*ВОСХОДЯЩИЙ НА ГОРУ
…И станет одиночество всё глуше,
Друзья устанут за тобой идти,
Всё реже встретишь ты родную душу
Или простой цветок на полпути.
И их не будет – горы тишиною
Охватят сердце и сожмут в горсти;
Ты на вершинах не найдёшь покоя:
Вокруг тебя ледовый вечный щит,
А вся тоска земли в груди горит.
РАЙНИС (Из сборника «Далёкие отзвуки в синем вечере», 1903)
перевод с латышского О.Петерсон*
И вот в минувшую субботу, в Ночь музеев, в уютном книжном магазине-клубе-кафе NiceРlace Mansards (ул. Кр. Барона, 21а) интеллектуального издательства Mansards, прошла презентация уникального издания «Райнис. Время других. Citu laiks. Rainis». Первого в истории билингвального (латышско-русского) сборника стихов Райниса. И первого сборника его поэзии, где автором всех переводов является один человек. Томик в лаконичной черно-белой обложке издан Центром латвийской литературы, при финансовой поддержке Фонда культурного капитала Латвии.
Ольга перевела около 140 стихотворений, но оставила около ста. Какие-то переводы показались не очень хорошими или просто не вписывались в контекст сборника и казались лишними. Внутренняя драматургия безусловно, имеется, но каждый увидит что-то свое. Ольга говорит, что составляла книгу, исходя из собственного представления о Райнисе, и отвечает за нее абсолютно.
С оформлением получилась забавная история. Года два назад в книжном Niceplace Mansards появились эффектные закладки, открытки и подставки под кружечки на райнисовские мотивы, очень славно оформленные, и Ольга кое-что купила. А когда уже работала над Райнисом, первые ей служили картинками и закладками, естественно, а на подставки она ставила чашки с чаем. Потом узнала, что художником будет Зане Эрнштрейте, и обнаружила это имя на тех самых картинках и закладках. Так оказалось, что весь переводческий процесс Ольга проходила вместе с Зане. Которая будет оформлять и Аспазию, прекрасного поэта, жену Райниса. Поэтический билингвальный сборник которой с переводами Ольги Петерсон должен выйти к концу текущего года.
Работает над латышской поэзией Ольга давно. Начинала с таких современных авторов, как Анна Ранцане и Леон Бриедис, несколько лет назад рискнула на собственную интерпретацию современного классика-новатора Улдиса Берзиньша. И мне кажется, для Ольги, кроме чисто профессионального интереса и амбиций,
это еще и осознанная или подсознательная попытка соединения, взаимодействия, взаимопроникновения двух своих кровных половинок, русской и латышской. Попытка перекинуть мостик между двумя родными для нее ментальностями, лучше понять самое себя – и помочь латышским и русским читателям лучше понимать друг друга.
В тот субботний вечер поздравить переводчика и издателей пришли латышские и русские знакомые, единомышленники, коллеги, причем, не обязательно до этого знакомые друг с другом. Те, кто, так или иначе, участвовали в создании и выпуске этого красивого во всех отношениях тома, и с кем Ольге просто довелось сталкиваться, по работе – и по жизни. Виновница торжества поведала историю своего пути к Райнису, затем присутствующие, один за другим, читали Райниса на латышском, -- а Ольга отвечала своим вариантом того же стихотворения.
Личность Райниса, его поэзия нас объединили, и возникла такая удивительная семейная атмосфера, что я размечталась – вот бы всем нам так! Вот бы, наконец, отбросить взаимные претензии и обиды, прошлые и нынешние, реальные и придуманные, и вместе продолжить жизнь, взяв с собой лучшее, что у нас и в нас было и есть…
А накануне презентации мы говорили с Ольгой Петерсон и я спросила, почему, на ее взгляд, Райниса надо читать сегодня.
- Во-первых, классику необходимо читать всегда, потому что классика – она у нас вечная, - отчеканила она. – А еще потому что Райнис -- великий человек. Который много думал, много страдал. Который перелил себя в слова. Который много сделал для своего народа, ну, сколько мог. Потому что это такая фигура… Очень сложно говорить о Райнисе, он остался загадкой для всех. Он и для себя был загадкой. Он был загадкой для собственной жены, и она после его смерти писала об этом в своих стихах. В нем некая связь со Вселенной и с человеческой историей. Способность прозревать будущее, видеть пророческие сны и передать это словами (а мы можем только расшифровывать). И, разумеется, безусловный поэтический дар.
Поэтому Райнис -- он на все времена. И любое к нему прикосновение заряжает тебя теми эмоциями и духовными флюидами и волнами, которые исходят от него. Прикосновение к этому столбу света – как я себе представляю Райниса -- наделяет тебя если не всей этой силой, то частью её.
Теперь Язепа Витола можно петь и по-русски
Опыт, интуиция, случай. Все эти компоненты присутствуют в нашей истории.
Началось с Кирилла Серебренникова. Латвийский Национальный театр в конце 2013-го заказывает известному московскому режиссеру постановку к юбилею Райниса. Серебренников спрашивает Ольгу, не поможет ли она ему с латышским языком, та, конечно, отвечает согласием. И прошлой весной, вдруг получает пакет со сценарием Иевы Струке «Запрещенная жизнь» (название «Сны Райниса» придумал уже Кирилл). И просьбой сделать жесткий, практически слово в слово, рабочий подстрочник, чтобы режиссеру было все ясно.
Дойдя почти до конца текста, Ольга вдруг поняла, что с Райнисом расставаться не хочет.
Интересно, что чуть раньше, где-то в марте, подруга и коллега Сандра Недзвецка, редактор Латвийского радио, спросила её: «А не перевести ли тебе Райниса?». Тогда Ольге отнеслась к такой идее скептически, но уже в середине апреля вдруг поняла, что просто жаждет переводить Райниса! И даже почувствовала такое к этому человеку сочувствие и такую эмпатию поразительную, что хотелось его пожалеть и как-то ему помочь, только чем – не знала.
Попробовала переводить – и вроде бы получалось. 30 апреля, накануне Первомая, пошла в издательство Mansards, за корректурами своей книги о примадоннах (Casta diva. Sarunas ar Latvijas operdziedātājām). К Янису Оге, который не только издатель, но еще и директор Центра латвийской литературы. Спросила: «Следующий год юбилейный, не перевести ли мне Райниса?». И услышала: «Мы как раз ищем переводчика! Но есть условие: вы переведете не только Райниса, но и Аспазию». Она, не задумываясь, как ребенок, ответила: «Хорошо». И считает результат лишним доказательство того, что иногда думать не надо, а надо говорить – и всё. Потому что это «недумание» -- голос судьбы. Теперь Райнис уже сделан, идет работа над Аспазией, месяца через три она будет готова и к концу года издана. «Если бы я начала раздумывать над тем, смогу ли я, достойна ли я, - никогда бы ничего не вышло, -- уверена Ольга.
Она испытала огромное наслаждение от этой работы. С одной стороны, это вызов, а с другой – необыкновенное счастье! Да еще, как бонус, получила работу с Кириллом Серебренниковым и коллективом Национального театра над «Снами Райниса», и это был совершенно новый для нее опыт участия в создании спектакля от его зачатия до рождения. Вместе с великолепными актерами, с замечательным композитором Екабом Ниманисом. И конечно, совершенно невероятным человеком, большим умницей и одним из лучших современных русских режиссеров. Она сделала титры к спектаклю и постоянно была рядом, поскольку режиссеру и актерам была необходима как ежедневный помощник, своего рода синхронный переводчик, улавливающий все нюансы латышского языка, а также все тонкости умозаключений и рассуждений Серебренникова.
До этого Ольга Петерсон переводила современную поэзию -- и вдруг классика, совсем другая история. Правда, Ольга убеждена, для переводчика любой большой проект – совсем другая история. Что касается классики, здесь самая большая трудность в том, что не можешь спросить у человека, что он имел в виду, когда писал. Ольга впервые почувствовала, что у нее нет опоры. Поэтому и консультировалась, и показывала свои черновики тем, кому доверяет. «Обыкновенным» русским людям -- и знатокам Райниса. Она благодарна, скажем, Анне Ранцане и писателю Роальду Добровенскому, которые тут же указали на недостатки, и можно было понять, по крайней мере, в том ли идешь направлении.
Латышский -- ее второй родной язык, очень близкий. По крови она наполовину латышка. Дед в 1914 году уехал в Россию, там отец родился, потом вернулся в Латвию. Выросла Ольга в Риге и латышский язык, по ее словам, чувствует не то чтобы идеально, но очень хорошо. Говорит, читает сложные тексты, даже мыслит иногда по-латышски… Среди друзей много и латышей, с которыми общается только по-латышски, ) и людей, хорошо владеющих латышским языком.
А ее первая встреча с поэтом оказалась очень обычной. В детстве любимой книгой для рассматривания и чтения на русском языке была пьеса «Огонь и ночь». Знаменитое издание, в очень толстой красивой обложке, с потрясающе красивыми иллюстрациями, переложенными папиросной бумагой. Которое именно визуально производило необычное и очень сильное впечатление. Затем была учеба в консерватории, а там Райнис чаще существовал как автор знаменитых хоровых и сольных песен. И либретто опер - Калниньша, Жилинского, Яниса Мединьша…
Единственное произведение Райниса, которое сопровождало ее всю жизнь, -- это «Королевна» в гениальном переводе Валерия Брюсова. «Я не думала его переводить, -- говорит Ольга, -- слишком сильно и крепко сидело это стихотворение у меня в голове, по-русски. Но в конце концов, осмелилась. Моя задача была не переплюнуть Брюсова (такой задачи переводчик вообще никогда не ставит), но может быть, то, к чему Брюсов отнесся достаточно вольно, ввести в более строгие рамки. Я нашла, наконец, свой ключ к этому стихотворению и довольна, как оно у меня звучит. Перевод получился, можно сказать, эквиритмический. Так что знаменитую песню Язепа Витола теперь можно петь и по-русски».
Параллельные жизни художника
- Ольга, чтобы переводить стихи, нужно было почитать еще и о самом Райнисе?
- Конечно, я проштудировала замечательную, уникальную во всех смыслах книгу Добровенского о нем. Это один из редких биографических романов, написанных в беллетристической форме, которые можно читать с огромным удовольствием. Писатель рассказывает о Райнисе так так подробно, что ты просто проваливаешься в эту эпоху и начинаешь в ней жить. Он дает нам возможность самим ощутить то, что чувствовали его герои.
Но любой художник – это две жизни параллельные: его творчество и его реальная жизнь. И в запасе всегда остается какая-то одна жизнь, если даже другая вдруг заканчивается. Любого поэта можно переводить, ничего не зная о его реальной жизни. Переводить только его стихи, чувствуя его ритм и стиль, жизнь его души. Факт, конечно, может что-то подсказать, и ни один переводчик, наверное, не работает с поэтом, не изучив его биографию. Но главное – войти в тот, другой его мир.
Каждый переводит, как чувствует и как умеет. Русский язык – это настолько великий язык, что на нем можно высказать абсолютно всё! За исключением тех вещей, которые которые подходят только какому-то другому языку. Такие стихи непереводимы, потому что в переводе потеряются какие-то очень важные моменты. Были такие и у Райниса.
- Стало ли что-то для тебя открытием в Райнисе во время этой работы?
- Всё! Это касается любого поэта, что бы ты ни переводил – всё открытие. Вообще, работа переводчика стоит на трех китах: мысль, образ и ритм (то есть, музыка стиха). Если они находятся в какой-то гармонии между собой, перевод можно считать удачным. Ну, еще есть какая-то тайна, атмосфера стиха. В каждом переводе есть плюсы и минусы – кто на что способен. Как это ни парадоксально, по сути, все переводы – плохие! Потому что это не оригинал, переводчик интерпретирует, создает собственное произведение. Когда ты начинаешь работать со стихом, этот материал становится твоим. И если тебя не прошибает восторг перед самим оригиналом и потом нет радости от того, что у тебя получается, то зачем тогда работать? Но если ты не контролируешь свой восторг, то выходит графомания.
- Чувствуется ли в поэзии Райниса некая включенность в русскую культуру – все же он учился Петербурге, жил (хоть и вынужденно) какое-то время в русской провинции, переводил Пушкина, даже написал драмы «Илья Муромец» (по мотивам былин) и «Стенька Разин»?
- Начнем с того, что у него было три рабочих языка, латышский, немецкий и русский. Это прежде всего. А потом, он ведь вырос в такой среде, где говорили еще и по-латгальски, и по-белорусски, и по-польски, и на идиш. Поэтому сложно говорить о его включенности в какую-то одну культуру. Райнис очень много сделал для латышской культуры, но думаю, что еще в детстве понял, что на каком бы языке человек ни говорил, он, прежде всего, -- человек.*