— Вы получили награду «Человек года в Краславском крае». Уже прошло какое-то время, какие у вас ощущения, послевкусие от приза?
— Очень приятно было получить эту награду, и мне приятно, что нас таких было мало. Из большого количества претендентов на голосовании краевой думы выбрали только четырех человек. Это было незабываемо! И выступление президента, видеообращение к жителям Латгалии, и в частности, Краславского края, где он поздравил с праздником 18 Ноября. Перечисляя города Латгалии, первой он назвал нашу Индру. Было очень приятно это слышать — это значит, что визит в Индру произвел на него неизгладимое впечатление, которое он помнит до сих пор. Это было приятно. И приятно, когда тебя признают, и получить вот такое всеобщее признание твоей работы, твоего вклада, того, что ты делал многие годы.
— Когда президент приезжал в Индру, Музей счастья стал одним из объектов, который он посетил. Наверное, это объект номер один, который нужно посетить. Многие, я так понимаю, приезжали сюда с таким внутренним скепсисом: мол, что можно сделать где-то в регионе, на границе, в маленьком поселке… И как я понимаю, их ожидания не оправдались в данном случае.
— Да, и мне это тоже очень нравится. Нравится видеть изумленные лица. Во-первых, сам проект, сам объект — он очень необычный и очень хорошо сделан, на очень высоком уровне, потому что над музеем работали очень хорошие художники, которые признаны в Латвии. Во-вторых, просто зайдя в само помещение музея — а это бывшая лютеранская церковь, — видишь, как там все устроено, как все сделано, это уже производит впечатление, что это какой-то арт-объект, художественный объект, потому что все сделано с очень большим вкусом. За это спасибо нашему художнику, который работал над проектом, визуализировал все наши сумасшедшие идеи. Это был Раймонд Виндулис из Ливан, у него в Ливанах есть галерея современного искусства. Ему помогал еще один не менее знаменитый в Латвии современный художник Эдгар Муцениекс. Вообще сам поселок Индра — он очень ухожен, он поддерживается в порядке. Здесь все обкошено, не валяется мусор, домики более-менее, там, где хотя бы живут люди (понятно, что очень много пустых домов, заброшенных, где хозяева уехали или умерли), все очень ухожено, за этим очень следят. Наш поселок производит впечатление очень ухоженного места. У нас были ученики Краславской школы, и они потом родителям рассказывали. Я это знаю от них, благо Краслава рядом, и мы тесно общаемся, и одна мама говорит: «Я думала, это деревня!» Но Индра — это не деревня, и вот это тоже вдвойне приятно.
Если бы здесь стоял один музей, и вот только бы там было все хорошо — это не производило бы такое впечатление на гостей, на туристов. А важно то, что все в комплексе — ухоженность, сам поселок, и дорога вот сейчас появилась с твердым покрытием, слава богу.
Этот кусок гравийной дороги, 4 километра, просто убивал наши машины, нашу психику и наши нервы. Слава богу, он приведен в порядок, и теперь к нам даже комфортно можно добраться. И вот это, конечно, все производит впечатление и меняет немного взгляд людей на приграничье, на наш поселок.
— Вы сами верили в этот проект — создание Музея счастья. Но насколько приходилось доказывать руководству, что это необходимо, что нужно искать какие-то проекты, деньги, и что это действительно привлечет сюда людей, и они поедут сюда, в приграничье?
— Дело в том, что задача вообще этого музея не стояла как привлечение сюда как можно большего количества людей, туристов. В это верила, наверное, только я, и только я думала: как же так, раз мы это делаем, то это так обязательно и должно быть! Никто не ожидал, что я сделаю что-то большее. Это на мой взгляд, у меня сейчас такое складывается впечатление. Потому что
самой главной была задача — сохранить это здание. А создать вот такой привлекающий туристов объект — это уже была задача-минимум, которую от меня просто не требовали,
насколько я чувствую. И слава богу, что я поставила себе эту задачу — привлечение туристов, создание вот этой развлекательной, информационной и образовательной программы, которая позволила бы гостям интересно провести час или полтора часа в этом музее. Поэтому, может быть, вот такой скепсис и есть, и председатель Краславского края Гунар Упениекс сам признаётся, что деньги на этот музей они давали с очень большим скепсисом, и они не ожидали, что этот музей так выстрелит.
— Два сезона прошло, о музее говорят, он известен. У вас наступило какое-то внутреннее чувство покоя, спокойствие, или что дальше?
— Идей очень много. Их все время хочется реализовывать, и у меня вот такой внутренней успокоенности нет никогда, потому что все время хочется над чем-то работать, чем дополнить, что-то там где-то добавить, что-то сделать на улице, куда-то продлить экспозицию, придумать какую-то новую тему, какую-то новую выставку. И поэтому я бы не сказала, что есть какая-то внутренняя успокоенность.
— Я так понимаю, Индра для вас очень важное место, потому что это родной край, в первую очередь.
— Да, это поселок, где я родилась. Я недавно размышляла: почему меня все время так тянуло назад, в Индру, когда я жила в Риге, или в Даугавпилсе работала, или жила в Москве. Почему меня так тянуло в Индру? И я поняла для себя одну такую вещь, потому что в Индре в молодости, в школьные годы было как-то безопасно. То есть не надо было думать там о жилье, не надо было думать о работе, ты сидел у мамы под крылышком, учился, выполнял какие-то свои функции и ни за что не отвечал. И наверное, вот это ощущение «спокойности» — что тебе не надо ничего делать, наверное, долгие годы главенствовало в моей голове. И поэтому так хотелось в эту Индру. Мы ждали выходных, когда сможем сюда поехать наконец-то, а не сидеть там где-то в городе, или наконец из Москвы можно вырваться и приехать, побыть лето здесь. Но
сейчас я понимаю, что наверное, надо менять свое отношение к своему родному краю, потому что не всегда, может быть, надо стараться вернуться на родину, потому что иногда так бывает, что ты возвращается, и тебе там нечего делать! И не из-за того, что нет работы, а из-за того, что ты не можешь там себя реализовать.
Вот, слава богу, мне повезло, потому что есть вот этот объект. Конечно, я училась, я получала образование, я работала и была человеком, который подходил для этой работы, мог что-то сделать, предложить какие-то идеи и что-то вложить. Мне повезло в том плане, что в родном крае у меня появилась возможность самореализации, потому что для человека это очень важно. Если ты учишься — ты как-то развиваешься, ты как-то думаешь о своем багаже интеллектуальном, культурном.
— Сколько лет прошло с тех пор, как вы вернулись в Индру?
— Десять лет.
— После больших городов, Риги, Москвы, возвращаясь в Индру, вы знали, чем будете заниматься?
— Нет, абсолютно. Просто хотелось в спокойном месте вырастить детей, потому что на тот момент у меня были очень маленькие дети — годик и 3 годика, и хотелось просто, чтобы они росли в чистом дворе, где нет собачьих экскрементов в песочнице, и чтобы они жили на своей родине. Так получилось, что я по национальности полька, и все мои родственники по папиной и по маминой линии — чистокровные поляки. До 1940 года, т. е. до войны, мои бабушки и дедушки были гражданами Польши, но война все перемешала, в результате чего они потеряли свою родину, потеряли гражданство. Кусок их родины отняли и сделали его Советским Союзом. Получилось так, что уже мои родители были и не поляки, и не русские, а мы родились, и я понимаю, что Латвия — моя родина, но
русское для меня — это что-то вообще чужое, потому что это православные какие-то традиции, совершенно другой менталитет. Я пожила в Москве, я это чувствую. Это так издалека кажется, что мы братья по крови, ничего подобного — очень разные культуры, очень разные мироощущения.
И чтобы у моих детей не было вот такого разрыва... Я могу думать на русском, но я не чувствую себя русской — и я не чувствую себя полькой, хотя по крови я полька. Я чувствую себя принадлежной вот к этому государству. Я хотела, чтобы у моих детей все эти факторы сложились, чтобы они могли думать по-латышски, чтобы они чувствовали себя именно гражданами Латвии, чтобы родиной для них была именно Индра во всем многообразии, многозначности этого слова — родина.
— И как вы думаете, по прошествии лет это получилось?
— Да. Мои дети не считают себя русскими, они не считают себя поляками, они считают себя жителями, гражданами Латвии. Они, может быть, не латыши по национальности, но они полноправные жители Латвии. Они не чувствуют, что у них украли родину, как это было у моей бабушки, допустим. Вот
она всегда чувствовала, что у нее украли родину. А они этого не чувствуют, и это дорого стоит, потому что люди, которые не были в такой ситуации, им этого не понять — вот этой тоски по принадлежности к государству, когда ты не можешь привязать себя к государству, потому что ты не такой.
Что неоспоримо — это то, что все чувствуют Индру своей родиной, и к Индре все относятся с любовью, местные жители, и это доказывают наши многочисленные культурные мероприятия, когда все гордятся, например, Днем варенья, фестивалем «Латгальский венок», когда приезжают гости, когда приезжает к бабушкам-дедушкам вся родня со всех концов Латвии или кто-то из-за границы приезжает, потому что у нас День варенья. И как это — в Индре День варенья, а родня не приедет? И сейчас вот этот Музей счастья добавился, и это тоже такой пункт, который позволяет людям гордиться Индрой. Потому что свою принадлежность к Индре чувствуют все, кто здесь родился или кто здесь живет 30, 40 лет. Многие здесь родились.
— Илона, в заключение я предлагаю немного пофантазировать. Обычно, когда говорят об истории какого-то места, города, вспоминают какое-то золотое время: скажем, 50-100 лет назад был какой-то расцвет. У Индры тоже, я так понимаю, был такой период всплеска. Как вы думаете: может ли быть так, что создание Музея счастья через какое-то время, через десятилетия, тоже назовут определенным золотым периодом в истории этого места?
— Конечно, мне очень хотелось бы на это надеяться, что создание музея станет вот такой отправной точкой для еще одного витка, золотого витка в развитии Индры. Но понятно, что без контекста государства это невозможно, потому что если люди будут продолжать уезжать, если здесь не останется людей, то такого активного всплеска, может быть, и не будет. И мне очень хочется, чтобы люди были активны, чтобы они принимали в этом развитии участие и не боялись что-то начинать делать.
