«Вкус театра»: беседа актрисы и режиссера Веры Храмниковой и актрисы Марии Линарте

ПТУ, театр и Щукинское

— Как я прочитала, вы учились в Москве, — сказала Мария. — Как вам пришла мысль приехать обратно в Даугавпилс, несмотря на то, что в то время в Даугавпилсе не было театра?

— А вот из-за этого театра-то всё и началось.

— Ну да, вы учились в Даугавпилсском университете, на филологическом факультете. Английский, да?

— Да, «с английским уклоном». Нет, я работала в школе, всё как положено: примерная пионерка-комсомолка-отличница, всё: «Надо! — Комсомол ответил». Я закончила институт, работала в ПТУ. Скажу: вот это была школа жизни! Профессионально-техническое училище тех лет — это «вот-те на-те»! Но работать было интересно. Это была действительно закалка, когда входишь в класс, тебе двадцать три-четыре, а полный класс — сорок человек ребят, и все хулиганы. В ПТУ кто идет? И все хулиганы. Ну, тогда, во всяком случае... У меня был один ученик, до сих помню: Соколов. Значит, проходим слова на букву А сначала. Я говорю: «Арктика» там, то-сё. Соколов с парты руку тянет. Я говорю: «Что, Соколов?» Уже чувствую, что что-то не то. «Это... у меня одно слово иностранное, которое никто не знает, как объяснить». Я говорю: «Что тебя интересует?» «Что значит «аборт»?» Сорок человек застыли. Ну вот что говорить? Я говорю: «Знаешь, вот научного обоснования, научного перевода я не знаю. Я знаю только одно: тебе это не грозит». Всё, это была моя самая главная победа в этой школе. Не экзамен, а вот это. И, когда я еще была студенткой, я, конечно, бегала в театр бесконечно. И Николай Владимирович Фариновский, которого я упоминала как нашего педагога, поставил спектакль с оставшимися после неожиданного разгона театра актерами — их осталось где-то двенадцать-тринадцать человек. И он сделал с ними спектакль, в котором я участвовала. То есть можно сказать, я стала цепочкой, связующим звеном, — участвовала в последнем спектакле Даугавпилсского театра того времени. Я работала уже, я уже вышла замуж, у меня уже появилась дочка. Всё, я привязана к дому. И только тогда я поступила в Щукинское училище, которое закончила и которое, конечно, самое главное счастье в моей жизни — кроме дочки. Дочка на первом месте.

— Из-за этого вы вернулись в Даугавпилс? Из-за семьи, да?

— Конечно.

— А как это было? Вы вернулись — и..?

— Я пришла на заочный факультет режиссуры, и всё.

— И вы работали с актерами-любителями, когда вернулись в Даугавпилс?

— Я работала… Сначала театра-то не было! А потом, когда появились вообще мысли о театре, в городе, то тогда возник курс. Сначала набрали один курс, на котором была Индра Рога... Это латышская половина труппы, я работала с русской половиной. А потом был второй набор — вот тот же Саша Комаров... и так далее. И каждый набор, конечно, мы все, «старики», сначала обучали — играли вместе с ними спектакли. Сперва, можно сказать, на этюдах помогали, потом — дипломный спектакль... Ну а потом из этих ребят и выросли актеры. Присоединились к труппе. Сейчас, конечно, у нас… Даугавпилсские — уезжают, к нам — приезжают... Но мы не ропщем. «Мы не плачем, мы никогда не плачем». Для нас это уже просто стало нормой жизни. Вот, если бы не Щукинское училище, то, конечно, я бы, может, и ушла из театра. А сейчас у меня уже был — не скажу, какой — юбилей в этом году, и я всё равно продолжаю работать. И я бесконечно благодарна, что меня, как говорится, еще считают работоспособной в театре. Ну, вам это не грозит, вы еще только начинаете, как я понимаю, свой путь в театре.

Актёрство и педагогика

— Вы что заканчивали? — поинтересовалась Вера.

— Латвийскую академию культуры. Я уже не помню, шесть или семь лет назад закончила.

— А у кого вы учились?

— Анна Эйжвертиня, Петерис Крыловс, Эдмунд Фрейбергс — это мои учителя. Анна была мастером нашего курса, но, конечно, с нами очень много работали Петерис и Эдмундм. Четыре года.

— Ну, Петерис — это вообще, можно сказать… То, что он сделал с первым этим курсом, — вот с тем, где были все эти... Это, вообще, колоссально! Когда я смотрела его спектакли — три таких мощных было — это был, конечно, для меня шок: я никак не могла представить, как можно со студентами, по сути дела, творить такое. Это было потрясающе.

— По-моему, Петерис очень любит студентов. Мне кажется, он любит студентов больше, чем зрелых актеров. Ему так это интересно! Например, я знаю, что меня не хотели брать на актерское сначала. Ну, так мне сказали. Но Петерис был тем, кто заступился за меня.

— Петерис любит нестандартную личность. Петерис любит людей интересных. Ну и потом, Петерис любит людей талантливых. Простите, я говорю только то, что знаю о Петерисе. Я знаю, какой у него был выбор тех студентов. Я знаю, потому что тоже сидела с ним — и знаю принципы, по которым он отбирает людей. Так что считайте, вам крупно повезло. Я вообще в восторге от него как режиссера. Просто в восторге! Не знаю, какие спектакли, какого уровня он делал в Риге — к сожалению, довольно давно — но при случае передавайте ему огромный привет!

— Я передам. У нас, кстати, только что была премьера Петериса в нашем театре. Он там дал главные роли нашим студентам. Это так интересно, что он по-прежнему любит работать с молодыми. У меня первая роль в профессиональном театре была у Петериса, и у наших студентов сейчас тоже первая главная роль — у него.

— Это здорово! Вот это — боевое крещение. Это очень важно для каждого. А у вас, значит, актерская работа и есть еще какая-то? Педагогическая или..?

— У меня? Нет, как педагог я работала, только когда училась в академии, потому что деньги были нужны. Я начала работать с молодыми девочками, и вообще-то, мне это очень-очень понравилось. Как мне это понравилось! Во-первых, я поняла своих учителей, когда сама начала работать — поняла, через что они проходят с нами. Во-вторых, поняла, что эта работа — не просто преподавание актерского мастерства: это им вообще не нужно, То, что нужно — это какая-то психологическая поддержка и возможность узнать самих себя. И вот это я полюбила. Я не хочу работать с профессионалами, если буду еще работать как педагог, но мне нравится работать с молодыми людьми. Особенно с девочками. Это звучит странно, но так и есть.

— Всё правильно. Всё правильно. С молодыми… Во-первых, можно учиться у них. Понимаете, в этом смысле я обожаю молодежь, потому что для меня дружба с ними... я не побоюсь этого слова, хотя между нами такая разница… Эта дружба, во-первых, дает мне подпитку, а во-вторых, я начинаю понимать какие-то вещи, когда им объясняю. Потому что, когда читаешь или что-то говоришь, — не доходит, а когда начинаешь объяснять... «Боже мой, я что-то не то думала и не о том говорила!» Постепенно это всё становится абсолютно естественным. Так что — занимайтесь! Если вам хоть чуть-чуть понравилось, занимайтесь!

Крик и постановка

— Я где-то лет пять это делала, потом уже не было времени. Почему у меня вообще был к вам вопрос про мастерство режиссера — потому что мне, конечно, тоже хотелось... Я даже не знаю, амбиции ли, но у меня есть мысли, что и как поставить, однако я не могу найти режиссера, который захотел бы со мной это сделать, и поэтому хочу сама. Я поставила свой первый спектакль где-то три года назад. Кому-то очень понравилось, кому-то — вообще нет, потому что я взяла «Анну Каренину» и вот так ее перевернула. И, конечно, многие люди говорили, что... не буду даже повторять, что они говорили, но я поняла, что это любовь какая-то. И я не могу понять: если у меня нет амбиций быть режиссером, но есть амбиции делать то, что у меня в голове, как выстраивать свою жизнь и профессиональную карьеру? Поэтому вопрос к вам.

— Ответ простой. Во-первых, со мной абсолютно та же самая история: я сделала спектакль по «Трем сестрам» и назвала его «Дайджест». Боже мой, как меня долбали критики! Как это было!.. Сколько они мне сказали, вы бы слышали! Но, тем не менее, для людей, с которыми я этот спектакль поставила, он остался в памяти как праздник, — поделилась Вера.

— У нас то же самое. И я тоже поменяла название.

— И я считаю, что это время было потрачено не напрасно. Хорошо. Это один. Но учиться всё равно нужно. Сначала — научиться. «Учитель, научи ученика, чтоб было у кого потом учиться» — вот моя формула. Поэтому я очень люблю, когда начинаешь работать с молодежью, с молодыми. Но есть еще интерес в том, чтобы работать с пожилыми… не скажу «пожилыми» — со взрослыми актерами. Потому что переламываешь и себя, и это такое воспитание характера! А если режиссер мягкий, вот как эта картошечка вкусная, если такой режиссер — увы.

— Как вы считаете, режиссер должен кричать на актеров или нет? Вопрос возникает, потому что многие режиссеры это делают, но у одних получаются прекрасные, гениальные спектакли, и тогда ты об этом забываешь, а бывает, что они это делают — и спектакли получаются не очень хорошие... И я почему спрашиваю. Я в какой-то момент поняла, что начала думать: наверное, невозможно сделать хороший спектакль, если режиссер не кричит. А потом встретила других режиссеров, которые умеют всё это делать с любовью. Поэтому вопрос к вам: как вы считаете, каким должен быть режиссер?

— Режиссер должен быть… Кричать — это смотря что имеешь в виду под словом «кричать». Иногда на актера надо кричать. Вот только если градацию — и не дай бог перебор или недобор! — соблюдать и знать, когда надо повысить голос, когда говорить спокойно, а когда вообще закутать актера в кокон любви... Ну, это опять-таки зависит от ситуации. Но режиссуре надо учиться, учиться и еще раз учиться. Долго учиться. Потому что, закончив Щукинское удилище именно как режиссер, я поняла одно: для меня театр — это организация, умение организовать людей и их работу, умение организовать себя. Как иногда не хочется идти! Как не хочется вечером что-то такое делать! Но — делаешь. Всё можно сделать. Вот! И поэтому надо начинать с того, что… Я не знаю, я книгу Захавы прочитала, наверное, раз пять. Туда-сюда, вдоль и поперек. Потому что эти книги… Есть такая безумно скучная книга Петра Михайловича Ершова, у которого я тоже училась. Она называется «Режиссура как практическая психология». Это раритет, ее сейчас нигде не достать, наверное, но эта книга просто открыла для меня взаимоотношения между людьми, между персонажами и так далее. То есть психология вот так нужна. Особенно в таком плане. Он писал ее вместе с очень известным психологом Павлом Семеновичем Симоновым. У Ершова есть еще одна книга, первая книга у него была «Технология актерского мастерства». И вторая книга «Режиссура как практическая психология». Вот это были мои учебники.

— Согласна с вами. Я тоже считаю, что психология — это то, что нужно в нашей профессии.

Между автором и исполнителем

— Я думаю, что актеры должны быть авторами, но при этом понимать, когда они должны терпеливо слушать режиссера. Они должны уметь быть и авторами, и исполнителями. Но многие считают, что актеры должны только исполнять указания режиссера. Что они не должны размышлять, а должны просто стоять и слушаться. И у меня вопрос: как вы считаете, актер — автор или исполнитель? — спросила Мария.

— Так как я и актриса, и режиссер в одном лице, то могу вам сказать не то чтобы с абсолютной точностью, но довольно точно, потому что кое-что в этом поняла под конец, как говорится, своей карьеры. Дело в том, что нужно примериться. А как ты примеришься? Если ты примеряешь на себя чужой образ, как чужую одежду — ну, может, вытачка не там? А может, здесь? И тогда начинаешь соизмерять одно, другое... Только вот равновесие нужно.

— Но это ведь авторская работа?

— Это адская работа, но опять-таки — без нее потом ничего не получится.

— Да, конечно, но я имела в виду, что это уже именно авторская работа. Потому что, например, если режиссеру не важны мои мысли, если он не дает мне размышлять, делать, предлагать и так далее, тогда я как актриса начинаю засыпать. Как я вам говорила: засыпаю на сцене. Я так не могу, мне вообще неинтересно тогда. Но есть другие актеры, которым не нравится, что, например, режиссер чего-то ждет от них тоже, они хотят, чтобы режиссер только дал им. И поэтому я спрашиваю: вы работали и как режиссер, и как актриса. Как вы считаете: как лучше?

— Никак. И так, и так. Вот представьте себе: простой пример. Вы шьете? Ну вот вы начинаете шить. Померили. «Боже мой, что это?» Что мы делаем? Начинаем сначала. Отрезаем. Отпарываем. Работаем. С этим материалом. Вот эти «ножницы» нужно иметь для себя. Пускай они будут в тексте. Никто не слышит? Я режу текст иногда — безжалостно. Потому что он «не мой», потому что он вот сюда не залезает. Кто-нибудь слышал, видел, понял? Нет. Но это между нами. Тш-ш! Не дай бог кто увидит!

— Ну, сейчас увидят уже. Сейчас все увидят и услышат. Но я тоже так делаю. Я тоже считаю, что иногда надо так делать. Иногда не надо — иногда надо бороться. Но и так тоже надо уметь.

— Надо уметь и выходить из ситуации. Ну хорошо: не сидит платье. Я возьму — молнию вставлю. Ну и всё!

— Это такой хороший пример, вообще-то! Потому что это значит, что ножницы — ваши, но материал — не ваш. Фасон, наверное, не тот...

— И фасон не тот, иногда и материал не тот. Тогда вообще полный «аллес». А что делать? Уходи в дворники!

— Нет, ну, например, какой совет вы бы дали, особенно молодому актеру или актрисе, вот в такой тупиковой ситуации, когда режиссер не помогает, материал не помогает, но играть спектакль надо? Роль надо подготовить. Что делать? Откуда брать силы или..?

— Силы брать только в партнере. Режиссер иногда не помогает. Он, как говорится: «Иван Петрович, постойте там, в дверях, я сейчас поработаю!» Партнер. Найдите в партнере то, что может дать подпитку, потому что это как кожа: она сухая, потому и трескается. Значит, надо найти рядом что-то, что будет тебе давать что-то такое... Поэтому я, например… У меня точно так всегда: есть любимые партнеры, а есть партнеры... ну, потому что партнеры. Потому что от одного можно такие импульсы получить, что тебе и делать ничего не надо: ты всё понял. Вот поэтому, если уж не получается, ищите в другом человеке. Где-то отзвук должен быть, а без отзвука — ничего не будет.

— Да, так и есть. Я помню, Анна нам так сказала, и Петерис тоже говорил, что играть и делать всё, что ты делаешь на сцене — ну, если ты не один, конечно — всегда нужно так, чтобы партнеру было хорошо. Если ты делаешь всё для него, он сам начнет делать всё для тебя, и тогда всё получится.

— Я понимаю, что так было бы хорошо, но, по-моему это больше педагогика, чем реальная жизнь, потому что иногда бросаешь в эту топку все дрова, а там не горит. А что тогда делать? Надо брать ведро воды и заливать... Вот я говорю: есть партнеры, с которыми и делать нечего, а есть партнеры, которых надо тащить за собой. Ну, тогда точно знайте: если от партнера ничего не получишь, от режиссера ничего не получишь...

— ...и от материала. И что тогда делать? Уходить?

— Тогда надо деликатно придумать ход. Ну не может быть, чтобы совсем ничего не нравилось!

— Мне вот казалось, я всегда найду какой-то способ, чтобы — чик-чик-чик — найти решение...

— Потому что одна искала, а надо было с кем-то искать.

— Я искала и спрашивала — никто меня не слышал. Может быть, я кричала недостаточно громко. Может, дело в этом.

— Вот слышали, сейчас «гром» был? К нам стучались. Так что стучитесь. Стучитесь — кто-нибудь услышит.

Любовь к театру

— Знаете, когда я с людьми общалась по поводу вас, с профессиональными театрами, все отмечали две вещи, которые вас характеризуют: сила и любовь к театру. И, когда я сейчас с вами разговариваю, не знаю, почему, но у меня есть такое чувство... мне кажется, что мы немножко похожи. У нас в чем-то одинаковый характер. А когда вы говорите, то мне кажется, что вы всегда найдете способ, всё то, что не нравится, перевоплотить — любовью к театру. И, наверное, это самое главное, — поделилась Мария.

— Ну, потому что я говорю: надо его любить, вот как я люблю свою дочь. Потому что я прощаю ей некоторые вещи, я иногда, так сказать, злюсь, но я же всё равно… Вот оно: связка, нитка. Ну, попробуйте, если не нравится что-то, представить: всё, я завтра ухожу из театра. Не получится. Значит, терпите и ищите выход. Выход всегда есть.

— Да, я тоже так считаю. Помню, как Анна Эйжвертиня нам сказала, что театр — это как ревнивая любовница. Вы можете любить только ее одну. Если у вас есть кто-то еще, она не будет вашей. И я согласна с ней.

— С одной стороны, я согласна, но с другой стороны… У меня масса других увлечений, которые никак не стыкуются с театром. Но без них я не могу работать. Что тогда делать? Вот вопрос. Ну, вот, например, я бесконечно люблю путешествовать.

— Это помогает театру, я считаю. Потому что новые впечатления получаешь.

— Это помогает, но дело в том, что я не люблю путешествовать летом. Я люблю путешествовать осенью и весной. И начинается: « — Ой, ну что же делать-то, Господи? Ну, Лена, а если мы возьмем билеты на такое-то число? — Мама, нету. — Понятно. Так... так... так…» Ну и всё: либо «летит» твоя подпитка, либо то, ради чего она нужна. В общем, надо заниматься вышиванием: это никому не мешает.

— Это точно. Тогда, значит, вы любите театр, путешествия...

— Ну, естественно, книги. Ну и посиделки с друзьями-подругами. Без них я тоже не могу. Вот сейчас приезжает профессор Щукинского училища, моя однокурсница. Она будет у нас преподавать. Валентина Петровна Николаенко. Это та, которая... Ну, наверное, все видели этот фильм — «Свадьба в Малиновке». Видели? Я говорю: «Валь, ты сыграла одну роль — Яринку. И тебя, можно сказать, помнят все, кто смотрел. А смотрел каждый третий». Ну, вот эта Яринка теперь выросла, стала умная, теперь она профессор. Один из лучших преподавателей актерского мастерства. Ее просто разрывают: Южная Корея, США и так далее — она весь мир объездила.

О режиссуре и педагогике

— Кстати, у меня еще один вопрос к вам. Вот я так думаю: либо режиссер, либо педагог. Можно ли совмещать? Я это так понимаю: есть те, кто только преподаёт, и, конечно, они себя полностью отдают студентам; есть режиссеры, которые больше ставят и меньше учат. Но, наверное, если ты много работаешь как режиссер, ты не можешь себя отдать своим ученикам в той же степени, как если бы не работал. Как вы считаете, лучше быть только педагогом — или педагогом и работающим режиссером?

— Ну, вот вы понимаете, в чем дело. Тут есть одна загвоздка. Есть люди, которые создают при своем театре целую школу. Это один вопрос. Тогда никуда не деться. Но если ты работаешь в таком официальном учреждении как училище, значит, какие-то вещи надо уметь совмещать. У нас был, например, профессор Поламишев, у него мы учились. Он работал режиссером. Сейчас вот есть Иванов, у которого учится… я не знаю, переучилось пол-Москвы актеров. Он тоже и педагог, и прекрасный режиссер в Вахтанговском театре. Ну благо, что училище и театр в одном квартале. Поэтому ему легко работать. Но, тем не менее, совмещать безумно трудно. Безумно трудно. Если не воспитывать при своем театре актеров, — считает Вера.

— Значит, единственный способ, если вы хотите работать как режиссер и как педагог...

— Создавать свою труппу. Как всегда, это такое завуалированное название, я люблю: молодежная труппа театра. Всё. В молодежную труппу театра ребята пойдут с дорогой душой. Будет отбор такой!..

— У нас тоже такая есть: наш главный режиссер Алвис Херманис три года назад набрал молодежную труппу. А сейчас уже новая молодежная труппа будет. И они, конечно, вместе с нами будут работать. Зканчивают учебу, но уже работают в нашем театре как полноценные коллеги, в спектаклях и вообще. Мне кажется, что прекрасно работают. Конечно, у кого как получается, но мне кажется, что все очень способные.

— Ну, во-первых, они хотят.

— Они хотят, да, вот это точно! Ну, если не хочешь, то и делать не надо. Кстати, вот Анна еще говорила: «Надо любить театр в себе, а не себя в театре».

— Ну, это еще когда было сказано! Это нам говорили еще в наше время. Так что… да бог с ней! Анна, конечно, прекрасный педагог, но дело в том, что у меня любовь одна: это Петерис Крыловс. Ничего не могу поделать… Ну, конечно, у Херманиса потрясающие спектакли, я горжусь, что наши ребята работают у него. И Вилис там, и Гирт... Поэтому для меня вот такие курсы — это просто что-то очень…

— У вас вахтанговская школа. Это вахтанговская методика. А практически у всех — Станславского. Ну или Чехова у кого-то есть. Как вы считаете, есть разница? Вы чувствуете, например, когда..?

— Если Мейерхольд — это один путь... Но… Давайте начнем с того, что Станиславский — это путь. А это — ответвление. Так сказать, тропиночка, которая — зашел в лесок, прогулялся и вернулся назад. И ничего не сделаешь. Потому что там — просто столб. Столбовая дорога. Ну, если так разобраться, Мейерхольд был любимым учеником Станиславского. Ну и тогда...

— Мне тоже так кажется, что все от него брали.

— Конечно. Это просто-напросто... У Мейерхольда вот была биомеханика, актерская, да? Дальше в Вахтанговском училище это обязательно характерность: поиск характера и поиск характерности. Роль должна везде и всегда быть характерной. Потому что вот это «произнесу монолог»: (кремлевские куранты) Я буду рассказывать монолог. Нетушки-нетушки, не получится! Никто слушать не будет, потому что вот это всем, как говорится, давным-давно известно. Найдите что-то... А искать надо, только если ищешь образ, форму, характер. Образ, форма, характер

Пора прощаться

— Мне стало очень грустно, что вам надо заканчивать. Это сегодня такая честь была — говорить с вами, — призналась Мария.

— Да бросьте вы!

— Нет, я вам честно говорю! Я никогда не вру!