Смерть — тема скучная, неприятная, смерть — тема старых и больных.
Но — «у меня рак», звучит с площадки №48 молодой мужской голос. Не вместившиеся на «островок смерти» зрители тянут шеи посмотреть, кто там таким будничным обычным тоном признается в страшном. На стуле сидит — какой там мужчина! — совсем молодой обычный парень. Не сядь он туда и не произнеси эти слова, никто бы и не догадался. Рядом еще несколько человек с подписанными врачами «приговорами». Тоже довольно молодые и самые обычные. Спокойны, кто-то улыбается. Рассказывают о себе, о своей болезни. О своих чувствах к болезни.
В течение двух дней на площадке №48 обсудили многое — и болезни, за что они мне; и «план эвакуации» — если что, то что делать? Лечиться? К нотариусу? К священнику? Как принять? Про уважение к желанию уходящего человека не лечиться, например. Про то, что мы оставим после себя и кого это должно волновать. Про то, что в больнице из 16 кроватей работала только одна. Про «стыдные мысли» медика — а хочу ли я оказывать помощь вот этому человеку? Про то, что боль пройдет, когда жизнь пройдет.
Мне, как заведующей пансионатом, конечно, было интересно послушать истории родственников, которые приняли решение самостоятельно ухаживать за уходящими близкими. После этого я в очередной раз убедилась, насколько бесценна любая помощь в этот период и насколько низко ценится у нас уход за больным человеком.
«Мы, узнав о диагнозе, поняли, что уже не имеет значения, какого именно цвета будет детская».
«В больнице нам сказали — вы готовы забирать домой своего отца? Гастростома? Как ухаживать? Почитайте в Интернете, там все есть.»
«Я вдруг поняла, что единственная реальность моих малышей — умирающий папа. И дала себе слово не выживать, а жить каждый наш день.»
Если честно, часто разговоры о смерти, где и кем бы они не велись, отталкивают своей интонацией. Ощущая неловкость за свое здоровье, хочется потянуться за кошельком и дать денег, ну хоть как-то… О смерти, о неизлечимом принято говорить в определенном тоне. Ведущие на ТВ и радио часто интимно понижают голос, добавляя в него заботы, сочувствия, даже немного слезы. Говоря о смерти и неизлечимых болезнях, мы скатываемся то в сюсюканье, то в пафос. Речь насыщается эпитетами — невыносимо, ужасно, больно, а еще лучше — чудовищно невыносимо и больно. Нам неловко, ведь этот человек скоро… ну вы сами понимаете.
Плевать на это хотели большинство участников разных дискуссий «Кафе смерти» — сами неизлечимо больные люди, медики, соцработники, волонтеры. Они смеялись, плакали, шутили, эмоционально доказывали, вели себя естественно, неловко и достойно, выглядели жалко и героически.
Например, первое, что сделал ведущий дискуссии Stulbi nomirt («Глупо умереть») Čiekurs — снес все шаблоны, пошутив: «У нас тут довольно прохладно, потому что для смерти — это лучше, чем жара, запах же…» Послышались неуверенные смешки (а что, так можно было?), а потом уже глава Госполиции Арманд Рукс, замначальника ГПСС и сам ведущий, представитель «неотложки» Рафаэль Циекурс, он же всенародно любимый Čiekurs, на протяжение полутора часов держали у площадки кучу зрителей, среди которых было очень много молодёжи.
Это был почти как стендап на троих —
порой ниже пояса, и почти на грани перехода границы «уважения к чувствам верующих». Но вообще не выглядело издевательством, скорее, черный философский юмор.
Никто лучше тех, кто сталкивается со смертью ежедневно и не раз за день, может рассказать, какой она подчас может быть тупой, глупой, идиотской. И как, если не с помощью юмора, да, и черного, можно достучаться до того, кто считает себя бессмертным? Начало истории — взрыв хохота, а потом — молчание. Ага, подумали. И новая история
- про проститутку, которая не смогла оказать клиенту первую помощь («ну нет у них там курсов, понимаете?»), и просто сбежала, а человек умер;
- про наркомана, у которого случился передоз на краю выкопанной им же чужой могилы и свалившегося вниз. Нашла старушка, ухаживавшая за соседней могилкой («Представляете, как бабушка обрадовалась?»)
- про самоубийцу, решившего спрыгнуть с моста, чтобы повеситься, и водителя, проезжавшего лунной ночью под этим мостом, у которого едва не случился сердечный приступ («Ну вот как можно было о других не подумать, когда вешаешься!»)
- про мужа и жену, ссорившихся, что смотреть — «Модный приговор» или «Давай поженимся». Муж, «болевший» за брачную программу, пырнул ножом жену-модницу. («Очень хотел жениться. На другой!»)
Ну а так, конечно, кроме экзотики, сотни и тысячи «глупых» смертей, от которых никому не смешно — за рулем с телефоном, пьяным, от самосожжения, утопления, в том числе, на зимней рыбалке («Три раза подряд спасали одного мужика со льдины» — Гринбергс») и т.д. и т.п.
«Меня трудно чем-то удивить, но, люди, вы уникальны, вам это удаётся ежедневно», — признался Рукс. Но он не скрывал, что все мы можем оказаться в ситуации, когда твою смерть могут назвать «дурацкой».
Умирающим хватает слез. Умирающим не хватает смеха. Но это не значит, что не больно, не страшно, не одиноко и не беспросветно. На «Лампе» было все.
Одна из участниц дискуссии, когда ее спросили, как она, ухаживая за больным близким, поддерживала свои силы, сказала так: «У меня есть три подруги. Одной я звоню, чтобы поплакать, с ней очень хорошо плакать. Второй — чтобы взбодриться, она всегда меня поддерживает, подгоняет, не дает раскисать и придает мне сил. А третья — она мне дает веру.»
Думайте о смерти при жизни, посоветовал врач. Боль пройдет, когда жизнь пройдет. Говорите близким самые важные слова. Про любовь, про то, как он важен вам, про лучшие моменты жизни вместе.
Периодически мне было многовато смерти и хотелось жизни. Тогда я шла послушать политические дискуссии. Сочетая все это, еще лучше ощущаешь, что все это просто разные отрезки жизни, и карьера, и политика, и болезнь, и смерть. Непонятно почему только в сознании человека все так обесценивается, стоит лишь кому-то неизлечимо заболеть и приблизиться к смерти, а ценится пустой пиар, которому грош цена в базарный день.
В палатке №48, хозяевами который была организация Hospiss.lv, все эти два дня стояла приятная прохлада. Стены шатра из прозрачного пластика только условно отгораживали остальной солнечный шумный мир с радостными воплями детей на соседней (!) площадке, разноцветными квирами и такими же политиками, от неприятной и неинтересной для большинства темы.
Но все прозрачно. Мы — среди вас, но мы вам неинтересны. Это пока. До тех пор, пока вы — не среди нас.
