«Орнаменты — это символы. Это поверхностный слой. И он связан с основными ценностями, которые лежат в начале всего», — считает доктор истории Гунтис Земитис — археолог, ведущий научный сотрудник Института истории Латвийского университета.
«Человеку характерно присваивать какое-то значение каким-то малым знакам. Если есть желание, то это можно делать. Но насколько это обоснованно — это уже другой вопрос. Конечно — эти знаки очень древние. Они все давно известны. И не только нам известны. По всему миру можно найти разные варианты этих знаков», — поясняет Инита Хейнола, научный сотрудник отдела археологии Латвийского национального исторического музея.
«Эти шерстяные шали действительно уникальны. Они характерны только для территории Латвии. Таких нет ни рядом в Литве, ни в Эстонии», — добавляет Инита Жейере, научный сотрудник отдела археологии Латвийского национального исторического музея.
Хореограф и педагог, многократный руководитель Праздника песни и танца Янис Пурвиньш отмечает:
«Просто невероятно: два совершенно чужих человека становятся рядом. Один из Латгале, второй из Курземе. Им предстоит взяться за руки и вместе танцевать в большом едином узоре. Это несёт огромную энергетическую ценность».
Как рассказывает Гунтис Земитис, значительная часть геометрического узора — наиболее известный и вызывающий споры угунскрустс (огненный крест), или свастика. Этот солярный (солнечный) знак появляется в раннем железном веке — это I-IV века нашей эры.
«В то время земледелие и скотоводство закрепляются как основные ценности. Я думаю, что эти символы связаны именно с этой идеологией, с мышлением земледельца и скотовода. Нам нельзя забывать и об эстетике. Человек всегда стремится что-нибудь украсить. Вопрос: действительно ли это символ? О символе мы можем говорить тогда, когда мы видим, что конкретный элемент постоянно повторяется, или когда он изготовлен в форме предмета. Думаю, что две тенденции в символике мы можем сохранить. Одна, несомненно — солярная: Солнце и Месяц, и ещё символ плодородия.
С наступлением Средних веков добавились новые элементы — орнамент из ростков растений. Геометрический узор уходит на второй план. В археологии эти знаки чаще можно видеть на предметах из металла, например, на браслетах, обручах на шею, также на изделиях из текстиля. Несомненно, огромный источник — латгальские шерстяные шали, богато насыщенные узором и украшенные бронзовыми колечками».
Инита Жейере показывает один из экспонатов музея:
«Конкретно это — реплика, или реконструкция, шали XI века. Здесь мы видим, что вся середина покрыта украшениями. В углах — небольшие элементы в виде свастики.
Эта шаль изготовлена в начале XVII века. Её орнаментальный принцип такой же, какой был у шалей XII-XIII веков. Только здесь мы видим другую технику украшения — она вышита стеклянным бисером и украшениями из олова, и всё это нашито поверх, но не вплетено в саму ткань.
Когда мы находим в земле ткань, а это случается чрезвычайно редко, то обычно мы её находим вот в таком виде — грязные, мятые клочья. Они сохранились благодаря тому, что в эти ткани были вплетены украшения из бронзы. Первые найденные орнаменты будут на украшениях. Ткани у нас такие, немаленького размера, которые можно реконструировать — как они выглядели, какая была технология изготовления, орнаменты тоже — имеются, только начиная с VII-VIII века.
Здесь два конца шали. Они были такими же грязными, бронза потускнела, всё было будто припаяно, слой к слою. Постепенно их смягчали, выпрямляли, обрабатывали металл... — так была выполнена реконструкция. Теперь мы видим, какой эта шаль была. Здесь, например, вы видите расширяющийся к концам пояс украшений, вплетённые в ткань украшения образуют треугольники, по концам спирали и ещё ряд знаков. Мы их называем крестиками. И так называемый Юмис тоже появляется на шалях как элемент украшения. Украшений становится всё больше и больше, они занимают всё большую площадь. В более поздние века украшения распространятся уже на всю площадь полотна.
Здесь наглядный пример: шаль из Стамериены, реставрация которой, наконец, завершена. Здесь мы видим, что мотивы орнамента покрывают всю шаль. Эта шаль датируется началом 13-го века. Если первые были VII-VIII века, то получается, что минуло 600 лет».
Лиелвардский пояс
Несомненно, одна из наиболее известных составных частей латышского народного костюма — лиелвардский пояс. Он признан национальным культурным достоянием и включён в Латвийский культурный канон. В фондах Латвийского Национального исторического музея хранятся 75 лиелвардских поясов, все — первой половины XIX века, и каждый из них уникален. При осмотре коллекции можно узнать, что лиелвардские пояса могут быть разной толщины, ширины, и некоторые из них вышиты даже синей и зелёной нитью. В 70-е — 80-е годы XX века лиелвардский пояс стал символом латышской идентичности, он был приравнен к красно-бело-красному флагу.
По словам Иниты Хейнолы, собирательное обозначение «лиелвардский пояс» употребляют, будто идёт речь о чем-то в единственном числе — но сколько бы их ни было, если пояса и кажутся похожими, каждый — совершенно неповторимый.
«Двух полностью одинаковых не бывает! Здесь так называемые сменяемые узоры. Они ритмично один за другим не повторяются. Это не один и тот же узор. Эти узоры друг друга дополняют.
Эти пояса очень тонкие, что, на мой взгляд, в наши дни игнорируется. В то же время они очень широкие. Могут быть чуть поуже, могут быть выполнены не только в белом и красном цвете. Как вы видите на этих предметах, может быть поясок из тёмно-синей нити, или поясок из зелёной нити, с краешка или по серединке. Ещё хочу обратить внимание на концы поясов. У этих поясов один конец закрытый, откуда изготовление пояса было начато, а второй конец, который у других очень выразительный, здесь заплетён.
Если смотреть на всю композицию в целом, то там следующее: косой крест и косой крест, и посередине формируется пространство; в этом пространстве внутри тоже может быть что-нибудь — крестик поменьше; и снова косой крест, и, может быть, снова свободное пространство, и снова там крестик внутри. Теперь у меня крестики, крестики, крестики.... Но это и есть элементарный знак, из которого всё складывается. Также зигзаг.
Например, здесь мотив зигзага, который снова формирует и разделяет пояс, и далее формирует всю композицию. Например, линия из огненных крестов. Один так расположен, другой иначе. Они в свою очередь формируют разделяющий мотив: один изгиб, второй изгиб, и снова разветвляющийся. Это как поэзия в узоре, как целая история в орнаменте».
Гунтис Земитис призывает не экстраполировать то негативное значение, которое аз-за преступлений нацизма приобрела свастика, на традиционный латышский угунскрустс:
«Все эти символы, которые имеются в латышском орнаменты, распространены в очень обширных регионах. Та же свастика встречается во всём мире. Это совершенная глупость, что её Гитлер выдумал, что это будто какой-то арийский знак. Свастика есть и в Америке, и в Японии, Индии, и конечно, в пространстве балтов. Она везде, в разные времена. Но если связывать её с какой-либо мифологией, то в каждом пространстве эта связь могла быть другой».
Угунскрустс
Угунскрустс имеет форму свастики. В середине XX века этот символ приобрёл дурную репутацию — правосторонняя свастика стала эмблемой III Рейха, поэтому во многих странах этот символ ассоциируется с нацизмом. Однако на территории Латвии он появился еще в III веке, и в последующие столетия угунскрустс встречается в археологических находках на местах расселения всех малых народов — ливов, куршей, земгалов, селов и латгалов. Этому символу присваиваются разные значения, он толкуется как благоприятный и принадлежащий латышскому культурному достоянию.
Находки с ним преимущественно являются предметами высокого престижа, представляют собой большую материальную ценность, их находили на захоронениях, где было много древних вещей, и они связаны с солярной символикой.
«Мне как археологу, исследователю старины, представляется смешным, что огненный крест в нашей культуре можно каким-либо образом связывать с нацистской символикой, — говорит Земитис. — Какой бы символический смысл ей не присваивался, об этом мы можем дискутировать — или это был только солярный знак, или он приносил счастье, и так далее... Ибо в X-XI веках на веретенах уже находят угунскрустс. Обычно счастье в мифологии — это то, что прядёт нить судьбы. К прядению можно было подойти как к мифологическому действу: если нить прервётся — плохо.
В Латвии у огненного креста никогда не было антисемитского звучания. Ни один латыш не думает, что в лиелвардском поясе есть какой-то антисемитский элемент. Конечно, с использованием таких символов в известной мере следует быть внимательным. У части общества это вызывает непонимание».
Рисунок танца — как традиционный орнамент
Хореограф Янис Пурвиньш говорит, что народный латышский танец тоже активно использует орнаменты:
«Этот жанр, в котором я работаю — латышский сценический народный танец — это сценическое представление, в основе которого лежит латышский этнографический танец, или характерные для латышского народного танца хореографические средства выражения.
Это шаги. Это узоры. Это орнаментика, которая проявляется в таком небольшом рисунке, показываемом на сцене».
Сейчас самые впечатляющие латышские орнаменты раз в пять лет мы видим на Празднике танца на стадионе Daugava. В Латвии истоки Праздника танца относятся к 1948 году, когда впервые танцоры приняли участие во Всеобщем празднике песни. Вплоть до праздника 1985 года танцоры на стадионе Daugava «рисовали» только орнаменты советской эпохи, например, карты, символы и числа, а также этнографические узоры — лодки, сакты и вьющиеся орнаменты. Танцевальные орнаменты «рисовались» по принципу калейдоскопа, узоры хаотично сменяли друг друга. Только в 1965 году старший руководитель Праздника танца Саулите придумала маркировочные точки. Они позволили танцорам находить своё конкретное место на стадионе. Во время третьей Атмоды танцоры обратились к основным ценностям латышского народного наследия. В орнаментах отразилось взаимопроникновение фольклора — танца и музыки.
XXI век стал временем триумфа Праздника танца. Тысячи танцоров со всех концов Латвии съезжаются вместе, и за несколько дней репетиций им удаётся создать в танце сложный узор латышского орнамента — подвижный, увлекательный и наполненный чувством единства.
«Старший руководитель формирует танцевальный узор полгода, даже больше, пока не придёт к окончательному варианту. Первое — это найти узор, который ты хочешь в этом танце использовать. Листая книги народного костюма Южного Курземе, я нашёл солнечный узор, который встречается на блузках в Руцаве. Затем эти главные узоры я выделяю в формате черновика. Потом я эти узоры пытаюсь сложить в драматургической восходящей последовательности — от малого к более крупному, или по своего рода принципу восхождения к вершине. Сначала восходящее и заходящее солнце, потом пламенеющее солнце, и потом пламенеющее солнце с закруглёнными краями.
В тот момент, когда примерно за месяц перед праздником старшие руководители узнают, сколько и каких коллективов будет участвовать в этом конкретном представлении — тогда начинается выкладка на площадке. Чтобы тебе понять, кого ты отметил, а кого — нет, ты начинаешь их красить с одной стороны в другой цвет. Тогда, когда весь узор раскрашен, ты понимаешь, что ты всех поместил в конкретный узор. Это можно увидеть и на видеозаписи танца. Вот как сформирован большой финальный рисунок. Видно, что этот узор живой! Внутри него танцуют. Происходит непрерывное движение, даже самый маленький крестик вращается. Или вот знак солнца — он сам проходит тот путь, который солнце проходит в природе. По-моему, это делает этот узор ещё более сильным».
