ФИЛЬМ
Отец Ночь (Tēvs Nakts, 2018)
Режиссер — Давис Симанис, оператор — Андрей Рудзатс, художник — Кристине Юрьяне. В ролях — Артур Скрастыньш, Илзе Блауберга, Матис Киплюкс, Михаил Карасиков, Том Трейнис, Дайнис Грубе и другие.
- Сеансы в Forum Cinemas, Cinamon и Splendid Palace
Картина, что называется, тяжелая, но авторы пошли конем — пригласили на роль Жаниса Липке любимого актера всех, кто стар, млад и причисляет себя к средней возрастной категории.
Артура Скрастыньша народ обожает настолько, что пойдет за ним в любой трагический сюжет.
Успех фильма с его участием на латвийской территории обеспечен — а со зрителем, который с премьером театра «Дайлес» пока не знаком, разберется качество ленты в целом. Чтобы о Жанисе Липке узнали многие, она просто обязана заслужить для себя счастливую судьбу. Так что субтитры (пока только на русском языке) — мировому прокату в помощь.
Смешливый, находчивый, способный сыграть любую роль и войти в любую ситуацию, в фильме Артур Скрастыньш предстает как актер, обладающий грандиозным трагическим даром. Его взгляд смущает, а его вера в предлагаемые обстоятельства включает в зрителе веру в то, что он действительно смотрит документальную историю: так было, и смотреть на нас другими глазами Жанис Липке просто не мог. Да, актер исполняет роль в пределах заданной октавы, но организует там свою бесконечность и не повторяет себя.
ЦИТАТЫ
«Жанис задал мне много прямых вопросов — мне лично, и я до сих пор не могу на них ответить. Не знаю, был ли бы я таким отважным в подобной ситуации. На этот же вопрос, я думаю, каждый должен ответить себе сам».
«Этот образ мыслей нужно было принять — здесь требуется другое лицо».
«Я расцениваю эту роль как подарок. Список моих киноработ — достаточно длинный, но такой большой драматической роли у меня еще не было».
Актер Артур Скрастыньш
Справиться с картиной, в которой трагизм присутствует практически в каждом кадре, и обойтись без монотонности было нелегко. Казалось бы, для разрядки в действие так и просились смешные сценки, ведь в жизни они случаются когда угодно, даже в страшные дни. К тому же сюжет начинается, когда немцы в Ригу еще не вошли и война еще не заслонила собой нормальную жизнь. Тем не менее
фильм звучит на чистой ноте — той самой, которую принято называть щемящей.
Ты ощущаешь опасность, вздрагиваешь от выстрелов, сострадаешь и страдаешь, обнимая за плечи самого себя. Тема нуждается в такой зрительской реакции — именно в такой, исключительно в такой, и фильм ее обусловил, выстроил, заслужил.
Лента предлагает варианты совпадений, способных спровоцировать человека на героизм. Поначалу Жанис отказывается принять в семью еврейскую девочку, и чувство вины срабатывает четко, как пусковой механизм, — Жанис начинает искупать ее, спасая всех, кого может и не может. И второй мотив: войти в положение другого легче, когда тебя самого погружают в ситуацию жертвы, ведут на допрос, и ты в деталях узнаешь, каково это — быть человеком, которому грозит смерть. Два этих мотива накладываются один на другой, и
думать, что совпадение обстоятельств обеспечило бы столь же красивые поступки с нашей стороны, волен каждый.
Нам позволено заблуждаться по собственному поводу: мирное время щадит человека еще и в том смысле, что устраивает ему проверку на бесстрашие лишь изредка.
А Жанис уже не способен не думать о других даже больше, чем о собственной семье. Семья — часть его самого, и он рискует родными, как рискует собой. Характерно, что о решении прятать евреев от немцев Жанис сообщает Йоханне в момент наивысшего напряжения супружеской страсти — любовь трансформируется в подвиг, обезоруживает жену, превращает в соратницу, в верное продолжение мужа.
Героизм не может быть лишен достойных эстетических характеристик — и лента удивительно хороша.
Чего стоит один только эпизод, когда Йоханна моет голову и говорит с мужем сквозь мокрые пряди — проводит по ним двумя пальчиками, выжимает робкие капли. Эпизод решен «по Тарковскому» — в «Зеркале» струи воды продолжали роскошные волосы Маргариты Тереховой, и Андрей Тарковский предъявлял нам победительную, несмотря на будничное занятие, женскую красоту. А Давис Симанис снимал кадры «с родословной» — родовитые, отсылающие к киноклассике — и тем самым расширял тему, наслаивал на нее красоту характера и тихий героизм спутницы героя.
Фильм начинается со сцены спасения ребенка. Те, кто был рядом, не уследили, и руку тонущему сыну протянул именно Жанис. В принципе — чем не метафора, но строгое устройство фильма не допускает столь явных художественных обобщений, слишком «от ума» и «от искусства»: история жизненная, и навешивать на документальную основу сюжета заметные глазу украшения было просто нельзя. Авторам хватило вкуса обойтись минимумом выразительных средств, и это только усилило эмоциональное воздействие картины.
Сделать честную картину красивой было непросто. Но именно красота каждого кадра стала как раз тем, что не отвлекает от трагических ситуаций, не противостоит им, а позволяет их поддержать.
Вечера с присущим им напряженным, тревожным очарованием. Ночи с мягко высвеченными деталями. Дымы и дымки, расслаивающие изображение на четкие и размытые планы. Панорама горящего города, когда трассирующие пули снабжают ее новогодним елочным дождиком, и ты понимаешь: заворожить пейзажами способна даже война. Оператор упрятал кадры в приглушенные тона — словно чуть расцветил и оживил черно-белые фотографии того времени. Поместить «Отца Ночь» в цвета негромкие, в освещение сумеречное, способное расфокусировать глаз охранника, было решением логичным. И этически оправданным — совершенство картинки здесь опирается на гармонию, которая в равной степени должна ласкать взор и трогать душу.
В финальных титрах поименно перечисляются участники массовки — они играли тех, кого расстреляли, и в память о погибших фамилии тянутся долгой траурной лентой. И это тоже — о красоте.
Кинематографисты сделали то, что считали своим долгом: это был их поступок.
