Но сперва все же о печальном. Об уходе заслуженной артистки Латвии театр сообщил спустя пять дней после ее ухода. И на то есть уважительная и весомая причина. Знаменитая дочка Риты, «радиогейша», украшение светского общества Риги Иева Адамс (урожденная Зелмане) разделяет личное и общественное.
Уход из жизни артиста — это, конечно, общественное, но вот уход родного человека — очень личное. И тому есть отличный пример.
Я был знаком с Ритой еще в восьмидесятых по Опере, а вот с ее дочкой познакомился только в середине девяностых, когда Иева стала пресс-секретарем Оперы. На стыке тысячелетий бывал в гостях у ее великолепной мамы и не менее уникального отца-пианиста, которого Раймонд Паулс знал еще с пятидесятых годов прошлого века и иногда при встрече весело шутил: «Ну как он там, наш малыш, под руководством Риты?» «Малыш» был высокого роста и старше лет на двадцать невысокой и задорной Риты.
Маленькая двухкомнатная квартирка на улице Ханзас, я с другом и подругой впервые попробовали в гостях у Зелманисов тогда неведомое — кальян, каким-то чудом добравшийся до латвийской столицы. Сидим в маленькой комнатке, оформленной вполне по-богемному (многочисленные вазочки, фотографии, прочие аксессуары), пытаемся раскурить загадочное устройство. У нас, у молодых, не получается. Но вдруг наконец-то пошел дымок. И отец Иевы, воевавший на фронтах Второй мировой, проходя мимо, сказал великое: «Под Москвой в 1941-м дыма было побольше!»
Из соседней комнаты донесся прекрасный голос Риты: «Браво!»
Прошло какое-то время, иду с Иевой по Старой Риге, и она вдруг рассказывает, что приснился ей сон — звонок в дверь. «Я так испугалась, что это вдруг мама пришла и строго говорит, что опять отец умер!» Я удивился — твой папа умер? Иева никому об этом не говорила, близким друзьям рассказывала уже только после всех необходимых ритуальных в такие скорбные дни моментов. То же самое — с мамой. И это как раз тот момент, когда необходимо Иеве, ее детям (внукам Риты) выразить глубокие соболезнования.
А вот Рита Зелмане останется в памяти как человек совершенно идеального стиля, юмора, неувядаемой жизнерадостности, хотя за кулисами этой жизни явно были и свои сложности. Но госпожа Зелмане была явно выше всего этого. Она знала, как следует жить. Я не знаю, когда и при каких обстоятельствах она приобрела этот дар, но не исключаю, что это качество просто врожденное. Не унывать ни при каких обстоятельствах.
Она была действительно крайне редкой представительницей рижской богемы, будто вышедшей из эпохи Возрождения, времени, в котором не было присущего временам нынешним нигилизму, отчаянию и рыданиям.
Это несмотря на то, что какие бы тяжелые времена не были. Она была очень веселая, и даже уйдя из театра, зачастую приходила на предпремьерные показы и всех поражала головными уборами (обычно это было что-то вроде чалмы), которым мог бы позавидовать историк моды Александр Васильев. Обязательно перед заходом в партер — зеркало, у которого она еще какое-то время изучала свое отражение: все ли в порядке? Ну, а потом — в партер! И приветик знакомому: «Чао! Ну, я притопала в наш Белый дом!»
В шестидесятых годах Рита пела заглавную роль в опере Дмитрия Шостаковича «Катерина Измайлова» («Леди Макбет Мценского уезда»). Между прочим, очень сложная сопрановая партия. Тогда в Ригу приехал и сам автор, работал с дирижером Язепом Линдбергсом и участниками постановки, лично аккомпанировал Рите во время закулисных репетиций (по счастью, в семье Зелманисов сохранились уникальные фотографии того периода). Опера сложнейшая, сюжет — трагичнейший, и вот состоялась премьера.
«И после аплодисментов за кулисами ко мне подошел Дмитрий Дмитриевич, — вспоминала Рита в разговоре с дочкой. — И великий композитор сказал чуть нервно (он такой всегда был): “Ну что, рабочее время закончилось?” Я согласилась и не прочь была бы пойти в ресторан, а Шостакович пошел прочь. А я надеялась, что мы пойдем в ресторан! Неплохо было бы! А я бы не отказалась!»
«Моя мама прожила блестящую жизнь, — говорила Иева несколько лет назад. — Единственное, о чем она когда-либо сожалела, это то, что ее выступления не снимались на видео».
Телевизионные съемки по тем временам — это было вообще крайне редкое событие. Даже для таких корифеев нашей Оперы, как Карлис Зариньш (с ним Рита блистала в заглавной роли в «Манон Леско» Джакомо Пуччини и в других операх). По счастью, сохранились фотографии, которые теперь на вес золота.
Рита Зелмане училась в Латвийской государственной консерватории в классе профессора, выдающегося оперного певца Александра Вилюманиса. Уже во время учебы она проявила себя как сильное драматическое сопрано.
«Рита Зелмане была артистичной, темпераментной и с по-настоящему драматичным сопрано!»,
— откликнулся на нынешнее печальное событие Александр Вилюманис-младший, в семидесятые-восьмидесятые, а потом и какое-то время в 1990-е бывший главным дирижером Латвийской оперы.
Рита была солисткой театра с 1963 года. В ее репертуаре были такие партии, как Брунгильда в опере Рихарда Вагнера «Валькирия», Бесс в опере Джорджа Гершвина «Порги и Бесса», Татьяна в опере Петра Чайковского «Евгений Онегин», Лиза в опере Петра Чайковского «Пиковая дама», Эльвира в опере Вольфганга Амадея Моцарта «Дон Жуан», заглавная партия в опере Альфреда Калниньша «Банюта», заглавная партия в опере Адольфа Скулте «Принцесса Гундега» и многие другие.
На моей памяти есть еще очень много по-настоящему оптимистичных и веселых историй, связанных с Ритой, но думается, в эти дни мы их опустим. Скажем только, что уход в Вечность Риты Зелмане — тот редчайший случай, когда слова «Светлая память» как никогда уместны.
