Алексей Романов: Высокое искусство на низком стуле

Обратите внимание: материал опубликован 8 лет назад

На вопрос, кто был первым пианистом из Северной Америки, выступившим в СССР после Второй мировой войны, наверное, даже многие знатоки ответят – Вэн Клайберн. И будут неправы. Харви Лэвэн Клайберн стал в 1958 году первым победителем конкурса Чайковского («добро» на это дал лично Никита Хрущев). Большой талант плюс массированный всесоюзный пиар сделали молодого американского музыканта любимцем советских людей и символом хрущевской оттепели. Свет этой звезды остался в воспоминаниях поколений и затенил другое событие, произошедшее годом раньше.

Весной 1957 года в Москве появились афиши концерта канадского пианиста, чье имя не было известно не только публике, но даже критикам и музыковедам. Поэтому вечером 7 мая в Большом зале Московской консерватории собралось совсем немного народа. И, думается, никто никакой сенсации не ожидал.

На сцену вышел молодой человек (тогда ему было 24 года),  с взъерошенными волосами и признаками аутизма. Он пристроился на низком весьма потрепанном временем стульчике (со специально подпиленными ножками). Скрестил свои ноги! Дугой изогнулся над клавиатурой и, раскачиваясь всем корпусом, заиграл. Педалями он не пользовался совсем. И к тому же подпевал своей игре чуть не во  весь голос. А иногда даже дирижировал сам себе свободной рукой.

Впоследствии в Советском Союзе вышла виниловая грампластинка с записями его игры. Я купил ее и, слушая, не мог понять, что там за посторонние звуки все время. Сначала подумал, что это технический брак – пластинки единственной в СССР фирмы грамзаписи «Мелодия», как правило, не отличались хорошим качеством звучания. И только потом я понял, что эти звуки издает сам исполнитель.

С феноменом таких нетипичных вербальных эмоций я столкнулся еще раз в Большом театре, когда слушал «Евгения Онегина». Мне повезло получить билет на первый ряд партера как раз за дирижером. А за пультом тогда стоял Мстислав Ростропович. Так вот на протяжении всей оперы я слушал его подпевание, шипение и присвистывание.

Но вернемся к тому знаменательному концерту в  Большом зале Московской консерватории. Я же еще не назвал имени исполнителя. Но, думаю, уже есть меломаны, догадавшиеся, кто это. Да, это был великий Гленн Гульд (Glenn Herbert Gould).

Какое впечатление произвела игра эксцентричного молодого канадского музыканта на москвичей? Неизгладимое. Но лучше обратимся к мнению специалиста - пианиста, педагога, музыковеда, доктора искусствоведения Григория Когана: "С первых же тактов „Искусства фуги" Баха стало ясно, что мы имеем дело с выдающимся явлением в области художественного исполнения на фортепиано. Это впечатление не изменилось, а только укрепилось на всем протяжении концерта. Он уже сейчас зрелый художник и совершенный мастер с вполне определившейся, резко очерченной индивидуальностью. Эта индивидуальность сказывается решительно во всем - и в репертуаре, и в трактовке, и в технических приемах игры, и даже во внешней манере исполнения. Основа репертуара Гульда - крупные произведения Баха, Бетховена, а также немецких экспрессионистов XX столетия Хиндемита, Берга. Произведения таких композиторов, как Шопен, Лист, Рахманинов, не говоря уже о сочинениях чисто виртуозного или салонного характера, видимо, вовсе не привлекают канадского пианиста».

Это правда. Гульд почти никогда не исполнял того, что составляет традиционный репертуар пианистов. Он почти не играл Шуберта, Шопена, Шумана, Листа. Испытывал стойкую антипатию к Моцарту.  Про музыку Фредерика Шопена он сказал в одном интервью: «Нет, это мне совсем не подходит... Когда я слышу ее в великолепном исполнении подлинного шопениста, она может меня увлечь, но только ненадолго. Шопен, безусловно, был невероятно одаренным человеком. Однако в произведениях крупной формы он почти всегда терпел неудачу. Но и раньше, и теперь, он не тот композитор, с которым мне легко».

А вот что написал, побывавший на том московском концерте, великий музыкант и педагог, создатель советской пианистической школы Генрих Нейгауз: "Только огромнейший талант, большой мастер, высокий дух и глубокая душа могут так постигать и передавать "старину" и "сегодняшний день", как это делает Гленн Гульд".

И это тоже очень точное замечание. Гленн Херберт Гульд возрождал забытые опусы старинных авторов  Бэрда и Гиббонса, практически никогда не исполняемые Хроматические вариации Визе, сонатины Сибелиуса. И в тоже время включал в концерты произведения   Скрябина, Прокофьева, Шёнберга, Моравеца, Кшенека.

Странным будущий гений фортепиано был с самого детства. Угрюмый, чудаковатый и нелюдимый ребенок боялся красного цвета и плакал, когда ему бросали мяч. Но в пять лет огорошил родителей безапелляционным заявлением, что станет только композитором и никем иным. И уже очень скоро начал демонстрировать свои опусы всем, кто оказывался поблизости, вплоть до уборщицы.

В 10 лет он уже студент Торонтской консерватории, в 12 лет – автор крупного сюжетного сочинения, где погибает все человечество, а на смену ему приходят животные. В 16 лет он концертирующий по миру пианист, который удивляет новым звучанием «замшелой» классики. Слушатели признавались, что его музыка звучит также легко и революционно, как песни Beatles. На гастроли Гленн Гульд всегда возил сколоченный отцом-скрипачом стул.

О причудах музыкантов мы как-то говорили с живущей в Лондоне латвийской пианисткой Дианой Кетлер. Она рассказала  еще одну историю про Гленна Гульда. Он везде – на концерт или в студию звукозаписи - приходил с холщовым мешком, в котором таскал всякое барахло. Диана призналась, что сама не может играть на тех сценах, где есть паркет, расположенный параллельно клавишам. Поэтому возит с собой коврик, который подкладывает под стул. Ну а – хрестоматийный факт – Артур Рубинштейн и Владимир Горовиц – во все концертные турне возили свою рояли.  А Маурицио Поллини – аж два рояля.

Слушатели рыдали, слушая игру Гленна Гульда. А он панически боялся публики. Он вообще  сторонился людей, жил один в захламленной квартире и съедал всего лишь один омлет в день. Даже в жару он выходил на улицу в плаще и перчатках. Он отказывался пожимать руки и никогда не целовался, боясь микробов.

Эта эксцентричность притягивала к нему экзальтированных женщин. Одна английская студентка консерватории сделала себе тату с нотами главной темы струнного квартета Гульда. Фанатка из Техаса угрожала расстреливать всех встречных, если пианист Гленн Гульд на ней немедленно не женится. Другая обожательница пристрастилась отверткой вскрывать почтовый ящик музыканта в поисках любовных посланий от соперниц.

А чувствами самого Гульда, что весьма любопытно, завладела Барбара Стрейзанд. Но только как «личность чрезвычайно сильная и сильная артистка».  Он даже мечтал о сотрудничестве с ней, но мечте не дано было сбыться.

В 32 года, на самом пике славы, Гленн Гульд объявил, что прекращает концертировать. В последние годы этот "музыкальный Фишер", как окрестила его пресса, жил в гостиничном номере, где оборудовал портативную студию звукозаписи. Отсюда по миру расходились диски с его записями. Одна из них даже отправилась в космос: на борту американского «Вояджера», как послание внеземным цивилизациям, полетел «Хорошо темперированный клавир» Баха.

Обо всем этом я вспомнил потому, что 25 сентября исполнилось 83 года со дня рождения  Гленна Херберта Гульда, необыкновенного пианиста и человека.

Заметили ошибку? Сообщите нам о ней!

Пожалуйста, выделите в тексте соответствующий фрагмент и нажмите Ctrl+Enter.

Пожалуйста, выделите в тексте соответствующий фрагмент и нажмите Сообщить об ошибке.

По теме

Еще видео

Еще

Самое важное