«СЕГОДНЯ», СТО ЛЕТ НАЗАД
В рубрике «“Сегодня”, сто лет назад» Rus.LSM.lv перепубликовывает статьи и заметки, выходившие в знаменитой рижской русской газете ровно век назад — из номеров, датированных тем же днем того же месяца и в оцифрованном виде доступных в латвийской Национальной библиотеке.
Отбираются материалы по нескольким критериям (надо сразу признать — не очень жестким). В частности, свою роль играет важность темы — коли сто лет назад статья была опубликована на первой странице, она была посвящена значимой проблеме. Имеет свое значение и то, насколько происходившее в независимой Латвии тогда перекликается с происходящим в независимой Латвии сейчас. Наконец, предпочтение отдается оригинальным материалам: отправка редакцией собственного корреспондента, на собрание ли русского учительства в латвийскую провинцию или же в далекую страну — верный признак интереса, вызываемого у читателей событиями там.
Материалы рубрики публикуются с минимальной редакционной обработкой и, в некоторых случаях, с небольшими сокращениями. Для удобства чтения орфография приведена в соответствие с нормами современного русского языка.
- В 2019 году, к столетнему юбилею газеты, Rus.LSM.lv опубликовал несколько статей, в которых рассказывал об истории «Сегодня» — ее взлете, расцвете и умертвлении. Эти статьи можно почитать здесь.
На берегах Двины.
«Столовки»
Их много в Риге, в особенности в центре, и около трех часов пополудни, когда в банках и конторах обеденный перерыв, вы можете видеть, как с внезапно переполнившейся Известковой (Калькю — Rus.LSM.lv), словно стадо, разбредающееся по домам, народ группами и в одиночку шумно расходится по прилегающим улицам и уличкам, каждый по своей уличке, каждый по направлению к своей «столовке».
Великое дело — привычка, и раз уже облюбованной «столовке» редко кто изменяет, как не изменяют любимому халату, любимым стоптанным туфлям...
Казалось бы, простое дело: обеды — дрянь, подают грязно, хозяйка — сквалыга, дерут дорого, а рядом в двух шагах и обеды — ничего, и подают чистенько, и та же цена — туда бы и перейти.
Не перейдет.
Какой угодно варварский обед осилит, а привычку не осилит.
И каждый хвалит свою «столовку».
Иному уж совсем похвалить нечего, а все-таки похвалит.
— А у нас, знаете, зато тихо. Обедаешь себе спокойно, мирно, в полное свое удовольствие. Нет этого гама, шума... Никто не пройдет, не проедет...
Как так?
— А так. Окна-то выходят в отхожее место...
Каждая «столовка» типична по-своему. Есть «столовки» очень интимные, прячущиеся где-то на задворках, рассчитанные только на 7-8 человек и притом «своих» и, когда случайно приходит девятый — хозяйка смотрит на него, не веря своим глазам, как смотрят на выигрыш в лотерею.
Приход девятого, вообще, составляет событие и на этого девятого приходят посмотреть и кухарка из кухни с улыбающимся лицом, распаренным от кухонного жара, и еще какая-то женщина с подтыканной юбкой, недомытой тарелкой и грязная, как свинья.
В этих «столовках» вы можете угадать меню еще перед дверью: каждое блюдо ударяет в нос своим запахом и уже перед дверьми вы в атмосфере своего обеда, какого-нибудь горохового супа и битков в сметане с луком.
Почему-то эти обеды всегда называются домашними, хотя домашнего в них — только закапанная скатерть, теснота, чад да разных сервизов посуда.
Но так как они все-таки называются домашними, то — есть предполагается, что он из наисвежайшей провизии, хозяйка берет за них дороже, чем где бы то ни было берут за такие обеды и, подавая — в таких «столовках» хозяйки сами подают — ворчливо рассказывает, как все с каждым днем дорожает, какой разбой идет на базарах, как трудно жить, если масло, например, стоит 96 рублей, как трудно давать хорошие обеды, и так, рассказывая и подавая, походя, пробует накинуть на обед еще пять рублей.
Отношения простые и приятельские. Хозяйка отлично знает всех «своих», знает даже больше, чем надо, и беседа ее сплошь и рядом полна самых игривых и веселых намеков.
Говорит она, вообще, очень охотно, и, как хозяйка, не деспотична.
Она не настаивает на том, чтоб вы непременно съели весь обед — два блюда со сладким, можете и совсем от сладкого отказаться.
В этом отношения она предоставляет вам полную свободу.
Но одно: как бы там ни было — платить вы должны за целый обед. Это уж непременно. И не вздумайте спорить — вы ее очень огорчите.
И семь-восемь человек, часто молодых и здоровых, только потому что привыкли, терпеливо и покорно переносят это, превращаясь мало-помалу — ибо все в жизни оставляет свой след — из полных силы людей в тихих идиотов.
Таких «столовок» в Риге довольно много, но обедающих там вы не сразу угадаете на улице: по внешнему виду — люди как люди.
Есть «столовки» побольше и есть совсем большие, рассчитанные на очень много человек.
Осенью я обедал в такой «столовке» на Известковой.
Большой полутемный зал, весь в сизом тумане, в том особенном пахучем тумане, который свойственен всем большим ресторанным залам мира и в котором неизвестно чего больше: от кухни или от человека.
Столиков 35-40 и за каждым двое-трое.
В тумане между столиками, нагибаясь под тяжестью громадных перегруженных подносов, вьются вьюнами четыре молоденькие девушки с росинками пота на напряженных закрасневшихся лицах.
Работы у каждой пропасть. Каждая одновременно имеет 25-30 клиентов, и надо запомнить сразу 15-20 заказов; надо разнести блюда и не перепутать, надо улыбнуться на ходу двум-трем ожидающим постоянным клиентам, чтобы не обиделись, чтобы знали, что она видит, помнит и тут же присмотреть, не перекинулся ли кто-нибудь из своих в чужой лагерь (каждая барышня имеет своих клиентов), и тут же
завербовать новенького, показать ему ножку в ажурном чулке, сделать глазки, и тут же дать кому-то сдачи с пятисот рублей,
убрать грязную посуду и успокоить раздражительного клиента, которому вместо супа с фрикадельками подано печеное яблоко с молоком.
Конечно, в разгар обедов без некоторой путаницы не обходится.
Но тут уж все зависит от характера едока.
Есть едок мирный и покорный; он и подождет — слова не скажет. Дали ему вместо бифштекса заливную рыбу, съел рыбу, дали вместо борща торт со сливками — съел торт.
Что, в самом деле, не хороша рыба или плох торт?
Съел, вытер рот, расплатился и ушел. И даже улыбнулся на прощанье барышне, которая, конечно, обожает его за незлобивость.
Но есть едок, с которым не так скоро поладишь, хотя бы ему было подано все, что он просил.
— Послушайте, это что же такое вы дали мне? — раздраженно тычет он вилкой в тарелку.
— А что? — спрашивает барышня на ходу, ибо останавливаться ей некогда.
— Я сказал бефстроганов, а это что такое?
— Это и есть бефстроганов.
— Вот это?
Но барышня уже далеко.
Едок с треском кладет вилку на стол и возмущенно смотрит кругом, словно призывая всех в свидетели только что нанесенной ему обиды. Он не притрагивается к блюду.
Ровно через пятнадцать минут барышня опять пробегает мимо и опять слышится злой огорченный голос:
— Так, по-вашему, это бефстроганов? А по-моему — это месиво для свиней! Не хочу есть свинячьего блюда.
— Так вы бы заказали что-нибудь другое...
— А я не желаю другого...
— Так ешьте это...
— Послушайте, вы не имеете права дерзить...
Но барышня опять далеко. И только через пятнадцать минут разговор может продолжаться.
— Послушайте, что же это будет? Долго я буду так сидеть?
— А уж это как вам угодно...
— То есть, как это «как вам угодно»?..
И так битый час.
Барышня ненавидит его до кровомщения. Она уж давно его знает и нельзя поручиться за то, что в его бефстроганов она не опрокинула вполне обдуманно целой солонки вместе с перечницей.
Среди этих непрерывных хлопот, волнений, огорчений, барышне еще приходится зорко следить за тем, кто платил, кто нет, ибо есть любители поесть и «на арапа». Поест такой и враз, когда барышня бежит в кухню, он — шмыг за дверь.
И барышня иной раз и не узнает про проделку, ибо где в этой сумятице все упомнить?
Но это лучший тип арапа. Есть худший. Такой нажрется, как боров, не заплатит ни копейки, и еще подзовет барышню:
— А про сдачу-то, красавица, забыли, видно?
— Какую сдачу?
— А со ста-то рублей?.. Эх, запамятовала, запамятовала головка ваша кудрявенькая...
— Да разве вы давали?
— Как же, душечка, не давал? Сто-то еще били рваные, помните? Посмотрите-ка у себя...
Рваных сотен у барышни всегда достаточно. Но арап не так глуп, чтобы сразу наброситься на первую; он дипломатично пропускает три и указывает на четвертую.
— Вот, вот... И пятнышко в левом углу... Самая моя и есть.
Тут уж ничего не поделаешь: против рваной бумажки еще можно бы устоять, но против такой приметы, как пятнышко в левом углу — трудно...
И арап получает сдачу. Впрочем, он умеет быть и великодушным. Он щедро оставляет барышне на чай пять рублей, и небрежно опустив остальные деньги в карман, с солидным видом уходит.
Конечно, завтра он не повторит этого тут же, но он сделает это в другой столовой.
Вообще, типов едоков — бездна, едва ли не столько, сколько людей, ибо едок, собственно, не звание и не чин, а если и чин, то в разное время мы все бываем в этом чине.
Но есть едок всегда и определенно препротивный — неопрятный едок.
Меры против него принять нельзя, ибо, к великому сожалению, закон пока не рассматривает неопрятной еды, как проступка, подлежащего каре, и разрешает всякому есть, как он умеет.
Будущее человечество предусмотрит, я уверен, и это.
Я бы, например, некоторую манеру еды прямо подвел бы под закон о непристойных телодвижениях в общественном месте и карал бы самым строгим образом.
Такого рода неопрятный едок был причиной, что я бросил мою милую столовую, к которой я уже так, было, привык.
Он повадился приходить в одно время со мной и усаживаться за тот же стол, что и я.
Это был грузный и здоровый бородач.
Я не знаю, чем он занимался в городе, но у меня сильное подозрение, что приходил он в «столовку» прямо после уборки конюшни.
Он заказывал себе обильный обед и выкидывал вот что: сделав два—три глотка, он открывал громадную пасть долго, старательно рылся пальцами в черных зубах, шумно дыша на меня, как паровоз. Брался опять за ложку и вилку и опять рылся и дышал. В промежутках он подкармливал чем попало бороду и жилет. Он обсасывал каждую кость, держа ее обеими руками, и все лицо его блестело и лоснилось от жира, словно из него самого вытапливали жир. Он чмокал губами, пыхтел, чавкал, сопел, давился.
Со стороны, вероятно, должно было казаться, что где-то недалеко работает испорченный насос.
И проделав все эти непристойности с бородой, закапанной соусами и усеянной остатками всякого рода снеди, он застывал на некоторое время с полуоткрытым ртом и блаженно выпученными на меня глазами.
Я не мог отправить его в участок, а из окружающих никто за меня не вступался.
И я сам ушел.
Лев МАКСИМ*
* Предыдущие корреспонденции Льва Максима — Максима Михайловича Асса — в «Сегодня» были посвящены Лиепае, затем — Риге; мы перепечатали многие, и сегодня напоминаем о них:
• Следующий выпуск рубрики «“Сегодня”, сто лет назад»
выйдет завтра — во вторник, 11 декабря, в 18:30.
