Лев Гудков (родился 6 декабря 1946 в Москве) — российский социолог. C 2006 года директор Аналитического центра Юрия Левады (Левада-Центра) и главный редактор журнала «Вестник общественного мнения». Окончил факультет журналистики Московского государственного университета, доктор философских наук. Левада-Центр (Аналитический центр Юрия Левады) — российская негосударственная исследовательская организация. Центр регулярно проводит собственные и заказные социологические и маркетинговые исследования и является одной из крупнейших российских организаций в своей области.
— Состояние общества в конце 80-х и начале 90-х было совершенно другим. В бывших республиках начинался национальный подъем. В России тоже были другие настроения. Национального подъема тогда не было — было некоторое демократическое оживление. Возникло очень острое ощущение исторического тупика, в который зашла система, из-за чего присутствовало предчувствие больших изменений.
Тогда была очень высокая поддержка демократических движений. Хотя люди слабо даже представляли — что это. Поэтому либеральные иллюзии сочетались с доверием к власти. Именно потому ставка была сделана сперва на Горбачева, потом на Ельцина — все на тех же представителей партийной советской номенклатуры, но с условно демократическими настроениями.
У вас примерно то же самое было, выбирали примерно таких же секретарей.
Но 25 лет спустя Россия превратилась, в очень большой степени, в совершенно в другую страну. С неудавшимся демократическим транзитом (переходом — Rus.lsm.lv). С очень сильными авторитарными или даже тоталитарными установками. Разочарованную в реформах. И получившая очень большой толчок от новых явлений, связанных с формированием потребительского общества.
Это очень сложный и двусмысленный процесс. Реформы заработали. В какой-то степени возник рынок. Но гораздо больший эффект имел подскок цен на нефть и получение нефтяной ренты. В тот момент государство вернуло себе роль распределителя доходов,
от чего возникло ощущение, что так и должно быть — государство должно играть решающую роль.
Но в то же время, на фоне очень глубокого — более глубокого, чем в балтийских республиках — трансформационного кризиса возникло ожидание сильного лидера и поддержка реставрационных и консервативных настроений.
В 2011-2012 гг. полусформировавшийся средний класс дал мощный всплеск протестных движений против возвращения Путина на президентский пост. Но власть довольно эффективно смогла использовать и силу, и пропагандистский аппарат, чтобы подавить движение в сторону демократии и Запада.
— Почему российская оппозиция не может добиться серьезного успеха?
— Именно из-за неудачи протестов. Не была решена ни одна из задач, которые на тот момент осознавались оппозицией. Протестное движение пошло на спад.
Оппозиция оказалась деморализована, дискредитирована и потеряла привлекательность и силу.
Отчасти это связано со слабостью самой оппозиции, но только отчасти. Другая часть ответственности — или вины — падает на власть, репрессии и политику, которую очень резко изменило путинское руководство.
[Например,] эта же антизападная неоимперская политика, направленная на дискредитацию украинского движения, Майдана, сближения с Западом и необходимость реформ, чтобы избавиться от коррумпированного и авторитарного режима.
Майдан представлял сильнейшую угрозу для Путина — как модель такого мирного восстания против коррумпированного движения.
Поэтому пропаганда ввела такую двойную политику: дискредитации демократического движения на Украине и дискредитации Запада. Плюс — пропаганда силы, восстановление сильного российского государства, анти-либеральное возвращение к своим корням, национальным традициям…
Главная цель — дискредитация западных ценностей, прав человека, либерализма и прочих. И это удалось.
Проявившийся в 2014 году кризис несколько усилил напряжение в обществе и готовность выступить против властей. Но все равно — это очень низкий уровень [протестных настроений].
А молодое поколение, которому сегодня 20-30 лет, сформировалось и сложилось именно при Путине, в момент усиления тоталитарной системы.
В момент перерождения системы в имитационный тоталитаризм. Имитационный, потому что нельзя говорить о полном соответствии. Скорее, об имитации Кремлем некоторых практик советского устройства и пропаганды.
— Новое поколение россиян — какое оно?
— Это поколение пришло на все готовое. Оно не знает, что такое дефицит. Просто не понимает! Ему не приходилось за это ни бороться, ни испытывать проблемы…
Оно цинично. Для него потребление и культ денег являются главной характеристикой успеха человека, его достоинств и прочего. Но в то же время, поскольку оно пребывает в коррумпированной системе авторитарного режима, образцы человеческого поведения — понятно какие. И это как бы норма. Норма — государственное насилие, норма — государственная демагогия и ложь. При довольно высоком уровне жизни, который обеспечивается не совсем только за счет труда и квалификации. Особенно для молодежи.
И из-за демографических проблем — дефицита рождаемости и рабочей силы, именно молодые находятся в самом благоприятном положении на рынке труда.
А предшествующее поклонение — своих родителей — они рассматривают как неудачников, потерянное поколение, ничего не добившихся «лузеров».
Это поколение [родителей] испытывает комплекс неполноценности.
На него давит путинская демагогия великой державы, наглой силы и насилия, как основы самооценки и самоуважения.
«Крымнаш», «мы показали свою силу Западу» и так далее. Это выплеск комплекса национальной неполноценности и самоудовлетворения, ведущий к изоляции. Страна впадает в состояние закрытости, глухой враждебности, возрождаются все мифы осажденной крепости…
поэтому перспективы России довольно невеселые. По крайней мере — при нынешнем режиме.
Честно скажу, оценивая установки и проблемы молодежи, я не думаю, что это поколение в состоянии быть фактором изменений. Может, следующее поколение, дети этой молодежи, отталкиваясь от цинизма и самодовольства родителей, обретут некоторые другие мотивы и ценности. Но это будет через поколение.
— Стабилен ли нынешний режим в России?
— На мой взгляд, достаточно стабилен. Именно из-за слабости оппозиции. Разные группы недовольных неспособны согласовать действия. Недовольство будет расти, но пока я не вижу политических и социальных сил, которые могли бы стать фактором организации и консолидации. Люди будут теперь страдать, пытаться выживать в этой ситуации… Уезжать.
Это тоже является формой пассивной адаптации к системе.
— Насколько реальны цифры — Путина, как президента, поддерживают 86% россиян?
— Это реальные цифры, но надо понимать, что они означают. Поддержка, может, и широко распространена, но ее интенсивность очень слабая. Иными словами, люди не готовы ломать себе шею и рвать рубаху ради президента.
С 2008 года рейтинг Путина падал, а недовольство и раздражение, наоборот, росли. В январе 2014 года он [президент России] был на низшей точке популярности за все эти годы. Аннексия Крыма и война в Донбассе, очень жесткая демагогическая, антиукраинская кампания, основанная на защите своих соотечественников в Донбассе, которым угрожают «украинские фашисты» … А «фашизм» тут — ключевое слово, поскольку рефлекс на это — полная мобилизация. Весь опыт Второй мировой войны, память немедленно всплывает, все это привело к резкому [увеличению] поддержки.
Значит ли это, что эти 86% видят в Путине харизматичного лидера, рыцаря без страха и упрека? Нет.
Наоборот, он воспринимается половиной населения как глава мафиозного и коррумпированного режима. Но ведет себя «правильно», не давая в обиду своих. И отсюда такая высокая поддержка. И именно благодаря установлению цензуры люди не имеют другой точки зрения и интерпретации происходящего. Это все обеспечивается за счет одноканальной пропаганды.
И тут вспоминаются слова одного политолога: абсолютно все равно, что говорит Иван Иванович жене на кухне и как он относится к Путину. Важно, как он голосует. А тут другие механизмы и страхи, идущие от советского времени. Привычка к двоемыслию в России, увы, очень сильна.