Свое желание снова обратиться к «Медее» Гуна Зариня объяснила тем, что хочет играть настоящую трагедию, а не драму. И тем более, не комедию, которых в латвийских театрах сейчас более, чем достаточно.
Насколько востребована сегодня в мировом театре античная трагедия? Скажем прямо, она на подмостках большая редкость. Из того, что у меня на памяти, на русском языке «Медея» ставилась разве что в 1993 году Юрием Любимовым в его Театре на Таганке.
Это все-таки очень отдаленный от нас во времени мифологический сюжет. Хотя в некотором смысле историю дочери царя Колхиды можно соотнести с тем, что происходит в наше время с беженцами. Медея тоже бежала от преследователей в греческий Коринф. Вместе с возлюбленным Ясоном она попадает в чужие края, где действуют другие, незнакомые ей жизненные установки и правила, другие отношения. Кстати, в спектакле ярко показано то, что своим поведением, манерой общения она резко отличаются от греков. Медея не приемлет несвободы эллинских жен, которых выдают замуж по воле родителей, не спрашивая хотят ли он жить с этим человеком. Она сочувствует тем, кому не повезло.
Естественно чужестранка раздражает, вызывает отторжение и стремление от нее поскорее избавиться. И царь Коринфа дает ей всего день на то, чтобы она покинула город. Но и дня хватило, чтобы Медея превратила его в полный кошмар. Месть Медеи за измену Ясона ужасает. Она убивает Ясонову невесту, ее царствующего отца Креонта и собственных детей. Столь непомерная жестокость совсем не поддается пониманию. А между тем, – согласно мифу, который лег в основу трагедии Еврипида – до этого Медея на своей родине ради любимого без сожаления изрубила на куски собственного младшего брата. Да еще разбросала эти куски так, что родственники долго их собирали. Вот такая разница культур…
«Чужая вам,
Я буду дни влачить. И никогда уж,
Сменивши жизнь иною, вам меня,
Которая носила вас, не видеть...
Глазами этими».
Любопытно, что в отличие от дня сегодняшнего, когда Европа смотрит на беженцев с высоты вершителей человеческих судеб, как на проблему, которую необходимо решать, Еврипид ставит «варварку» Медею не только на уровень остальных участников трагических событий, но и в чем-то выше их. Словесный поединок с Ясоном Медея с блеском выигрывает. Она выставляет его просто подлецом и ничтожеством, недостойным ее любви.
«Тут не смелость...
Отвага ли нужна, чтобы друзьям,
Так навредив, в глаза смотреть? Иначе
У нас зовут такой недуг – бесстыдство».
В спектакле слова Медеи звучат, как выстрелы, от силы которых Ясон буквально отлетает назад. И в последней сцене с Ясоном – даже после убийства сыновей – она на высоте. Все доводы Медеи кажутся аргументированными: во всем виноват Ясон, их убил его грех, а ревность женщины дает ей право на любые, даже самые жестокие поступки. И в рижской постановке мужчина выглядит жалким и раздавленным.
Эврипид заканчивает трагедию эпически. Медея отправляется в Афины на колеснице, запряженной драконами, которых прислал ей бог Гелиос. В мифе есть продолжение ее истории. Но это уже за пределами написанного драматургом.
Как же сегодня ставить трагедию, рожденную две с половиной тысячи лет назад? Как оформлять ее? Грекам проще – у них сохранились с тех времен амфитеатры – аутентичные сценические пространства, на которых это можно разыгрывать. Намного сложнее передать дух и атмосферу античной эпохи в современном театре, несмотря на всю его сложную машинерию.
Владислав Наставшев решил это сделать минималистическими средствами. То есть всего два стула на подиуме. Однако эти стулья не мебель. Они стали частью действия, потому что все время в движении вместе с персонажами. То падают, то сближаются, то отдаляются друг от друга, в зависимости от накала страстей. Причем, Гуна Зариня, двигаясь со стулом назад, оказывается так близко от края подиума и так наклоняется, что кажется, что еще миг, и не удержится, рухнет вниз. Но на то Медея по пьесе и колдунья, чтобы нарушать физические законы равновесия. И настолько сильная натура, чтобы не упасть в переносном смысле. А как достигли такого эффекта режиссер и актриса, зрителю знать не положено. Зритель должен только в критический момент затаить дыхание и потом прошептать что-то восторженное. Впрочем, для восторгов публики в спектакле есть и другие моменты. Трагедия дочери царя Колхиды, описанная в мифах и переписанная на свой лад Эврипидом, в новой постановке Рижского русского театра не оставляет равнодушными тех, кто смотрит ее из зала. И это лучший показатель того, что с античной классики можно смахнуть пыль веков. Точнее тысячелетий.
