Первым делом хочется обратить внимание на сам драматургический материал, созданный Юстиной Клявой. Следуя определенной традиции НРТ, эта пьеса является совершенно новой, созданной специально для этого театра на документальной основе — как и «Бродский/Барышников», «Комиссия по историческому расследованию» (о злосчастных мешках «КГБ»), «Боженька подвыпивший» (о судьбе поэта, любителя выпить Нейбарта), «Приходи на меня посмотреть» (о судьбах латышских поэтесс) и многие другие.
При этом сразу же отмечу, что все эти спектакли — тот редкий случай, когда выполняется очень важное условие для театрального жанра. А важное условие — это, если говорить напрямую, чтобы зритель, придя в партер и сев в удобное кресло, тут же не задремал после, как правило, рабочего дня. И чтобы при этом не было бы все только в угоду публике, чтобы она еще успевала и мыслить при этом, а не только смеяться, видя отличную игру артистов (а они в НРТ, как известно, все на подбор).
Так вот: нынешний спектакль начинается со смешного и очень театрального — выходит мощный мужчина с бородой, бегает по сцене. Становится на колени, просит у Всевышнего простить все его прегрешения, у него падает борода, он ее опять напяливает, после чего достает из суфлерской будки дамочку и начинает ее тискать.
Дамочка тут же восклицает: «Если вы не угомонитесь, я уйду в Национальный театр!», и тут зал взят — он с ходу смеется.
Нет, ну и правда смешно, хотя в этом герое в исполнении Андриса Кейша сразу же угадывается один из основоположников латышского театра, великий режиссер Эдуард Смильгис. Долгие годы он был художественным руководителем театра Дайлес, пережил многие власти, любил женщин, водку и театр и по своему темпераменту и мастерству явно мог бы дать фору и самому Станиславскому, не побоюсь этого предположения.
Обращение к образу Смильгиса закономерно, поскольку в ныне реконструируемом историческом здании НРТ на Лачплеша, 25, долгие годы и находился театр Смильгиса — Дайлес. Там даже на боковом фасаде до сих пор — огромная знаменитая фотография Смильгиса работы Гунара Бинде, где он с раскрытым ртом что-то лицезреет (явно репетиционный момент, великий момент). Как говорится, это уже икона латышского театра.
Но действо «В поисках игрока» разворачивается еще за счет других двух выдающихся мастеров латышской культуры — поэта Александра Чака в исполнении Вилиса Даудзиньша и драматурга и режиссера Петериса Петерсона в исполнении Гирта Круминьша. Все три классика постоянно пересекались в свою эпоху друг с другом — Чак, например, в 1920-х начинал артистом в студии Смильгиса, у него там ни черта не получилось (сцена, где герой Даудзиньша пытается попасть в ритм с другими артистами студии — отдельный смех), после чего убыл в поэты, воспев в двадцатые-сороковые прошлого века рижские улицы, парки и их обитателей. Прожил 49 лет, и уже в наше время в честь него назвали одну из главных магистралей латвийской столицы — не каждому такое дано.
Что до Петериса Петерсона, то это крестник самого Смильгиса по прозвищу Рунцис («Котяра»), наследник традиций Смильгиса, драматург, ставший после него художественным руководителем Дайлес.
Первое отделение более чем трехчасового спектакля можно было бы назвать анекдотичным и парафразом на тему великого «Театрального романа» Михаила Булгакова, где свои «театры драмы и комедии» происходили непосредственно во МХАТе в присутствии Станиславского и Михаила Чехова. Правда, в случае со Смильгисом много адюльтера — он заваливает уверенным жестом артистку-любовницу на диван в рабочем кабинете, но тут входит жена, она уже почти ничему не удивляется…
Там потом будет еще и другая любовница, которая плакать станет: «Эдуард, почему ты меня забыл? Почему ты со мной больше не пьешь?»
Параллельно и судьба Чака с его эротическими снами (сцена с артистками, которые с длинными волосами будоражат фантазии сонного Чака, хороша!), знакомство с будущей женой, салоны, отношения с театральными деятелями своей эпохи.
Вилис Дадузиньш и Гирт Круминьш, играющие Чака и Петерсона соответственно — привычно хороши, в то время как монументальный герой Андриса Кейша, конечно, ярко выделяется на их фоне. Хотя Кейш при этом и использует на протяжении почти всего спектакля только одну краску — нарочитая пафосность, театральность, баритональный бас, но тут «виной» и тот факт, что, говорят, никто не может сегодня документально доказать, как в молодости говорил Смильгис — остались только записи его позднего периода. Временами герой Кейша напоминает режиссера в исполнении Эдуарда Павулса в легендарном кинофильме Яниса Стрейча «Театр» — и думается, сам Стрейч, лично знавший Смильгиса, явно придал киногерою черты латышского классика.
Если первое отделение полностью соответствует жанру «Театрального романа» Булгакова, который заканчивается строкой «здесь рукопись обрывается», то во втором отделении рассказ о трех классиках продолжается — и до конца. И тут уже впору говорить об «оптимистической трагедии», учитывая, что последней работой великого мастера в 1964-м стала «Оптимистическая трагедия» советского классика Вишневского.
С самого начала второго акта к юмору прибавляется «сиюминутный трагизм», когда во время фашистской оккупации немецкий офицер говорит герою пьесы: «Так, пойди туда, чуть правее». Герой уходит за занавес, куда и стреляет немец, за кулисами слышен грохот упавшего тела.
И вводят Петериса Петерсона, который отлынивает от призыва в «славный» легион. Не удастся ему уйти от фашистов, поскольку, как назло, имел отличное образование, немецкую гувернантку и наизусть шпарил Шиллера, под строки которого вдруг оживают его погибшие коллеги (сцена любопытная).
И — «новые времена», опять русские. Становление Театра юного зрителя, который, угадайте с одного раза, где находился? Правильно — на Лачплеша, 37, недалеко от нынешнего НРТ (там была русская труппа ТЮЗа). И прыгает Буратино, и гавкает Артемон в исполнении студентов второго курса студии нынешнего НРТ — будущее этого знаменитого сейчас на весь театральный мир коллектива. Они же и в массовках.
И тут все смешивается… Чак пишет комсомольские стихи и о советских людях, а его все равно отчитывает на собраниях за «космополитизм» секретарь ЦК Компартии Латвийской ССР Арвид Пельше — сцена, в общем-то, смешная, только тогда точно не до смеха было. Чак умрет, его жену отправят в Мордовию, а в его квартире потом поселится Петерсонс. В Риге ведь вообще все рядом…
А полностью седой Смильгис, пьющий, проходит мимо доски объявлений в Дайлес, видит единственный приказ («об отстранении от должности художественного руководителя»), падает на пол и… застывает с той трагической маской с открытым ртом, что на фасаде ремонтируемого нынче театра. Ему на смену приходит Рунцис-Петерсонс, который семь лет продержится на посту худрука Дайлес, затем его по идеологическим причинам снимут с должности, и он придет… правильно, в Театр юного зрителя на Лачплеша, 25, где и поставит спектакль на стихи Чака «Играй, игрок», который будет идти до восстановления независимости и увековечит имя выдающегося поэта. Ну, а затем театр (он же «театр Шапиро») закроют, и вскоре тут появится Молодежный театр. А еще буквально через пару лет — НРТ.
Как в старом анекдоте про «углубим эксперимент» — а вы знаете, что в 1911-м свою артистическую деятельность Смильгис начинал… правильно, в НРТ! Правда, та труппа тогда недолго просуществовала. А вот нынешняя труппа НРТ во главе с его художественным руководителем скоро отметит свое тридцатилетие. Ну, если вдруг чего-то не произойдет, тьфу-тьфу три раза через плечо.
Знаете, этот спектакль мне напомнил симпатичный старинный секретер. А подобная мебель, как известно, имеет ящичек с секретом. Здесь он в финале виден, когда на трех сценах в одной (сценография Рудольфа Балтиньша) предстают все поколения и герои полувековой истории.
Живые и мертвые, они встречаются на сцене и поют песню на стихи Чака. Да, потому что искусство вечно.
Но есть еще один секрет. Тут на днях Алвис Херманис написал открытое письмо о том, что он, оказывается, «последний из динозавров», то есть — художественный руководитель. Эта должность сейчас нивелируется и упраздняется. Хотя, по мнению, режиссера, она необходима. И Херманис — режиссер, который является еще и режиссером своей собственной судьбы — явно не случайно опубликовал это письмо накануне новой премьеры.
И еще один секрет. Честно? Ну вот совсем честно? Если не знать, что в афише «В поисках игрока» режиссером значится молодой и хороший режиссер Гатис Шмитс, сможет показаться, что режиссером этого спектакля на самом деле является Херманис. Здесь так много присущей именно худруку НРТ иронии и легкой печали, не уходящей в глубокую трагедию, даже когда повод вроде бы есть. В общем-то логично, учитывая, что Херманис — художественный руководитель, который может пройти рукой мастера по любой постановке подопечного ему коллектива.
Но по-любому
все это мне напоминает сцену, которая разыгрывается уже под конец спектакля. Отставленный от должности Смильгис показывает своему ученику афишу нового спектакля. «А где моя фамилия? Ведь это все я придумал?» — спрашивает великий режиссер.
В общем, думайте что хотите, но, когда идешь после спектакля в одиннадцать вечера мимо дома, где жил Петерсонс (на Бривибас), мимо реконструируемого на Лачплеша НРТ, мимо мемориального музея Чака на углу Лачплеша и Марияс, так остро чувствуется, что здесь как раз тот случай, когда жизнь и театр совпали. Ну, мне так показалось.
В конце концов, случайно, что ли, Кейш со сцены провозглашает громогласно слова Смильгиса, что артистами должны быть в театре все, и зрители в том числе!
Добавим еще, что немаловажную роль здесь играет музыка — в том числе и музыка Иманта Калниньша к тому спектаклю Петерсона «Играй, игрок», поставленному в 1972-м году. «Дух театра» в безмолвном исполнении Ивара Краста, играющий на гитаре, озвучивает и телефонные звонки Чаку во время «борьбы с космополитизмом», и поэт от страха замирает, а его, оказывается, просто националист проклинает за поганую статью в партийной газете «Циня».
Ну, и для смеха. Там есть очаровательная сцена, когда юный Рунцис-Петерсонс приходит к крестному, к Смильгису. И говорит: «Я ухожу в Национальный театр!» И звучат двенадцать нот, после которых зал в НРТ смеется. Это «позывные» звонка в Национальном театре — первые ноты мелодии из легендарного спектакля «Дни портных в Силмачах». И такого в постановке «В поисках игрока» много…
Аплодировали стоя. Что немаловажно — аплодировала от души и экс-министр культуры Карина Петерсоне, дочка Петериса Петерсона, и сидевший в четвертом ряду великий танцовщик Михаил Барышников, который 21 ноября в НРТ сыграет роль Папы Римского Франциска Второго в постановке Алвиса Херманиса «Белый вертолет».
А чего не поаплодировать, если, в конце концов, в этом спектакле есть и легкость, и мудрость, и намек.
