Возможен ли отказ Балтии и всего Евросоюза от демократии «западного типа»

Обратите внимание: материал опубликован 2 года назад

Половина респондентов недавнего опроса в ЕС недовольна тем, как демократия работает в их странах — и в зрелых демократиях Запада, и в новых странах альянса. В Балтии общество сплачивает внешняя угроза, но далеко не все ожидания от вступления в ЕС сбылись. Однако, даже если многие европейцы и разочарованы в демократии, альтернативы у них нет, считает болгарский политолог Иван Крастев.

Уже 15-й год подряд мир становится все менее свободным и приверженным демократии — такой вывод содержится в отчете вашингтонской НПО Freedom House «Свобода в мире 2021 года. Демократия в осаде». В то же время в Евросоюзе зафиксированы одновременно самый высокий (Греция — 74%) и самый низкий (Швеция — 28%) в мире уровень недовольства граждан тем, как демократия работает в их стране, сообщает вашингтонский Pew Research Center по результатам проведенного в 2020 году глобального опроса. Но насколько реальна угроза отката от демократии в Европе? Не слишком, поскольку ей просто нет альтернативы, указывает в подкасте Совета по международным отношениям (Council on Foreign Relations, CFR — один из старейших американских «мозговых центров») именитый и широко цитируемый болгарский политолог Иван Крастев.

Разделение Европы

Когда людей спрашивают о доверии к демократии, скорее всего, они будут говорить о том, что они думают о правительствах своих стран, о своей жизни, о своем представительстве в демократических институтах, особо отмечает политолог.

В этом плане Европа делится на два лагеря. Есть скандинавские страны, где люди по большей части ощущают, что демократия работает, и есть страны типа Болгарии, где общественное мнение склоняется к тому, что демократия не работает.

Сильная поляризация присутствует и внутри самих государств. Например, в Польше партии по обе стороны линии политического раскола твердо убеждены, что сам факт нахождения у власти оппонентов уже означает, что демократия находится в опасности, отмечает Крастев.

Есть также культурно-ценностные различия, которые сказываются на политических предпочтениях избирателей, склоняя их в пользу более или менее либеральных партий. По мнению Крастева, в определенной степени Восточная Европа — это американские «красные» (т.е. выраженно консервативные и голосующие за республиканцев ) штаты. Но даже в большей мере раскол в политических пристрастиях проходит даже не по линии Запад-Восток, а между мегаполисами и сельской глубинкой, указывает политолог.

Обманутые ожидания снижают доверие к демократии

В Восточной и Центральной Европе обещание позитивных перемен, которые демократия должна была принести в государства бывшего соцлагеря после 1990 года, не было выполнено в полной мере. Многие жители этих стран чувствуют себя обманутыми и даже преданными, в том числе из-за неблагополучной экономической ситуации и социального неравенства, отмечает Крастев.

По его мнению, отчасти эти разочарования стали следствием слишком завышенных ожиданий, и это было нужно предвидеть. Но, кроме того, люди должны понимать, что зачастую успех и неудача — две стороны одной медали.

В качестве примера политолог приводит открытие границ Евросоюза после присоединения стран Восточной Европы: «Это было лучшее событие в жизни каждого восточного европейца, потому что мы хотели жить как на Западе». Многие уехали туда учиться или работать. Индивидуальные мечты многих людей осуществились. Но потом выясняется, что из таких стран, как Румыния, уехало 10-15% населения, причем почти три четверти из уехавших — молодежь до 40 лет.

На Запад переселились наиболее активные и талантливые, и ощущение «а мы-то почему здесь остались?» в государствах Восточной Европы все сильнее. Есть и экономический аспект: деньги, вложенные в образование уехавших, «уехали» вместе с ними.

«А если посмотреть с политической точки зрения, то

на вопрос — почему на востоке Европы такой нелиберальный электорат, есть ответ — очень много либеральных избирателей переместились оттуда на либеральный Запад»,

— указывает Крастев.

У оставшихся есть чувство обиды на уехавших. «За прошедшие с 1989 года 30 лет индивидуальные успехи так не стали восприниматься, как коллективный успех. И тут приходит политик и говорит, что покидать родину — это предательство, что мы должны сохранять нашу культурную самобытность и думать прежде всего о об интересах нашей страны», — объясняет политолог причины возникновения правопопулистских движений в Восточной Европе.

В Балтии внешняя угроза сплачивает

По оценке Крастева, жители Литвы, Латвии и Эстонии тоже в определенной степени разочарованы тем, как работает их демократия. Добавляют пессимизма высокий уровень миграции из этих стран, ухудшение демографической ситуации и так и не искорененная коррупция.

Но есть один важный фактор, который отличает Балтию от других государств Восточной и Центральной Европы, и этот фактор — география. «Эти страны восстановили государственность после распада СССР. Внешняя угроза, особенно угроза, исходящая от России, создает определенный уровень социальной сплоченности», — пишет Крастев.

Возможно, поэтому, судя по результатам уже упомянутого опроса Pew Research Center, в Балтии, которая в опросе представлена Литвой, доля довольных демократией сравнима с показателями Швеции, Нидерландов и Германии (Литва — 59%, Швеция — 72%, Нидерланды — 68%, Германия — 65%, в среднем по ЕС — 49%).

Здорова ли демократия к западу от Вены?

Еще лет 5-6 назад усиление популистских и нелиберальных тенденций в политике считалось по большей части восточноевропейским явлением, указывает Крастев. Сама идея отката или «отступничества» от демократии — это религиозный термин (в английском оригинале — backsliding), замечает он. В рамках этой аналогии некоторые «новообращенные в демократию» восточные европейцы отреклись от демократических принципов и возвращаются к старым дурным привычкам. Польша и Венгрия преподносятся как примеры скатывания к нелиберальным демократиям.

Но, как показывают опросы, уровень недоверия к демократическим институтам высок и в таких странах, как Франция. Причем там не просто недовольство, а довольно сильная ярость, что видно по протестам «желтых жилетов». В Италии и Испании картина похожая, на севере Европы поспокойнее, отмечает политолог.

Свой вклад в усиление недовольства и сомнений в демократии внес и Covid-19.

«Мы знаем, что есть демократии и есть авторитарные режимы. Но если мы попытаемся угадать, отталкиваясь только от политического режима, какие меры по сдерживанию пандемии предпринимались тем или иным правительством, мы очень сильно удивимся. Некоторые из методов, применяемых демократическими правительствами — включая цифровую слежку — мало чем отличаются от мер, предпринятых недемократическими государствами.

Сама граница между демократией и авторитаризмом, наверное, является наименее защищенной границей в мире. Ее так легко перейти, и люди это чувствуют.

Есть также ощущение, что единственный способ, помогающий понять, в каком государстве вы живете — в демократическом или недемократическом — это выход с протестом на улицу. Вы знаете, что в условиях демократии ваш протест, вероятно, мало что изменит, но, по крайней мере, вы благополучно вернетесь домой. А бывает, как недавно в России, где вы выходите на улицу протестовать и не уверены в своей безопасности», — пишет Крастев.

Куда делись центристы Европы

После завершения Холодной войны демократия, особенно в Европе, была выхолощена до политики достижения консенсуса. Вы можете менять партии, но в целом политика не меняется. В определенном смысле разница между лево- и правоцентристами была невелика. Это работало, и у людей было ощущение, что такой консенсус приносит пользу.

Финансовый кризис 2008–2009 годов поставил политику консенсуса под вопрос. Люди хотели перемен, существующие крупные партии не могли осуществить эти перемены, и в политику начали приходить новички, поначалу — левых взглядов. В Европе создавались новые партии, их основной платформой стало неприятие политики жесткой экономии, которая являлась согласованной реакцией европейских политических элит. Спустя недолгое время — после миграционного кризиса — укрепились позиции правых популистских партий.

Но болгарский политолог не считает это кризисом демократии, поскольку «люди должны иметь право выражать свои интересы через политиков разного типа».

Еще одна европейская особенность, которую Крастев акцентирует, заключается в том, что нападки на партии большинства часто воспринимаются как атака на европейский проект. «В отличие от традиционного разделения на правых и левых или на правящие и оппозиционные партии, в Европе главный вопрос всегда — какова ваша позиция по ЕС. “Брексит” все это усугубил. Вот почему мы в Европе мы гораздо менее терпимы к нападкам на мейнстримовые партии, чем в нормальной демократической стране», — замечает Крастев.

Угрожает ли уход от демократии Евросоюзу

Пандемия нарушила привычный образ жизни европейцев, но одновременно и показала, что долгое время многие блага ЕС воспринимались как нечто само собой разумеющееся. Европейцам нужен Европейский Союз — общее пространство, по которому они могут свободно передвигаться, переезжать для работы и учебы и везде иметь одинаковые права, указывает Крастев.

Но, по его мнению, одна из главных европейских проблем заключается в том, что в Брюсселе принимаются программно-политические решения — но без политики как процесса их выработки. Во многих странах-участницах, напротив, политика есть, но нет решений.

Это способствует тому, что, например, венгерский премьер Виктор Орбан, с одной стороны, охотно принимает европейское финансирование, а с другой — атакует Брюссель, утверждая, что его страна теряет суверенитет. Крастев отмечает, что для стран, которые образовались в результате крушения империй (Габсбургской, Оттоманской, Российской), идея суверенности и национальной независимости очень важна.

«Именно поэтому

мы имеем эту странную шизофрению, когда в Венгрии и Польше большая часть населения в опросах выступает за Евросоюз, но на выборах голосует за партии, враждебно настроенные к Брюсселю.

Европа постоянно пытается примирить два противоборствующих желания своих граждан — остаться частью большого целого, особенно в экономической части, что приносит несомненные блага — и сохранить культурную идентичность и суверенность. Особенно это касается маленьких государств со стареющим и сокращающимся населением, на страхах которого играют популисты», — пишет Крастев.

И, все-таки, все новые успехи популизма не означают, что людей привлекает авторитаризм. Мало кто хотел бы вернуться во времена до 1989 года. И, как замечает Крастев, даже в Болгарии никто не мечтает жить, как в Китае.

Даже если люди разочарованы в демократии в ЕС, у них нет альтернативы.

Никто не готов распрощаться с приобретенными после 1989 года свободами. Сомнения по поводу демократии означают скорее, желание людей, чтобы у них была «настоящая» демократия, работающая на них — а не та, которая есть сейчас, в которой присутствуют и коррупция, и несправедливые суды, и захват политическими и бизнес-элитами государственных институтов.

«Люди выражают свой гнев не без причины. Но у этого гнева есть и созидательная сторона. У меня нет особых восторгов по поводу настоящего, но в будущее я смотрю без пессимизма», — подводит итог болгарский политолог.

Заметили ошибку? Сообщите нам о ней!

Пожалуйста, выделите в тексте соответствующий фрагмент и нажмите Ctrl+Enter.

Пожалуйста, выделите в тексте соответствующий фрагмент и нажмите Сообщить об ошибке.

По теме

Еще видео

Еще

Самое важное

Еще