Элмар Сеньков: «Театр — это честный блеф»

В честь Международного дня театра Союз театральных деятелей Латвии объявил лауреатов своей ежегодной премии. 27 марта 2021 года приз Эдуарда Смильгиса должен был получить Элмар Сеньков — за яркую новаторскую режиссуру и за вклад в дело популяризации латвийского театра в стране и мире.

Элмар знает: театр существует для того, чтобы научить человека радоваться и думать (последовательность именно такая). Но при этом уверен: работа на подмостках — не миссия и не дело жизни.

Сцена — это место для игры.

Спектакль он воспринимает как приключение и считает необходимым время от времени напоминать зрителю: театр — это ложь, это блеф, но блеф честный, ведь о том, что здесь обманывают, он всех не по разу предупредил. К примеру, вписал в действие «Девочек» внезапные вспышки света — «чтобы люди проснулись». Он боится солгать зрителю. А вот шокировать зрителя нельзя — делиться нужно хорошим и дарить другому только то, что хотел бы получить сам.

Элмар не устает экспериментировать —  идет на риск и тем самым допускает возможность ошибки. Драматург Раса Бугавичюте-Пеце шутит, что ему «безумно нравится искать границу, за которой все так плохо, что даже хорошо». Элмар отвечает: «Потому что когда ты хочешь сделать хорошо — ничего не получается». Порой даже кажется, что он стремится быть смелее самого себя — ставит откровенные сцены и лексику в диалогах допускает такую, какую в «обычной жизни» человек с внешностью ангела не позволит себе никогда.

Он не стремится воспитывать — занял позицию наблюдателя и не выпячивает собственную персону. Говорит: «Кто я такой, чтобы говорить о себе?» — и предлагает понять другого. А в работе с актерами боится допускать этические ошибки  — добивается от них того, чего хотят и он, и они сами. Потому что «когда актеры помогают режиссеру, а когда и наоборот».

Между школой переживания и школой представления он нашел для себя промежуточный вариант — как самый честный и здоровый. Чтобы «и не музей, и не песочница». Чтобы и не хмурить брови, но и не безумствовать без удержу, а контролировать происходящее.

«Театр — это не самое важное из всего, что существует. Важнее жизни нет ничего», и Элмар опасается совершить подмену. Готовясь ставить «Дачников» в Рижском русском театре, он наблюдал за «новыми русскими» — как они разговаривают и о чем. «Это совершенно новый для меня мир — я его не знаю. Это настоящая жизнь, и я не хочу ее пропустить».

Решил жить — и пошел искать образы для будущей постановки. 

Какие-то его спектакли идут десятилетиями — например, «Граненка» в Рижском русском театре, — а какие-то уходят из репертуара чуть ли не через год. Нет, он талантлив в каждой работе, просто любая последующая не похожа ни на одну из предыдущих, и мы выбираем для себя — кто арбуз, а кто свиной хрящик. Меню у Элмара богатое, только вот к кушаньям из кузнечиков наш зритель непривычен. «Трину» Блауманиса в Национальном — заводную, похожую на раскрашенный ребенком мультик и потому «попирающую устои» — распробовали до обидного немногие. Элмар — экспериментатор, и по пути с ним только тем, кто готов экспериментировать, в том числе и над собой.

В 2014 году режиссер поставил в Национальном «Мой бедный отец» как спектакль, «фиксирующий ситуацию сегодняшнего дня». Элмар увидел в этом главное достоинство пьесы Агнесе Руткевичи, но название быстро исчезло с афиши, «потому что когда становится трудно, людям не хочется смотреть что-то серьезное — они хотят развлекаться. Они в развлечения прячутся, и ничего в этом плохого нет».

Ничего плохого в «Отце» не было тоже — было замечательное, просто не развлекало, а доводило до дрожи, до слез.

Элмар любит учиться и порой готов предъявить нам то, что подсмотрел у кого-то и преломил на собственный лад. Он даже задумал построить следующую премьеру из своих и чужих любимых клише. На удивление небанальная задача — использовать банальности как трамплин для попадания в новаторский результат. Да, «все давно придумано», но ведь это «все» можно пересобрать заново!

«Я не знал, кто такой Вячеслав Полунин, посмотрел — и мне понравилась клоунада. А потом, когда прочитал прозу Эзериньша, понял, что хочу ее поставить, используя в работе что-то похожее на клоунаду, и стал смотреть видео, чтобы понять, как это делается. Я все делаю по интуиции — когда получается, а когда не получается». С «Эзериньшем» в Национальном театре — получилось, да как! «Ночь лицедеев 2013/2014» отметила спектакль пятью наградами, и вот главные: постановка получила гран-при, была признана лучшим спектаклем малой формы, а Элмар Сеньков — лучшим режиссером года.

Он то и дело предлагает ходы, позволяющие подняться над конкретной ситуацией и выйти на обобщение, на глубинное понимание происходящего. У того, что он делает, всегда несколько планов, и конструкция его спектаклей напоминает то компанию матрешек, когда внутри одной сцены (читай: темы) вдруг обнаруживается другая, но какая в какую запрятана — понятно не до конца... то стол художника-мультипликатора в несколько прозрачных этажей, на каждом по изображению (читай: смыслу), и вкупе они обеспечивают стереоэффект, не копирующий объемную жизнь, а играющий в нее по законам искусства. У всего, что он делает, есть как минимум двойное дно.

Снабженное инструкцией, как пробить второе, обнаружить третье и не потерять надежды отыскать четвертое.

Он умеет обращаться с числами. В «Девочках» маму играли восемь актрис, и дочь выбирала, кому подать следующую реплику. А «В трясине» на сцене Национального театра было две Кристины — одна играла любовь, нежность, умение прощать, другая пыталась увернуться от Эдгара как от судьбы. В итоге героиня пьесы Блауманиса становилась не плохой и не хорошей — просто живой, а Эдгар изменял Кристине с нею же, что сводило предательство на нет.

Режиссер не прятал «В трясине» свой инструментарий — ни пылесос, ни вентилятор, ни микрофоны, которых во времена Блауманиса быть не могло. Мало того — нагружал их дополнительными функциями, и предметы не просто привязывали пьесу к сегодняшнему дню, но и напоминали: мы в театре без занавеса. Но тайн от этого у театра меньше не становилось.

Тему поддерживал «Спектакль «Конец»: актеры придумывали пьесу, а после репетировали, приклеивали усы, наращивали бюсты и наконец предъявляли зрителю «чистовик». Заваривать эту веселую кашу стоило для того, чтобы показать, как реальность разоблачает сказку — и наоборот. Как жизнь срастается с театром. Элмар вспоминает: «В процессе работы мы перестали понимать, где правда, а где наш вымысел. Шла игра с клише — драматургическими, актерскими. Это было очень интересно».

«Я за Резию» в «Дайлес» тоже был спектаклем о том, как рождается спектакль. Элмар играл в дуэте с Резией Калныней, и роли они читали по бумажкам, которые воспринимались как конспект игры, не скрывающей ни швов, ни изнанки. «Сколько тебе лет?» — спрашивала актриса. «Двадцать семь», — отвечал Элмар, читая текст пьесы. Она вглядывалась в собеседника: «Так сколько тебе лет?» «Двадцать девять», — признавался режиссер, отводя глаза от шпаргалки.

Сегодня ему тридцать шесть.

Его называют одним из лучших латвийских режиссеров. Спрашивают: «А знаете, что вы счастливец?» И он улыбается: «Да, знаю».

Уже первые его спектакли номинировались на премию «Ночь лицедеев» — было это в 2011-м, всего десятилетие назад, — а через два года номинации стали уступать место победам. К сегодняшнему дню Элмар успел поработать в России, Литве и во всех театрах Латвии  —  кроме Нового и Даугавпилсского. Концерты, церемонии, танцевальные праздники, большие и малые формы, спектакли для больших и маленьких: ему интересно все. Он делает театр динамичный, изобилующий находками и начисто лишенный снотворного эффекта. Форма у него состоит на службе у содержания, и режиссер не позволяет зрителям забыть: вы в театре, здесь играют в жизнь, а такая игра должна быть всем в радость.