«Представьте — у тебя погиб ребенок. И ты видишь его убийцу...» — отец девочки, убитой пьяным водителем

Публикуем его стенограмму с минимальными редакционными правками, а также (с разрешения Угиса) и полную аудиозапись.

— Нас очень много людей поддерживает. И школа, и родственники, и друзья. И я слышал, что поддерживают нас и жители Риги. Им большое-большое, преогромное спасибо!

Я не думал, что это ощущение поддержки настолько глубокое. В жизни, когда тебя поддерживают разные люди, ты чувствуешь очень глубоко. И ты чувствуешь, что многие люди с тобой рядом. И с твоими бедами. Тебе помогают. Это многое облегчает. И я хочу сказать «спасибо». Сам буду стараться поддерживать в своей дальнейшей жизни других, зная, каково это.

— Как чувствуют себя ваша супруга и ваша теща? Люди, которые вас поддерживают, об этом спрашивают, но информации об этом нет. Можете ли вы ее предоставить или не хотите ею делиться?

— Жена. Мама. Мамочка. Мамусик. У них, у девчонок в нашей семье, были свои секретики. Ну… трудно им. Трудно. С женой рядом, постоянно. Никуда. Даже не мысленно, никак [не отойти]. Сын держится. Молодой парень. Тоже много вопросов. Насколько могу — отвечаю. Теща… дико жалко. Дико жалко, что с ней это так случилось.

У них, у жены были в фамилии (в семье — Rus.LSM.lv) свои детские секретики, девчачьи. У бабушки — свои привычки. Не буду углубляться сильно-сильно, какие, но они очень добрые и ласковые, эти привычки. Я видел. Много раз…

И сейчас это все ножом отрезало, да? От каждого.

Плюс еще, что она сейчас в больнице. В тяжелом состоянии для своих лет. Я считаю — в очень тяжелом состоянии. Не представляю, как это лечение… лечение понятно... но дальнейшая ее жизнь, тем более, она все это не осознала, не понимала… Может, чувствовала что-то. Но первые ее дни были такие — каждый день по-новому. Это трудно. Такая ситуация.

— Если я правильно понимаю, теща находится в больнице, а ваша супруга уже вместе с вами?

— Да. Теще проводятся операции. Операция за операцией, операция за операцией. Переливание крови. Ну и в дальнейшем… ну… месяца три она еще будет в больнице. Такой грубый [прогноз], данные, что может быть. Есть еще душевная боль… и все остальное сейчас. Не знаю.

Я не могу это собрать обратно все. Один я не могу ничего исправить.

Жена — да. Жена дома. У нее, думаю… Сын играет в футбол. Я знаю, что такие травмы для профессиональных спортсменов — это одно, для простого жителя, который ходит на работу, такие травмы — другое, а для людей, которые в старшем возрасте — вот… Знаете, как на молодых все заживает, зарастает, забывается. А у людей пожилых… все труднее, наверно.

А жена… есть ломаные, скажем, травмы. Но при этой ситуации для нее — кажется, они болят каждый день, но лечимся мы. Соблюдаем режим и все остальное. Но они несопоставимы. Мы их вылечим в любом случае.

Душевные травмы мы можем только прожить. Лекарств нет.

— Да, лекарств от душевных травм нет. Но, возможно, эта трагическая ситуация, может помочь что-то изменить в будущем. Сегодня в программе «ТЧК» мы будем говорить, что делать с пьяными водителями, как их наказывать, а лучше — что делать, чтобы их вообще не было. Какие у вас есть предложения по этому поводу? Что бы вы хотели изменить, возможно, в нынешнем законодательстве.

— Знаете… Когда я начинаю думать. Я очень много думал, много анализировал. Это происходит автоматически…. Наверно, сложное человеческое мышление. Мозг, не знаю... Задержанных я видел. Мне окружающими людьми была дана возможность их увидеть. Когда я их увидел…

Представьте: у тебя погиб ребенок. Ты видишь вот этого… его убийцу.

Я даже хочу назвать убийцей того, кто сидел рядом. И если кто-то еще был в машине... Но это дело полиции. Не знаю, не могу ничего сказать. Для меня они убийцы. Я сам водитель, в 1996 году получил права. Конечно, сам побывал в разных ДТП. И когда этот убийца стоит пьяный, от него идет перегар, и ты видишь улыбку, мини-улыбку такую... издевательскую. Они улыбаются, не во весь рост… ну, такая улыбочка, да… ты понимаешь, что это не человек. Это — не человек.

Хотелось бы, чтобы у нас была в уголовный кодексе такая статья, чтобы доказали, что данный нарушитель не является человеком. То, что у него есть две ножки и голова, еще не говорит о том, что он человек. И, если можно доказать, что он не человек, нужен нечеловеческий кодекс тогда. Это моя фантазия, может, о будущем.

А в данный момент — осознание…

Моя дочка прожила на этом свете восемь лет. Нас в похоронном бюро спрашивают: какую музыку она любила? Тогда я ответил: какую музыку может любить ребенок, который жизнь еще не прожил, [а только] какую-то часть? Она любила всю — разную.

И что касается автоводителей… По радио только и слышишь: там восемь пьяных поймано, там один, там — два. Статистика на страну за какой-то период... Мы это слышим. Но это не заканчивается.

Я ему сказал, этому, сидевшему рядом: ты тоже будешь осужден. Неважно кем. Государственным судом, Божьим судом. Для меня не важно.

Для меня в данный момент важно, чтобы это произошло в нашем мире. Мое мнение такое: в таких случаях должны отвечать все персоны, которые находятся в данном [траспортном] средстве.

Недавнее происшествие в Германии, где травмировали толпу народа. Можно ли сказать, что транспортное средство у человека в руках, в котором он находится, является оружием? Да. Я считаю — можно.

Душевнобольные люди, которые приходят на врачебную проверку, не говорят: «здравствуйте, я сегодня стал душевнобольным. Отберите у меня права и как-то изолируйте». Они проявляются. Алкоголики проявляются. Наркоманы проявляются.

Плюс ко всему — технологии и все остальное идет вперед. Когда-то видели на дорогах «жигули», потом BMW, а теперь Ferrari. У нас все на скорости идет вперед. Но нам надо и законы подтягивать вперед. Знаки. Знать и понимать, где какие дороги, где пешеходы, где бабушки ходят. И как-то их зарисовывать знаками, лежачими полицейскими. Где дети из школы ходят. Так же, как и в этой ситуации.

И хотелось бы по поводу виноватых — чтобы они отвечали. Чтобы все водители знали. И люди знали, что

в таких ситуациях отвечает вся машина. Вся машина [каждый, кто находился в ней,] отвечает своим имуществом, уголовным делом, отвечает перед пострадавшими, перед государством. Они должны быть наказаны в полном объеме. По максимуму.

Мне бы не хотелось слышать, как это обычно происходит: «я за рулем не был, я не помню, я был пьяный». Это все растягивает это дело, ухудшает ситуацию. Если в этом году примем эти изменения до Лиго (а они в это время года всегда важными становятся), тогда каждый человек, кто выпивает традиционное пиво, будет знать: если я поеду еще за пивом, и со мной поедет персона Б, то персона Б может сказать: «Я не поеду. И тебе не желаю отвечать за какие-то происшествия». Потому что все происходит просто. Неожиданно. Но если такой закон принят и отвечают все в машине, то какое каждому из них давать наказание, пусть решает суд — это его работа. Отмерять, насколько наказывать.

Что касается дорог. Как я говорил, все идет вперед. В моем случае это улицы Деглава и Сахарова. До улицы Илукстес, включая этот перекресток, этот район очень живой. Там стоит знак «50». Но в реальности все едут 70. Рядом, с обеих сторон Сахарова, находятся парки. Около Деглава — так называемая «Кепка Ушакова». Каждые выходные, поверьте, каждые выходные и праздничные дни дети с бабушками и родителями… мы ходим через эти пешеходные переходы. Ты видишь, что «зеленый» горит, но ты видишь, как кто-то несется. Он несется — ты видишь. Тем более, есть пара мест, где столбы, где освещение чуть-чуть перекрывается, тебе надо вылезти из этой точки на дорогу, чтобы увидеть, что действительно никого нет. Особенно летом, когда появляются зеленые листики. Это очень красиво. Но на этом отрезке есть места, участки... Тем более, [тут же] находятся школы.  Что по одной, что по другой стороне ул. Сахарова. Детки ходят каждый день. Там Maxima еще, ни ж в обед бегают туда, хотят успеть. Почему нельзя поставить знак 30?

Почему на Улманя гатве поставили столбики? Там есть столбики, которые хоть как-то, хотя бы чуть-чуть... Почему нельзя подумать об этом? Почему нельзя промониторить районы, именно эти жилые районы. Может, есть какая-то служба, которая этим занимается, ездит, смотрит, все ли знаки на месте, где что-то надо улучшить для жителей. Водители сами справятся. Мы все понимаем.

Если пробки начинаются, знаем, где объехать. Рассчитываем, что если пробки, надо выехать раньше. А люди… они могут не планировать. Они знают: я пойду в магазин. И он как раз идет в момент, когда много людей. Гарантии, что все будет хорошо, у меня в данный момент нет. Сын едет на тренировку, я ему говорю: будь внимателен.

Зеленый свет, как было в нашем случае, еще не означает, что мы можем идти. Я считаю, что, если мы уже так живем, что «зеленый» — это не факт, что ты можешь идти…

То не знаю, может, знаки поставить. Не знаю, есть ли дорожная служба... Так, где улица Сахарова и поворот в [жилой] массив, где столб стоял со знаком [с названием] улицы. Кто-то в него, не знаю, или врезался, или молодежь его уложила. Он так там и лежит. И всем наплевать. И понимаешь, что

нет никакой службы, которая бы проехала и проверила, что есть дорожные знаки, что все верно и все правильно.

Какой-то мониторинг, наверно...

И по поводу виноватых. Я считаю, что, если бы приняли закон, что будет отвечать вся машина, хуже не станет. Думаю, если процентов десять, в худшем случае, это примут и поймут, значит, это [результат] со знаком «плюс». Соответственно, и для страховых компаний. Им тоже легче, если персона не одна, а несколько. Все понимают, что ситуация такая, какая есть, не факт, что твоего ребенка... или не буду говорить про семью... что в такой ситуации человек, который является миллионером-бизнесменом, тебе поможет. В нашей ситуации нам очень сильно помог народ. Очень сильно помог народ. Но ситуации разные.

Моя дочь, как ангел, прожила с нами восемь лет. Она хотела быть врачом, ну очень хотела. 

Я хочу, может быть и для себя лично, [и] во благо той страны, гражданкой которой она являлась, во имя нее как-то изменить это дело в дальнейшем.

— Я правильно понимаю, что самым эффективным на данный момент вам кажется ввести в закон норму, что все пассажиры, находящиеся в транспортном средстве, отвечают своим имуществом и признаются соучастниками?

— Однозначно. Мы живем в материальном мире. Каждый за деньги готов на многое, а некоторые — на все. Пусть каждый отвечает. Я считаю, это правильно.

Никто не думает о своей душе, когда он пьет, когда употребляет наркотики. Он не думает о себе, о своих близких. Ему наплевать,

как они себя чувствуют. Он не думает, что, когда он сядет в машину, из-за угла может выскочить ребенок. Даже собака может выскочить. Может выйти какая-то бабушка. Они же об этом не думают. Духовный мир человек выбирает только тогда, когда у него большая проблема. Тогда он начинает обращаться к духовному миру. Хотя мы в семье лютеране, стараемся почитать божьи законы, хоть и все мы грешны. Но — да, если мы живем в материальном мире, то, как говорят в народе, [тогда уж] по полной программе. Уголовное дело для всех. Вплоть до конфискации имущества в пользу государства, в пользу пострадавших. Я считаю так.

Государство же не совершило это преступление. Зачем тогда государству отвечать за преступника, который ничего не имеет? И государству еще потом надо его содержать. Я считаю это неправильным. Но, если принять такой закон именно для водителей, скажем так, хладнокровно отбирают [его собственность] и за его же счет содержат его в тюрьме. Сколько-то счет позволяет, а [когда на нем деньги кончаются,] дальше тогда государство. Это то, что мне пришло [в голову] на второй день. Я человек, который много анализирует. Другой раз, бывает, просто сижу и думаю о разных вещах. Не вмешиваюсь никогда.

— Согласно прозвучавшей информации, конкретно в вашем случае, у водителя даже не было прав. Это так, вы знаете?  Если это случается с водителем, у которого есть действующие права, на сколько их нужно отбирать и как вы на это смотрите?

— Если у автоводителя нет прав, значит, это должно квалифицироваться как преднамеренное убийство.

Это мое мнение. Потому что он не слышал никогда, курсы не проходил, медкомиссию не проходил. Ничего этого с ним не было. Он тупо взял машину, он тупо убил людей. Это — убийство. Как происходило в Германии — взял машину, поехал в толпу. Адекватен ли он сейчас — уже не имеет никакого значения, поскольку он свое дело сделал.

Что касается водителей, у которых есть права. Мое мнение такое: суд выносит приговор, водитель получает два года реального лишения свободы. Выйдя из мест заключения, если он хочет [опять] иметь права, ему в течение десяти лет (юристам все эти нормы по времени виднее), каждый второй год пересдавать на эти права за свой счет. Он каждый второй год ходит на медкомиссию, едет в CSDD, сдает экзамены... [CSDD] знает, что он вот это сдал или не сдал. И их же немного — CSDD сдает отчет: такой-то человек в этом году не приходил, значит, у него прав нет. Это обмен информацией. Как это лучше сделать [технически], я не знаю.

Каждый водитель, если он потом будет знать, что ему десять лет... У водителей есть такое: «ой, опять ужесточили». Но это те, кто не проходили через что-то. Ему кажется, что он Шумахер, не знаю... специалист, лучше всех. Модно сейчас говорить «диванный специалист». Но у нас в государстве есть юристы. И мое предложение такое. Я бы хотел жить в такой стране, где вышел из тюрьмы, хочешь права — иди сдавай. И потом каждый второй год с отчетом. За свои деньги.

Он попадает под надзор, что за два года с ума не сошел, что в наркологическом диспансере [проверили], что за два года он не спился, и нет такого, что он вышел, сдал на права, у него началась тюремная депрессия и  он снова начинает беспредельничать. Это никто не контролирует, наверно. А так хоть какой-то контроль будет.

— С вами как-то пытались связаться или успешно связались представители виновной стороны?

— Скажу честно: нет. Во-первых, никто не связывался. И [во-вторых] скажу честно: я бы и не хотел. Я не хочу. Я хладнокровно отношусь к виновным. Я хочу, чтобы, если уж он сделал, или лучше «они», сотворили эту трагедию для нас, то они отвечают. Об их родственниках я, к сожалению, не думал. Не думаю. Я представляю: каждый человек в своей жизни живет так и тем, что в него вложил его родитель. Каждому родителю надо задуматься, правильно ли он воспитывает своего ребенка. Мы все хотим, чтобы он был человеком. Видно, что мы только этого хотим. Но без того, что мы хотим, надо еще делать. Поэтому

его родственники ко мне не обращались. И я не хочу, чтобы они обращались. Потому что это будет ноль ответов. Я не буду с ними общаться.

Выслушивать какие-то… у них дети есть, бабушки, дедушки. Это пускай он сам им рассказывает. И успокаивает их. Это не моя семья. Настолько я хладнокровен.

— На какой стадии сейчас находится это дело?

— Следователь по этому делу, который назначен, мне лично отзвонил, когда дочка еще была в больнице. Ну, в принципе, финиш этой истории доктора мне уже [тогда] говорили… И следователь рассказал мне, какая в данный момент ситуация с задержанным. Я понимаю, что он специалист. В данный момент я это знаю. В данный момент есть и надзирающий прокурор. И у нас есть адвокат. Пока [подробнее] озвучивать не буду, [но] это все есть.

Когда мне звонил следователь, я, чтобы он меня успокоил, его спрашивал такую вещь. Меня всегда в школе учили: если Вася будет бить Петю, а ты будешь стоять рядом, то ты тоже будешь виноватым. Тут ситуация такая. Я ему сказал, что если персона «А» убивает персону «Б», и персона «Ц» стоит рядом и смотрит, то она — сообщник в этом убийстве, изувечивании, воровстве. Я не специалист. Но я хочу что-то сделать. Я каждое утро сижу, читаю криминальный кодекс, ищу какие-то статьи. Нашел 315-ю статью. Она гласит, что остальные могли остановить, но не остановили, могли доложить правоохранительным органам, но этого не сделали. Есть статья 315-я...

Но, по большому счету, я хочу, чтобы в этом деле во имя моей дочери, во имя будущего, самое максимальное, которое только может позволить наше законодательство, наши законы, решение принять. Прошу суд, чтобы он был хладнокровным в этом моменте, в этом деле. 

Я прошу наших законодателей, которые нас защищают и законом, и всем. Подумайте.

Оружие у людей рядом: вилка, нож, палочка... Но, пожалуйста, сделайте, примите изменения в законе по поводу автоводителей, ужесточите [наказания для] нарушителей закона — так называемых пьяных водителей. Вплоть до наказания всех присутствующих в каждом деле.

Чтобы у судьи была эта возможность, чтобы каждый человек знал — если он рядом и позволяет этому случиться, он — сообщник.

Мне даже приходили мысли, что, когда наши деды защищались... Это, может, плохой пример... Но они же все, каждый нападавший, являлся потенциальным убийцей. Свидетелем. И так же, наверно, может быть и здесь, в этой ситуации.

Я вижу, что наша полиция каждый год думает, думает, и ничего не меняется.

Временно, может [быть случаев], поменьше, может, побольше. Поэтому я прошу и по нашему делу судью, которого, наверно, еще не назначили, быть хладнокровным.

И специалистов, которые разрабатывают законы. Сделайте, депутаты, изменения для своего народа. Чтобы он мог спокойно, поспокойнее в любом случае [жить]...  Это только плюс будет. Там нет минусов. Если даже [эти поправки] на один процент будут работать, это уже движение вперед.

Как-то так я это вижу и прошу.

PS Через несколько часов после интервью и вскоре после эфира ТЧК, Угис прислал в редакцию только что снятое им видео. Плявниеки. Угис просто ехал мимо.