— Как вы пришли к музыку — когда, с подачи родителей или сами?
— История стандартная — мама в детстве окончила музыкальную школу и осталась убеждённой, что музыка необходима ребёнку для общего развития (правда, она утверждает, что я и сам хотел в музыкальную школу, а я не помню, но это звучит правдоподобно). Друзья перед эмиграцией в Америку оставили нам пианино, а потом это зашло слишком далеко. Я учился в детской музыкальной школе имени Мединя...
— Ваша первая композиция?
— Пытаться импровизировать, как любой ребёнок, я начал сразу, а записывать сочинения стал в 8 лет. Помню первое сочинение для фортепиано в две руки — начиналось в ля-миноре, а заканчивалось в ре-миноре. Си-бемоль при ключе поставил. Потом стал сочинять произведения подлиннее, а в 9 лет решил, что «это всё не то», обозначил всё опусом номер 0, и вместо этого написал сонату в соль-мажоре. У нас дома появилось полное собрание сонат Бетховена (первый композитор, оказавший на меня большое влияние), и я решил, что несколько лет надо сочинять только сонаты. В результате я до сих пор с сонатной формой заигрываю, даже почти 20 лет спустя.
— Расскажите о ваших учителях...
— Первый учитель по композиции у меня появился только в 13 лет, до этого я писал исключительно "в стол". У этого есть минусы. Я многие вещи о музыке мог узнать раньше, что сэкономило бы мне время на изобретении музыкальных велосипедов. Но были и плюсы: отсутствие домашних заданий по композиции позволяло без давления экспериментировать с импровизацией, которая сейчас является чуть ли не основной моей сферой деятельности.
Моим первым учителем по композиции была Анита Миезе из, возможно, самого прогрессивного поколения латышских композиторов, рождённых в поздних 1970-х и ранних 1980-х.
А я был для своих лет очень консервативным и упрямым, и не любил менять ничего в своих произведениях.
Потом переболел. Но Анита даже тогда сумела меня чему-то научить. Например, она не постеснялась меня познакомить со считающимся «сложным» Малером. Он сразу оказал на меня огромное влияние. Я всех друзей (не музыкантов), которые приходили ко мне в гости, заставлял слушать 4-ю, 5-ю и 9-ю симфонии (Анита дала мне эти три диска).
В 15 лет я в музыкальном лагере познакомился с Артуром Маскатом (один из крупнейших современных композиторов Латвии - прим. автора) , который меня рассказал о инструментовке, надавал мне книг, на жалел времени на консультации и всячески помогал. Эти встречи тоже повлияли на выбор в пользу музыкального пути. До этого были варианты: математика, химия, филология... Их я отмёл только в последний момент.
С учителями мне очень повезло, как качественно, так и количественно.
По композиции Юрис Карлсонс, Асбьёрн Скотун (Норвегия), Тапио Неванлинна и Юхани Нуорвала (Финляндия), Миндаугас Урбайтис и Мартиньш Вилюмс (Литва), не считая многочисленных мастер-классов, из которых хочется отметить один урок с датским композитором Хансом Абрахамсеном – это человек с уникальным, очень странным в самом лучшем смысле этого слова музыкальным мышлением. По фортепиано - Ирина Шостак, Майя Сипола, Никлас Покки (Финляндия); по импровизации Раймондс Петраускис, Рольф Эрик Нюстрём (Норвегия), Артурас Анусаускас (Литва), Эрья Ёукамо-Ампуя (Финляндия)...
— Да, об Оксфорде расскажите — насколько трудно туда попасть?
— На мою программу (магистратура по специальности лингвистики) конкурс был четыре человека на место, т. е. достаточно серьёзный, чтобы искренне усомниться в своих шансах, но не гигантский. В Академию Сибелиуса в Хельсинки, где я учился до Оксфорда, попасть было гораздо сложнее – конкурс в магистратуру по композиции был 11 человек на место, и процесс был многоступенчатым. Сначала они заочно оценивают партитуры произведений всех кандидатов, после чего некоторых приглашают на вступительные экзамены, которые включают теорию, практическое задание (закончить чужое произведение, сохраняя стиль композитора: очень полезно и интересно, кстати), и интервью. Причём вопросы на интервью не расплывчатые вроде «где вы видите себя через 5 лет», а конкретные: «вот тебе партитура незнакомого произведения, проанализируй за 30 секунд и расскажи, как тут устроены аккорды». И то мне понравилось.
В Оксфорде критерии были совершенно другими. Большой вес имело мотивационное письмо, что для латвийца, с детства приученного к идее, что мотивационные письма никто не читает, оказалось сюрпризом. Требовалось также прислать образец своего научного текста. Так как лингвистику до Оксфорда я изучал только самостоятельно, никакого научного текста, у меня, естественно, не было, поэтому пришлось сочинить специально для заявки.
Написал об энантионимах в русском языке. Энантионимы — это сами себе антонимы. Например, глагол «прослушать» может означать как «выслушать всё от начала до конца», так и «упустить, не услышать». Таких слов достаточно много. Энантионимы – интересное и малоизученное явление. Этот текст для меня оказался самой трудоёмкой частью процесса. Вступительных экзаменов в нашем понимании не было. В оксбриджской культуре ставится упор на письменном изложении аргументов. Даже устные выпускные экзамены отменили почти сто лет назад.
— Какими судьбами в Великобритании, как живется там сегодня во времена пандемии?
— В Великобритании я почти случайно. Изначально я приехал с целью учиться в Оксфорде. Выучился, и, как многие выпускники, сразу оказался в крайне нестабильной ситуации, не позволяющей строить планы больше, чем на пару недель вперёд. Тут подвернулась работа, потом вторая, потом третья. Это позволило мне стабилизироваться, возобновить самостоятельные занятия музыкой, увеличить свою эффективность и снизить уровень стресса.
Стали возникать конкретные краткосрочные возможности и задачи здесь и сейчас.
Так прошли полтора года, а потом началась пандемия, которая полностью сняла вопрос о долгосрочных планах. Тем не менее, у этого есть плюсы. Любой форсмажор ограничивает возможности, но тем самым облегчает принятие решений (слыхали ли Вы о классическом исследовании американских учёных о 24 банках варенья?). Должен признаться, что с практическими обстоятельствами мне тоже повезло. Удалось сохранить одну из моих двух постоянных работ. Правда, меня на время перераспределили на исполнение околоковидных обязанностей – неожиданный, но интересный опыт.
— Вот с этого места поподробнее...
— Моя основная работа сейчас – преподаватель фортепиано в музыкальной службе Кембриджского графства. Музыкальных школ в Англии нет — вместо этого преподаватели из организаций, таких как наша, разъезжают по общеобразовательным школам и учат желающих игре на инструменте прямо во время уроков (представляю зависть некоторых латвийских детей, если они узнают, что в Англии можно легально прогулять математику, чтобы поиграть на пианино).
Музыкальная служба является структурой Совета графства (английского аналога novada dome), который в кризисной ситуации может менять наши обязанности. Нам поручили обзванивать жителей с хроническими заболеваниями – тех, которым правительство рекомендовало вообще не выходить из дома, даже в магазин, – и помогать им решать разные проблемы (или найти кого-то, кто может их решить – самим ехать никуда не надо было). Я заметил интересную черту характера англичан, особенно тех, что постарше: количество жалоб обратно пропорционально серьёзности проблемы. "Да, у нас рак и сломанная нога, но это ерунда, царапина. Ещё нет еды – было бы неплохо, если бы вы прислали, если вам не трудно, конечно." Такой подход достоен уважения, буду ему учиться.
Потом, параллельно звонкам, возобновились уроки музыки.
Оказалось, фортепиано вполне можно преподавать удалённо. Я даже придерживаюсь непопулярного среди своих коллег мнения, что это зачастую эффективнее уроков вживую. Тем временем, простой на второй (немузыкальной) работе, пускай и снизил доходы, но зато позволил написать два серьёзных произведения, и наконец-то всерьёз заняться своим Ютуб-каналом. Изоляция на меня психологически отрицательно не повлияла. Я и так в Кембридже почти никого не знаю. К слову, я сейчас в Кембридже как в городе; к Кембриджу как университету (пока) отношения не имею.
— Время перемен, как сейчас — это источник вдохновения для композитора?
— Рост продуктивности творческих людей – возможно, одна из самых значимых серебряных каёмочек пандемии. Но это связано не с вдохновением, а просто с увеличенным количеством доступного для творчества времени. Практические обстоятельства для сиюминутной реализации идей не идеальны (отмены концертов и т. п.), но возможность концентрироваться, которую представляет изоляция, многим даст финальный толчок начать смелые долгосрочные проекты под девизом «а почему нет». Уверен, что, когда опустится пыль, мы увидим результат во всех творческих сферах, от гениальных симфоний до революционных стартапов.
Что же касается композиторского вдохновения, я сознательно стараюсь не черпать прямого вдохновения из текущих событий и даже личного опыта. Конечно, реальный мир на меня влияет и может вызвать эмоциональное состояние, которое способствует определённым музыкальным находкам. Такое косвенное влияние допустимо, при условии, что это влияние не будет главной причиной написания произведения. То, чего стоит избегать, это музыкальные описания конкретных событий, которые можно сформулировать словами. Мысли, которые можно сказать словами, нужно выражать словами. Настоящая музыка нужна для того, чтобы передать те мысли, которые не передаются словами.
Мне запомнился комментарий одного пользователя к Ютуб-видео 14-го квартета Бетховена: «Я не знаю, что Бетховен этим пытается сказать, но я согласен». Произведение, которое может вызвать такую реакцию – идеал, к которому я стремлюсь. Поэтому надеюсь, что пандемия не повлияет на содержание моей музыки. А на форму может: я, например, уже осторожно подыскиваю камеру для музыкальных лайвстримов. Посмотрим, что из этого получится.
— Свое будущее связываете с Латвией, или есть варианты?
— До конца пандемии точно не планирую телодвижений. В долгосрочной перспективе жизнь в идеале связываю с Латвией (я и сейчас пребываю в её культурном пространстве), но по мере необходимости буду рассматривать и не Латвию, особенно для дальнейшего образования. Пока я отучился в пяти университетах в пяти странах, и в каждой из них научился вещам, которым не научился бы где-либо ещё. Возможно, придётся когда-то это количество увеличить. Но я стараюсь слишком далеко не забегать с планами.
Во-первых, как показал 2020-й год, планирование может оказаться бесполезным. Во-вторых, я эффективнее функционирую последовательно, нежели параллельно. Для того, чтобы сделать одну вещь, важно не думать обо всех остальных. Сейчас задачи таковы: отснять конкретное видео, написать конкретное произведение, дочитать конкретную книгу, и до конца 2020-го ответить на один э-мейл. Потом переоценка ситуации и выбор новых задач.
