«В царской России уже на рубеже XIX-XX вв. были талантливые конструкторы, которые начали строить «потаенные суда». Степан Джевецкий еще в 1870-80-х строил экспериментальные модели. А Иван Бубнов в сотрудничестве с Михаилом Беклемишевым построил первую боевую подводную лодку российского флота, знаменитый «Дельфин». Их строили на Балтийском заводе в Петербурге, там и опробовали в 1903 году. Знали в России и о зарубежном опыте в разработке и создании подводных лодок», — рассказал историк Юрис Ракис.
Григорий Трусов в своей монографии «Русские подводные лодки» писал, что во время русско-японской войны царское правительство прибегло к срочному дооснащению флота. В начале 1904 года Балтийский завод получил заказ на постройку четырех субмарин типа «Касатка» (тоже проект Бубнова и Беклемишева), Невский завод — на шесть «изделий» по проекту Голланда (разработка компании Electric Boat Co — Holland 602, в США известная как класс H). В апреле 1904-го Россия приобрела у фирмы Саймона Лэка подводную лодку Protector и заказала еще пять, однотипных.
Два слова о Григории Трусове. Родом из крестьян, в море влюбился после рассказов прибывшего на побывку моряка-односельчанина. В 1910-м был призван на военную службу и попросился в Балтфлот. Там впервые услышал, что есть «корабли, плавающие под водой», и был отправлен в Либаву в Учебный отряд подводного плавания. Но сначала выучился в Машинной школе Балтийского флота в Кронштадте и летом 1912-го поехал в Либаву на практику. Служил успешно и отважно, после революции возрождал флот, потом и сам строил подводные лодки.
А пока шел 1904 год, и в Либаве, точней, в Порту Александра III, где сооружался канал будущей Каросты, построили временные деревянные мастерские, чтобы собирать и укомплектовывать лодки, которые доставлялись из США в разобранном виде. Юрис Ракис говорит, что не обошлось без проблем — комплектация была неполной, что-то терялось в дороге, что-то вообще не подходило. Офицеры, контролировавшие сборку, писали Морскому ведомству докладные — мол, фирма Лэка не выполняет взятые на себя обязательства в полном объеме, а ведь деньги уплачены большие!
Григорий Трусов отмечает, что в договоре не оговаривались неустойки за задержку, чем компания Лэка и пользовалась. Более того, он пишет, что затягивание было преднамеренным — мол, Япония хорошо заплатила, чтобы задержать поставку лодок России. А американские инженеры, получив доступ на территорию военного порта, якобы зарисовали его и продали план за границу.
Юрис Ракис рассказал, что сначала подводные лодки рассматривались как оружие для защиты приморских крепостей — предполагалось, что «потаенные суда» будут следить за приближением неприятеля и его атаковать. «И потому неутомимый конструктор Лэк снабдил свои лодки большими колесами, то есть предполагалось, что лодки будут действовать на не очень большой глубине, и на этих колесах будут передвигаться по грунту. Поэтому, когда их пробовали в маленьком аванпорту, их местоположение было легко определить — за ними оставались пузырьки воздуха. Конечно, потом за ненадобностью эти колеса убрали», — рассказал Юрис Ракис.
К концу лета 1905 года лодки были готовы. Собранные в Либаве «потаенные суда» получили названия «Кефаль», «Плотва», «Палтус» и «Бычок». Война с Японией продолжалась, и «рыбок» отправили во Владивосток, хоть и с задержкой из-за забастовок, которые тогда вовсю шли в Либаве.
Пятая лодка, «Сиг», осталась в Либаве. Вместе с «Пескарем», «Стерлядью», «Белугой» и «Лососем» постройки Невского завода она вошла в состав Учебного отряда подводного плавания.
В марте 1906 года вышел указ Государственного совета, позднее утвержденный и визированный — а не подписанный! — императором Николаем II. Разница в том, что визированный — значит, «ознакомился». Этим указом подводные лодки были вынесены в разряд отдельного вида боевых кораблей. Так родился российский подплав. Возглавил его контр-адмирал Эдуард Щенснович, герой русско-японской войны, первый российский адмирал подводного плавания, первый командир Учебного отряда подводного плавания и автор «Положения о службе на подводных лодках».
Юрис Ракис подчеркивает: в подводный флот брали только фанатиков своего дела, причем это распространялось не только на офицеров, но и на низших чинов. Ведь судьба всего экипажа зависела от каждого члена команды, его навыков и подготовленности. «Любая ошибка могла выйти боком. Здесь в аванпорте была ситуация, когда матрос оставил ветошь в какой-то трубе. Она должна была закрыться герметически, а из-за этой ветоши не закрылась, вследствие чего в лодку набралась вода и лодка затонула со всей командой. Слава богу, вытащили, никто не погиб, и саму лодку подняли. Но — буквально от каждого человека зависит служба на подводной лодке».
Первый набор в Учебный отряд подводного плавания был проведен осенью 1907 года — это были 200 новобранцев, грамотных и обученных какому-нибудь ремеслу, к примеру, слесарному, токарному, кузнечному делу.
В течение последующих лет российский подводный флот окреп. Все вновь построенные лодки до 1914 года поступали в распоряжение Отряда, там их осваивали, укомплектовывали и уже готовые экипажи отправлялись служить на Балтийский и Черноморский флоты.
А потом началась Первая мировая. Юрис Ракис отмечает, что после обстрела германскими кораблями в городе воцарилась паника, и далеко не все принятые решения были правильными. Весь подплав вместе с транспортным судном «Хабаровск», бросив хорошо оборудованную береговую базу, кислородные и торпедные мастерские, перебазировался в Ревель (Таллин).
В июля 1923 года Кабинет министров уже Латвийской Республики принял программу судостроения, которая включала в себя и две подводные лодок. Был объявлен конкурс, выбор пал на французскую компанию Ateliers et Chantiers de la Loire. Претендовали еще и англичане, но они отказались выполнить требование заказчика — обеспечить непосредственное участие в закладке кораблей латвийских инженеров. Лодки строились на двух разных верфях, Ronis был спущен на воду 1 июля 1926 года, а Spīdola — 6 октября того же года. Будущие экипажи присутствовали при постройке, французская сторона даже командный состав обучила.
Из Франции обе подлодки напрямик отправились в Латвию, и сразу зашли в канал Каросты. Пирсы сохранились еще со времен Учебного отряда, их при отходе российских войск не взорвали. «Здесь была создана береговая база, аккумуляторные заряжающие станции, станции для сжатого воздуха, тут же были и все береговые мастерские, к пирсу подвели узкоколейку, чтобы не тащить торпеды на тележках, и так далее. Ремонты делали тут же, в плавдоках, где базировался военно-морской флот Латвии. Здесь же, в аванпорте, наши подводники и тренировались, пускали учебные и боевые торпеды. Стоили они дорого. Как-то раз во время тренировки одна учебная торпеда утонула, пропажу долго искали и в итоге достали. Нельзя разбрасываться народными деньгами», — рассказал Юрис Ракис.
В 1939 году Каросту сдали в аренду Советскому Союзу. Латвийские вооруженные силы вынуждены были оставить свою базу. Подводные лодки отправились в Ригу, где не было пирсов, да и вообще нужной инфраструктуры. А потом наступило 17 июня 1940 года. «В те тревожные дни Spīdola была готова эвакуировать президента Карлиса Улманиса. Может, это красивая легенда, но факты говорят, что моряки действительно были готовы к такому сценарию. Ronis стоял тогда в Торговом канале Лиепаи. Командир Хуго Лагздиньш готов был прорываться, причем сказал команде, что, если кто-то хочет остаться — это их право. Несколько человек из сверхсрочников хотели сойти на берег, но тут подошли две маленькие советские бронемашины с базы в Каросте и никто уже никуда не пошел. Еще до официального включения Латвии в состав Советского Союза у наших подводных лодок был спущен военно-морской флаг Латвии и поднят флаг советских военно-морских сил», — добавил Ракис.
Команды расформировали, часть экипажа репрессировали. Латвийские подводные лодки включили в состав советского Балтийского флота, они сохранили свои имена, в отличие от кораблей надводного флота. «Когда в 1941-м немецкие войска подошли к Лиепае, началась страшнейшая паника. Командир базы Каросты приказал взорвать склады, была взорвана почти половина всех запасов дизельного топлива Балтфлота, минные запасы, противоминные тралы... Нефть растеклась, загорелся канал Каросты. Была ужасная неразбериха. Странно, что флот не получил приказа о сопротивлении, но боевые корабли советского ВМФ не принимали участия в обороне Лиепаи. В итоге бывшие две наших подводных лодки вместе со многими советскими были взорваны. Когда немцы заняли Лиепаю, они эти лодки подняли. Но решили не мучиться с восстановлением и разрезали на металлолом», — завершил Юрис рассказ.
Есть у почти вековой истории подводной базы Каросты и третья часть, самая длительная — советская. Но это — тема для отдельного рассказа.
