Российские законы позволяют засекретить документ на 30 лет. Чтобы продлить этот режим, необходим отчет специальной межведомственной комиссии. Гражданин России, предприниматель Сергей Прудовский пытался судиться за право получить доступ к информации о своем деде, репрессированном в годы большого террора.
Дед Прудовского 15 лет провел в ГУЛАГе. Был осужден как иностранный шпион: в 30-е работал в Китае, в администрации принадлежавшей СССР железной дороги. Сергей, изучая жизнь деда, захотел больше узнать о следователях, преследовавших того. Из архива ФСБ пришел ответ — запрашиваемая информация является секретной. Основание — защита личной жизни и доброго имени.
«О каком добром имени и личной жизни можно говорить, если совершено преступление?»,
— возмущался в разговоре с De facto Прудовский.
От российских структур не удалось и получить ответ на вопрос, на каком основании был арестован дед Прудовского и все его коллеги: «Я думал, что там найду ответ на вопрос, почему и как происходили эти аресты. В архиве узнал, что документ засекречен. Решил судиться, но проиграл».
Именно на суде по иску Сергея
ФСБ привела новое основание, перечеркивающее надежды и частных граждан, и историков, в том числе и латвийских, узнать хоть что-то новое о деятельности советских служб безопасности.
Два года назад особая межведомственная комиссия постановила: на 30 лет продлить режим секретности для большинства архивных документов о деятельности КГБ, НКВД и подобных структур.
«Решение относится к документам с 1917 по 1991 год. Закон устанавливает, что режим секретности устанавливается на 30 лет. Его можно продлить, но должно быть основание — каким образом разглашение этой информации может навредить государству. Ничего подобного не приводится. Кроме того, мы видим, что это решение, например, в случае Сергея Прудовского, не дает получить информацию о репрессиях — а такие факты, опять же в соответствии с законом, не могут засекречиваться», — пояснила De facto юрист организации «Команда 29» Дарья Сухих.
Как указывает De facto, недоступность архивов иногда проявляется чисто физически: например, архив МИДа России (в котором, весьма вероятно, хранятся многие интересные для Латвии документы) — режимный объект, снимать у которого журналистам не разрешили. У входа нет ни таблички, ни надписи, но для съемки даже фасада здания необходимо соответствующее согласование.
