцум Кабанян.
Пока живем — играем, «весь мир — театр, а люди в нем актеры». Мысль давно усвоенная и в чем-то даже обидная. Шекспир словно заподозрил нас в неискренности, но мы играем по правилам, а от игры (ведь сам же сказал!) не отвертеться. Мы пытаемся быть лучше и даже режиссируем собственные сны. Но время от времени обнаруживаем в себе зверя — вопим кошками, рычим львами...
Мысль о взаимном проникновении сна и яви, о слиянии сцены с жизнью скрепляет все куски пьесы. А «фоменки» делают ее предельно внятной и красивой: то тем украсят, то этим.
То забегут в зрительный зал, то снабдят царя эльфов театральным биноклем: пусть наблюдает за влюбленными, перепутавшими свои половинки, а мы понаблюдаем за ним. Позже тот же бинокль окажется в руках герцога Тезея. На спектакле, данном в его честь, он будет в роли зрителя. Прямо как мы.
Актеры играют людей, заснувших в магическом лесу, — представляют себя внутри собственного сна: обозначим это как театр номер один. В нем прячется «матрешка» поменьше: рабочий люд мастерит спектакль для герцога и герцогини. Починщик раздувальных мехов со товарищи живут репетициями, кто-то ждет своего звездного часа, и он, как у персонажа Кирилла Пирогова, наконец настает. Кирилл играет пирамову даму сердца при усах и бороде. Играет, как умеет именно он, без, казалось бы, неизбежных пережимов, с подтекстами, и от фарсового треска постановки начинает тихо отделяться тема растерянности, игры немного не в то, о чем мечталось.
А сидящими в театре номер три увидим себя мы: эльф Амбарцума Кабаняна поцелует ручку одной зрительнице, откажет в этой любезности другой и в ответ на наш смех изобразит растроганного лицедея на поклонах.
Театр номер один и номер два в финале сливаются в единый мир. Актеры — и актеры, сыгравшие актеров. Вторые вдоволь повеселись по собственному поводу: и текст-то они забывают, и реквизит теряют.
Согласно Шекспиру мы — почти коллеги, так что у артистической братии секретов от нас быть не должно. И мы ей рукоплещем, встав с кресел театра номер три.
Комедия может быть высокой и низкой: нам представили оба варианта. А придется выбирать, во что играть в собственной жизни, зритель, побывавший на «Снах в летнюю ночь», предпочтет первый вариант. За уже знакомую легкость и красоту.
