Семейную историю рассказывает Антон Элстс, сын Анны и Леонарда Элстсов.
«Пришли в 1949 году вооруженные люди, отец с матерью жили тогда в съемной квартире. У деда девять детей было. Много гектаров земли, все работали, посторонних не привлекали – своей рабочей силы хватало. Ясное дело, кулаки… Почти вся семья в Сибири оказалась.
С отцом еще вот какая история. Он был «лесным братом», но сам сдался. Потом приехал в Даугавпилс, работал на паровозоремонтном заводе. В 1946 году его из села позвали как-то помочь с мотором разобраться, он ответил – не могу, я же на работе. Ну, сельское начальство договорилось с городским, батьку отпустили, он поехал в деревню. И тут на завод пришли чекисты, спросили отца, его нет… Начальство заводское молчит, боится правду сказать. Чекисты – в деревню, там отца нашли и обвинили в дезертирстве с завода. Сразу же припомнили и то, что «лесным братом» был… Серьезную статью шили. Но у отца были золотые часы на золотой цепочке, ему подсказали, чтобы он передал их чекистам. Статью смягчили, отцу дали восемь лет Воркуты. Через два года он попал под амнистию, вернулся – и через полгода в Сибирь повезли…
Так вот, возвращаясь в 1949-й… Солдаты сказали: «Собирайтесь в Сибирь. С собой возьмите топор и пилу – пригодятся». Трое суток на станции держали, не кормили, еду приносила сестра матери. Кормить начали, когда подъезжали к Уралу – давали какую-то баланду…
Привезли в совхоз «Тамбовский», это Саргатский район Омской области. Поселили в клубе, местным сказали, что привезли самых ярых фашистов. Всех называли латышами, хотя были среди ссыльных и поляки, и староверы. Несколько суток жили в клубе на полу, потом из Омска пришел приказ – расселить всех по квартирам, а местные брать боятся – кому хочется с самыми ярыми фашистами жить… Всё-таки расселили, год прошел, и местные стали парторгу в глаза тыкать – мол, теперь эти фашисты нас учат работать и хозяйство вести…
Я родился в 1951-м, брат – в 1953-м. Когда он родился, местные моему отцу сказали: «Борисыч, смотри, чтобы всё аккуратно было и тихо. Чекисты у дома пост поставят – Сталин умер». Из детства я помню снег под два метра зимой, а летом – страшную жару. Дома говорили по-латгальски и по-латышски, и брат спрашивал: «Почему мы дома на одном языке говорим, на улице же – на другом»? Латышскому нас родители учили в Сибири.
Дожили до 1958 года, получили из Москвы документ об освобождении. Отец тракторы ремонтировал, хорошо в моторах разбирался. Директор совхоза его вызвал: «Борисыч, оставайся, никто тебя в Латвии не ждет». Отец ответил – только на родину.
Приехали сюда. Сразу запрос из Риги – зачем вернулись. Оказывается, в 1949-м отец и мать подписали бумагу, что добровольно уезжают в Сибирь… Рига в Москву обратилась, Москва ответила – освобождены. Отец ездил в Ригу, получал временные разрешения на жительство. В конце концов Риге надоело, и столица заявила: если местная даугавпилсская власть не возражает, то живите. Правда, предлагали поехать в Литву или в Беларусь. Но отец стоял на своем – только на родине жить. Мать на работу не брали, отец с трудом устроился. Такая вот интересная страна советов…
Я поступал в мореходку, но не взяли – анкета плохая, сын сосланных в Сибирь. Поступил в авиационно-инженерное училище в Риге. Спросили – латыш? Я ответил положительно. Следующий вопрос: «А чего в Сибири родился»? Я объяснил, что родители были высланы. Ну, мне документы почти в лицо бросили…
После армии стал работать на заводе химического волокна электриком, потом в Питере политех закончил, дослужился до начальника смены. Потом в Латвэнерго работал.
Родители дома много вспоминали о Сибири, когда Латвия стала независимой. Отец умер в 1998-м, мама – в 2011-м. В местном университете был проект – записывали воспоминания ссыльных (этим занимался Центр устной истории под руководством профессора Ирены Салениеце – Rus.LSM.lv), я хотел маму отправить, чтобы рассказала. Она же категорически ответила: «Нет! Ты не знаешь, что такое чекисты…» Ее долго в свое время таскали…
Когда Латвия стала независимой, отец воскликнул: «Наконец-то правда восторжествовала…»
Велта Кухальская поделилась рассказом о родителях – Зелме и Ритвалде Редзобсах.
«Я родилась в Сибири в 1955 году, в два года меня привезли в Латвию, а сестре Руте было всего семь месяцев. Конечно, мы ничего не помним.
Маму вывезли из Салиенской волости (сейчас это Аугшдаугавский край - Rus.LSM.lv). В семье была корова, небольшое хозяйство имелось, значит – кулаки. Двадцать пятого марта приехали вооруженные люди, дали два часа на сборы. Мама взяла с собой швейную машинку, которая в Сибири очень пригодилась – всех обшивала. Маме было 22 года, вывезли ее с мачехой – моя родная бабушка умерла, когда маме только девять лет исполнилось. С папой мама познакомилась уже в ссылке, его в 19 лет вывезли. Они в Латвии жили по соседству, знали друг друга немного.
Колхоз назывался «Новая заря», находился в Омской области. Председатель полвагона разместил в клубе – всех покормили, баню организовали и дали день отдохнуть. Потом – на работу. Мама день бороновала поле на быках, а дальше ей предложили на складе работать. Папа стал шофером – его на курсы вначале послали, где он учился профессии. Позже он получил медаль за освоение целинных земель, медаль очень помогла – их быстрее освободили и разрешили вернуться в Латвию.
Папа за мамой пять лет ухаживал, по ее словам – очень красиво. Свадьбу сыграли по латышским традициям, маме платье и фату прислали из Латвии.
Вернулись родители в 1957 году. Подремонтировали дом, в котором отец жил, изба прохудилась немного, и стали жить. Мама и здесь работала на складе, стала его заведующей, папа – по-прежнему шофером. Дом потом новый построили, ему сейчас 50 лет.
Вспоминать и рассказывать начали тогда, когда Латвия обрела независимость. Когда я в школе училась, я ничего не знала. Школа в Салиенской волости была русская, дома мы разговаривали только по-латышски. Мама ходила в церковь, нас с сестрой не брала. Я в школе была активной пионеркой, потом комсомолкой, в редколлегию входила…
Я только в зрелом возрасте поняла, какой ужас пережили мои родители, какое оскорбление. Мама вообще думала, что их убивать ведут… Когда только вагоны увидела, то поняла – не убивать, а куда-то повезут… Две недели ехали, первые дни не кормили – должны были с собой пайку взять. Из вагонов в туалет выпускали под дулами автоматов. Когда мама там уже в больницу попала, то ее сопровождал вооруженный человек.
Но при этом она вспоминала, что в Сибири к ним относились по-человечески: вначале местным сказали, что привезут прямо каких-то зверей, а зверей-то и не оказалось…
Папа умер пять лет назад, маме сейчас 97 лет. Она до сих пор носки вяжет с узорами: работает шесть дней в неделю, один день выходной. Мама спокойно вспоминает те события и говорит, что надо всех простить. Человек, который руководил ее высылкой, потом просил прощения, и мама простила. «Что было, то было. Наверное, это ваша работа была», - так сказала.
У родителей не было совершенно злобы и ненависти ни к кому. Мама верующий человек, она по-христиански мыслит – надо всех простить…»
