Такое же ощущение было, когда я познакомился с Людмилой Разумовской. Ее пригласили в театр Дайлес на премьеру «Терезы Ракен» – пьесы, которую она написала по роману Эмиля Золя. Автора «Дорогой Елены Сергеевны», «Сада без земли», «Счастья» я, честно говоря, представлял себе этакой эмансипированной дамой – джинсы, вытянутый свитер, сигареты, ну и, конечно, крепкие напитки и крепкие выражения. А за столом рядом со мной на after-party сидела такая скромница в синем бархатном платье с кружевным воротничком...
Виктора Ерофеева я в первый раз увидел на телеэкране в его авторской программе «Апокриф». До этого я уже знал о его участии в самиздатовском «Метрополе», прочел его книги «Жизнь с идиотом», «Русская красавица», «Бог Х». После этих очень талантливых, но, безусловно, эпатажных и эротических произведений я никак не мог представить, что их создатель больше всего похож на человека из академической среды – профессора, безупречно воспитанного, мягкого интеллигента, выходца из благородной семьи. Впрочем, Ерофеев на самом деле из семьи дипломата и детские года провел в Париже.
В последнее время Виктор Владимирович показывает себя не только как прекрасный романист, но и как серьезный публицист. Его смелые критические эссе по поводу российской действительности и правящей элиты вызывают не только позитивные отклики. Но в оппозиционной среде Ерофеева часто цитируют. Я видел его среди выступавших на протестных акциях, слушал его «Особое мнение» на телеканале RTVi.
Такая гражданская позиция Ерофеева, возможно, стала поводом к тому, что его пригласили в Ригу на международную конференцию «Роль писателей в созидании и изменении Европы» («The role of autors in building and changing Europe»). В этой встрече в Латвийской национальной библиотеке приняли участие литераторы 12 стран – США, Швейцарии, Польши, Финляндии, Великобритании, Украины, Белоруссии, стран Балтии. Россиян было трое. Кроме Виктора Ерофеева, директор музея Яна Райниса в Кировской области Жанна Жилина и ее земляк Юрий Малых, который занимается исследованием творчества Райниса.
Свое выступление на конференции Виктор Ерофеев начал так:
«Сейчас есть две России, потому что существуют две очень сильные культурные традиции. Они пересекаются в обществе, они контролируются или отрицаются государством. Думать, что Россия монолитна – большая ошибка. Когда государство утверждает, что оно совершенно – это значит, что оно страдает разными болезнями.
Если государство говорит, что у него все в порядке с образованием, свободой слова и здоровьем нации – то его можно подозревать в фальши. То же можно сказать о культуре. Культура здорова только тогда, когда чувствует свои ошибки, открыто признает свои недостатки. В культуре России есть определенная конфронтация. Она порой становится сильной. Сильное напряжение сохраняется и сегодня».
Затем он предложил вниманию участников свое эссе «Две ненавидящих друг друга России».
Позволю процитировать некоторые строки:
«Подрались две русских бабы на заднем дворе у сортира с крутящейся, как самолетный винт, щеколдой. Моя баба — худая, можно даже сказать, тощая. Ее еле слышно, еле видно, она в сетях сидит, умничает, исходит иронией, сиськи до смешного маленькие, болеет за врагов и с подружками курит. А другая — ядреная, могучая, боевая, она плевала на европы, размахнись рука, спелые дыни болтаются, но нутро никакое — трухлявое. Вот дерутся, одежда разорвана, белье наружу, кровь брызжет, сейчас мозги вылетят у моей худой — такая ненависть...
Но моя тургеневская девушка где-то своей маткой еще верит, что эту здоровую суку можно перевоспитать, можно ей по-человечески рассказать: что, как и почем. И бабища опомнится.
А та бабища уверена полностью, что моя девка не поддается перековке, ее надо принудить, испугать, разорвать на куски...
Но сколько раз и сколько их топили в говне мою тощую? Жандармы, черносотенцы, большевики, пьяные моряки. Но она всякий раз кое-как всплывала, оживала, отмывалась и в какие-то лучшие времена пела общие песни с той, у которой спелые дыни. И пили вместе водку. Случалось...
Несмотря на народную страсть к толстой бабе, которая мочалит мою тощую на заднем дворе у сортира, несмотря на ее любовничков и высоких покровителей, я предрекаю конечную победу в борьбе без правил моей тощей, малосисястой девчонке. Она победит, потому что по-человечески соразмерна божественному творению. А та, кто ее ненавидит, ославится вместе с постным кумиром».
Вот такая аллегория. Думаю, что объяснять и расшифровывать тут ничего не надо. Все прозрачно. Кому-то может даже показаться, что слишком прямолинейно и грубо. Но за этой далекой от эстетики картинки я вижу... любовь. Не только ту самую странную любовь к отчизне, о которой писал Лермонтов. А любовь к обеим этим бабам, как к своим детям (или любовницам?). Только одна заблудшая, обманутая и поверившая в обман, а другая вечная белая ворона среди черных и серых ворон. Ерофеев все-таки верит в то, что белая не поддастся серости. А серость, в конечном итоге, – совсем не легким и бесславным путем – придет к какому-то более ясному пониманию того, что происходит вокруг.
Вот что Виктор Ерофеев ответил на вопрос одного из участников конференции, должен ли писатель быть властителем дум.
«Если историки считают, что главное – это власть, то писатели считают, что главное – это любовь. Это противоречия неразрешимые, потому что все книги про любовь. Понятно, что в России слово «власть» происходит от слова «владеть». Или захватывать территории, позиции, умы.
Литература представляет собой как бы тень власти. Она тенью ложится на человека и его представления о том, что может сделать литература. В России власть писателя всегда была больше, чем в других странах. Сейчас она уменьшилась, но все равно осталась. Так что и здесь мы другие. Приезжайте и изучайте теорию власти в России».
Конечно, было интересно узнать и мнение гостя о состоянии сегодняшней литературы.
«Сейчас не самое лучшее время для литературы в мире, - ответил он. - Писателей убивают политкорректность, тоталитарный и ультра демократический дискурс. Помните Серебряный век? Были сотни писателей. А сейчас на пальцах можно пересчитать. Китайцы «поставляют» двух писателей в год, японцы одного. Немного лучше в Англии и Америке».
Западные литераторы, конечно же, не могли не перевести разговор в политическое русло. Вопрос: «После «Крымнаша» многие в России счастливы, что их страну боятся. Но это же противоречит мировым представлениям о демократическом обществе. Там люди хотят, чтобы их страну любили, ею восхищались. Такая агрессивность - это специфика русских?»
Ответ: «Странно, что на Западе до сих пор не знают ответа на этот вопрос. Где же ваши хваленые аналитики? Почему они не знают, что архаисты любят, чтобы их боялись? У нас очень много архаического, неперевариваемого цивилизационными процессами. В нас что-то есть от африканской деревушки, где вождь хочет, чтобы его боялись и соседние племена. Тогда естественно мир делится на своих и чужих.
Это архаическое сознание не родилось вместе с Советской властью. Оно существовало и раньше. Оно было выгодно, с ними хорошо работается. Поэтому политическая культура в России до сих пор явление сомнительное».
Вопрос: «Не обвиняют ли вас в России, что вы действуете в угоду Западу?» Ответ: «Я боялся таких обвинений. Но после того, как мой роман «Хороший Сталин» стал бестселлером в Иране, я понял, что я иранский шпион. Тем более, мне там сказали, что я стал популярнее Достоевского и Булгакова. Правда, в Иране мало читают русских авторов. Сейчас там еще мой сборник рассказов выходит.
А вот «Русскую красавицу» там запретили. Цензура свирепствует. У каждого свои недостатки. Роман «Хороший Сталин» был напечатан во Львове. И издание его в Западной Украине для меня важнее, чем в Германии. Вообще писатель, безусловного, шпион, но не тех сил, которых опасаются политики. Писатель – шпион своих собственных страстей и какой-то энергии, смысл которой он до конца не понимает».
