В наши дни мы, как никогда прежде, наблюдаем противоречие между желанием широких слоев населения жить в условиях стабильности и господствующей идеологией постоянного движения и развития, навязываемой большинству «прогрессивным» меньшинством. Это противостояние сегодня ощущается гораздо острее и масштабнее по сравнению с предыдущими традиционными столкновениями между консерваторами и реформаторами.
Будучи убежденным сторонником культуры преобразований и экспериментов, я считаю, что консенсус и покой часто приводят к стагнации, мешают прорыву в будущее. Однако
я верю, что стимулы к преобразованиям должны рождаться снизу, в недрах гражданского общества, олицетворяя непримиримость к несносному статус-кво, а не быть частью универсальной идеологии,
насаждаемой фондами, мозговыми центрами, элитными «фабриками мысли», рекламными агентствами и новыми теориями менеджмента.
Другими словами,
трансформации и перемены должны быть направлены против угнетения и эксплуатации. Сегодняшняя идеология преобразований, как раз наоборот, направлена на укоренение несправедливости и неравенства.
Капитализм заинтересован в распространении одержимости переменами и бурной деятельностью, популяризуя идеи повсеместных стартапов и нескончаемых самоорганизаций, создавая культ перемен, экспериментов, выходов из зон комфорта, участия и вовлечения, пропагандируя лозунги о самомотивации, задачей которой на самом деле является постоянное наращивание производительности и интенсивности труда.
После Второй мировой войны, с целью увеличения производительности, представители крупного капитала стали вводить представителей рабочих в правление компаний. Это способствовало тому, что рабочие начали воспринимать рост производительности на предприятиях как собственное благо, приобретя мотивацию добровольно наращивать интенсивность труда. Тогда эти процессы двигались в контексте так называемых рокфеллеровских программ повышения продуктивности, разработанных при поддержке Фонда Рокфеллера представителями небезызвестного Тавистокского института, прежде всего Эриком Тристом (Eric Trist).
В наши дни схожие устремления мы можем наблюдать в насаждаемой идеологии стартапов. Суть экономики поменялась, но никуда не подевалась необходимость легитимации социальных несправедливостей среди широких слоев населения.
Главная задача сегодня — это добиться того, чтобы люди верили и потихоньку привыкали, что крайняя нестабильность нынешнего мира является нормой, чтобы они искали причины неудач в себе, а не в системе.
Ярким примером попыток оправдания и популяризации идеи нестабильности является, например, текущая деятельность руководителя глобального рекламного агентства Saatchi & Saatchi, теоретика менеджмента Кевина Робертса (Kevin Roberts). Разъезжая по всему миру, он в рамках своей теории superVUCA восхваляет неопределенность и непредсказуемость нашего времени, заставляя людей поверить, что это крайне интересный, невероятно продуктивный и вообще самый замечательный период в истории.
Понятно, что
позиционировать выход из зоны комфорта как норму или благо значит объявлять естественным постоянный стресс и чувство фрустрации среди большинства населения.
Распространять культ стартапов и самозанятости значит делать практику опоры на собственные силы единственным способом выживания. Но, главное, все эти новые установки позволяют окончательно уничтожить остатки государства всеобщего благосостояния. Это именно то, что сейчас нужно бенефициарам от существующей формы капитализма.
Основоположник интегрального традиционализма Рене Генон (René Guénon) заметил усиление упомянутых тенденций еще в 1927 году. В работе «Кризис современного мира» он называл эти процессы рассеянием во множественности (la dispersion dans la multiplicité) и непрерывным дроблением (la division incessante), утверждая, что одной из особенностей нынешнего мира является «потребность в нескончаемой деятельности, в бесконечных изменениях, в погоне за скоростями, в стремлении поспеть за все убыстряющимся ритмом разворачивающихся событий».
Абсурдность и ирония теперешней ситуации заключаются в том, что
сейчас подлинным революционным действием, возможно, является уже не борьба за более стремительный прогресс и более высокую мобильность, а, наоборот, восстание против идеологии постоянных перемен.
Поэтому, дабы избежать социального взрыва, миру стоит притормозить.
