Для начала буквально несколько комментариев моих коллег и знакомых. Для того, чтобы доказать, что чудо – понятие не только субъективное, но и вполне объективное. «Стопроцентное попадание в роль! Катарсис прямо» (Марина Сиунова). «Да, японка потрясающая. Моментами прям мурашки по коже» (Илона Антонова). «Слушай, она удивительна. Она вроде ничего не делает, но это потрясающе!» (Александр Романов). «Ты видел, какая у неё пластика? Высший уровень!» (Зигмар Лиепиньш, директор Оперы).
В антракте после первого действия в фойе театра стояла наш знаменитый и строгий музыкальный критик Ольга Петерсоне и загадочно улыбалась. Утром прислала мне сообщение: « Это одно из самых сильных впечатлений от оперы, когда-либо мною пережитых! Как я счастлива!» И вот это действительно какое-то обыкновенное чудо. Понимаете, Ольга Артуровна бывала во многих Операх мира, написала сотни рецензий, работала в нашей Опере – многоопытного человека, как известно, удивить вообще-то трудно.
Теперь о том, а что, собственно, произошло? К нам приехала японская сопрано - петь партию Баттерфляй. Не скажу, что по статусу мировая знаменитость , но именно в этой роли, во всяком случае, уже успела выступать на сцене Берлинской государственной оперы, Израильской оперы, Польской Национальной оперы, Большого театра, Сиднейской оперы и Мельбурнского Центра искусств, а также оперных театров Испании, Франции и Швейцарии.
И вот наша давняя постановка оперы, восстановленная Владимиром Окунем. Привычные декорации, певцы. Даже, извините, музыка привычная (впрочем, в этот вечер оркестр под управлением Мартиньша Озолиньша играл с необычным подъёмом). И привычный образ Баттерфляй, полюбившей американского воина Пинкертона, родившего от него ребёнка и ждущего его чуть ли не вечность, а затем делающей себе харакири.
Роль, так сказать, с надрывом. Бывали исполнители этой роли даже экзальтированные. Но чтобы сейчас на сцену вышла поначалу отрешённая дама с белым, почти застывшим лицом, как у куклы… Которое на глазах начинает оживать, превращаясь из ритуальной японки в живого человека… В настоящего мотылька (напомним, что по-японски мотылёк «Чио-Чио-сан», а по-английски – Баттерфляй).
Что и говорить – исполнение аутентичное. Уже само по себе интересно, когда актрисе не надо изображать японку, поскольку она таковой является изначально. Но тут важно не только внешнее, но и внутреннее. Баттерфляй в исполнении Хироми Омуры – действительно молодая (а не примадонна в летах), красивая, невероятно пластичная. И, что, пожалуй, самое важное – покорная всему. Судя по всему, Хироми и в жизни такая. Режиссёр Владимир Окунь рассказал Rus.lsm.lv после спектакля: «Она ни разу не воспротивилась тому, когда я ей указывал во время репетиции мизансцены. Она профессиональна до мозга костей!»
Самое главное: манера исполнения. Грубо говоря, Хироми Омуре не надо рвать глотку для того, чтобы доказать свои степень любви к Пинкертону и превосходные вокальные данные. Она это всё делает спокойно и волшебно, без напряжения, аккуратно исполняя каждую ноту классика Пуччини. Но при этом образ Хироми Омуры – не просто канонический образ сурового самурая, готового к главному – к смерти. Это прежде всего образ женщины, готовой к долгому ожиданию до рассвета солнца и готовой к той же смерти – во имя любви. Как говорится, можно быть чувствительным, но всё же лучше быть чувственным.
Финальная сцена, когда героиня певицы достает холодное оружие для самоубийства – отдельная тема. Каждый в зале понимает, что это не очередная оперная смерть (сколько их было – Кармен, тоска, Аида, Травиата), это – ритуал. «И тут кончается искусство и дышат почва и судьба», - написал бы тут Борис Пастернак.
И ладно, что всё равно через минуту героиня оживает, раскланивается и публика кричит «Браво!» Главное, что и на следующее утром после спектакля остаётся послевкусие – такое бывает достаточно редко.
