В Ригу Михаил Фишман приезжал для участия в «Рижской конференции 2018». Он участвовал в дискуссии «Мир в представлении русских». На вопрос Русского вещания LTV7, а каковы, по его мнению, русские в представлении мира, журналист ответил:
«Конечно, этот имидж сегодня не самый лучший. Когда Россия становится политически одним из главных мировых изгоев, и постоянно все первые полосы всех газет – про Россию: очередное покушение на убийство, военная агрессия, вмешательство в выборы, попытка переворота и так далее, - то, конечно, это всё смешивается в одну картину агрессивного государства, которого надо бояться, видимо. И что-то предпринимать по этому поводу. Я думаю, такой примерно имидж получается у России сегодня».
КОНТЕКСТ
Михаил Фишман – журналист и телеведущий. Сотрудничал с радио «Эхо Москвы» и газетой «Корммерсант», с изданиями «Итоги», «Русский телеграф», «Интернет». С 2000 года писал для интернет-ресурса «Газета.ру», с 2008 года – главный редактор русской версии журнала «Русский Newsweek». С 2015 года – главный редактор еженедельника The Moscow Times. Ведущий авторской программы «И так далее» на телеканале «Дождь». Колумнист Forbes, публицист газет «Ведомости» и Die Welt, спецкор группы Welt в России и СНГ. Лауреат премии Пола Хлебникова 2008 г. «За превосходство в журналистике».
Устраивает ли это российские власти? Они, по словам Фишмана, к этому имиджу привыкли, хотя вряд ли Владимир Путин к этому имиджу стремился.
«Думаю, что в начале пути Путин, конечно, хотел каких-то обменов и сделок с Западом. Договоренностей. Это начиналось еще при Буше-младшем, в начале нулевых – когда они друг другу в глаза глядели, кто-то у кого-то душу увидел, еще что-то... Но тогда, очевидно, план Путина был в том, что мы с ними договоримся.
При этом он не понимал этих договоренностей в рамках ценностей. Речь не шла о ценностях. Речь шла об интересах, о деньгах. Об общих каких-то такого рода целях. Тогда с терроризмом все воевали, то есть – раз мы вместе, по одну сторону баррикад, воюем с терроризмом, то и вы нам идите навстречу в чем-то.
Такого рода размены. Потом эта политика начала проседать, и в первую очередь потому, конечно, что менялась ситуация в самой России, и Владимир Путин требовал от Запада, чтобы тот все более тщательно закрывал глаза на то, что происходит у него дома – чего довольно трудно добиться, потому что, даже если вы неудачливый президент, как Буш-младший, то все равно вы несете миру демократию, а значит, не можете не обращать внимания на то, что происходит в России.
Ну, и пошло-поехало! Но Путин точно не хотел войны вначале. И более того: даже когда уже сейчас, в четырнадцатом году, случился Крым и Донбасс – ответ Запада и санкции, вот этот жесткий ответ, я абсолютно уверен, был для него неожиданностью.
Именно уровень жесткости ответа был неожиданным. Он считал, что мы проедем эту остановку, дальше тоже будет примерно так же, как это случилось в августе восьмого года в Грузии (которая не помешала перезагрузке тогда).
Он полагал, что, значит, можно договариваться, несмотря ни на что – и сейчас будем договариваться. Изначально план был такой.
Всё пошло не так! Но теперь из этого уже не вылезти, и теперь он уже, конечно, обвыкся в этой роли, он в ней существует и, судя по всему, не собирается выходить».
Могло ли быть так, что Путин на Украине остановился бы на Крыме, и Крым стал бы чем-то вроде Абхазии или Южной Осетии - чем-то вроде государства, признанного только самой Россией, и тогда Путину удалось бы «проскочить»? Это не исключено, считает Фишман, но был выбран самый жесткий вариант.
«Мне сейчас трудно предполагать, как это решение принималось – именно по поводу включения Крыма в состав России, - но то, что тогда в Кремле не вполне отчетливо понимали последствия и оценивали риски, это очень похоже на правду».
В то же время внутриполитическая выгода для Кремля от присоединения Крыма, по мнению Фишмана, достаточно очевидна. Тому свидетельством – тотальная эйфория по поводу присоединения полуострова внутри страны.
Подробнее - в видеозаписи передачи.