«Если бы Европа была [настоящей] демократией, все ее граждане должны были бы возможность повлиять на то, покинет ли Соединенное Королевство Евросоюз или нет. В конце концов, Brexit повлияет не только на судьбу британцев, но и на качество и жизнеспособность всего европейского проекта, — пишет Пекастен в статье, озаглавленной «Пожалуйста, уйдите: почему Европа выиграет от "брексита"» (Please Leave: Why Brexit Would Benefit Europe). —
ЕС накануне 65-летия демонстрирует симтомы тяжелейшего склероза и националистические, популистские и иногда ксенофобские голоса призывают к его роспуску. Таким образом настал — если только он уже не упущен — момент, чтобы, отпилив мертвые ветви, спасти дерево».
Автор далее обозревает историю создания ЕС, отмечая, что изначально миссия Евросоюза была политической («прекращение тысячелетия внутриевропейских войн») и лишь позже, параллельно с политическим проектом, европейцы создали единое экономическое пространство.
«Проблема, однако, в том, что со временем экономическое измерение европейского проекта подавило политические и культурные аспекты. Утрата полного представления о том, чем же может быть Европа, привело к тому, что
беднейшие регионы и страны-члены начали видеть в Союзе не более чем гигантский банкомат. Богатые же уверены, что Евросоюз — попросту могильник для их налогов.
Соединенное Королевство, больше, чем кто бы то ни было еще, знает об этих трениях и эксплуатирует их со времен Маргарет Тэтчер. Таким образом Великобритания укрепила убежденность общества в том, что Евросоюз — игра с нулевой суммой (когда победитель выигрывает ровно столько, сколько теряет проигравший — Rus.lsm.lv), особенно когда денег не хватает», — продолжает Пекастен.
По его мнению, с момента вступления в ЕС в 1973 году Великобритания играла угла в треугольнике Париж-Берлин-Лондон — «Германия опасалась безмерных амбиций Франции, в том числе выхода из командной структуры НАТО и гигантских индустриальных проектов (...) Для Франции же кризис 1973 года ознаменовал начало периода экономического отставания от Германии, которая к тому же стали доминирующей демографически после объединения в 1990 году. Когда Парижу было необходимо, он мог блокироваться с Лондоном для противостояния Берлину».
В целом, однако,
«Великобритания всегда была маргинальным партнером в Евросоюзе, но цена, которую ей за это платили, была запредельной,
включая отступления от правил членства — не-вхождение в Шенген и еврозону, а также финансовые уступки — позорный возврат взносов [в бюджет ЕС], которого добилась Маргарет Тэтчер и который применялся каждый год с 1985 года. По ходу дела
подход Лондона торпедировал любое движение к федерализму, превратив проект, который подразумевал сильный политический союз в не более чем непрерывно растущий свободный рынок».
Автор далее проводит параллель между так и не состоявшимся выходом Греции из еврозоны (Grexit) и еще возможным «брекситом». В случае с Грецией, которая «злостно нарушала дух Союза», еврократы решили скорее заплатить, чем создать прецедент выхода из еврозоны. «Еврократы встретили [перспективу] Brexit с той же паникой, вручив Дэвиду Кэмерону дополнительные исключения «только для вас» (...) и тем самым вогнав еще несколько гвоздей в гроб еврофедерализма».
На референдуме «британцы, десятилетиями висевшие на ногах у Европы, получили шанс освободить ее от себя.
Если греческий кризис и показал хоть что-нибудь, то это — федерализм как единственный для Европы путь вперед.
(...) В некоторых [экономических] аспектах ЕС выглядит очень похоже на США. (...) Однако США, при всей склонности к обособлению на местах, все-таки является страной, которая принимает тот факт, что налоги из Калифорнии оплачивают школы в Миссисипи. Именно логика перераспределения формирует сообщества и именно ею греки злоупотребили, а британцы отрицают. И именно поэтому Европе будет лучше без них.
Миссисипи, возможно, никогда не станет второй Кремниевой долиной — но, поскольку США являются одним государством, фундаментальных причин, исключающих такое развитие, не существует. Европа другая и претензии на национальные особенности (традиционно, например, французы никогда не работают по воскресеньям) мешают распространению эффективных методов. Возможно, немцы тоже не испытывают восторга от воскресной работы, но то, что германская социоэкономическая модель эффективнее французской, очевидно. (...)
В федерации, в особенности в федерации с доминирующим влиянием эффективной Германии, но демократической по структуре, распространять и внедрять лучшие решения будет легче.
Однако такой проект требует гораздо больше обязательств, чем Афины и Лондон согласны взять на себя».
Автор предлагает не углубляться в вопрос о том, что Великобритания выиграет от выхода из ЕС. Для него «совершенно ясно, что шок от ее ухода станет крайне необходимым (хотя и горьким) лекарство для смертельно больного пациента. В общем и целом, выигрыш от возможности наконец-то реализовать европейскую мечту в виде политического союза намного превысит краткосрочные негативные последствия от «брексита». (...)
Отделение Великобритании освободит руки федералистски настроенным лидерам — они смогут предложить избирателям более масштабный, более внятный и более вдохновляющий проект.
Если коротко: Brexit — самое лучшее, что может произойти с Европой с момента падения Берлинской стены», — заключает Камилл Пекастен.
