В Латвийском национальном театре премьера — спектакль «Мальчик». О том, как ученик восьмого класса пишет сочинения, перерастающие в рассказ с продолжением о нравах в благополучном доме одноклассника. И как преподаватель-словесник учит мальчика выстраивать текст, говорит о необходимости конфликта, неожиданной развязки и тем самым вторгается в действительность, которую подросток готов сочинять на свой лад.
Поди пойми, описывает он реальные события или сочиняет, фиксирует неприятности или провоцирует.
Рано или поздно возникает вопрос об ответственности учителя перед учеником и ученика перед учителем. О связи художника с потребителем, искусства с реальностью, об отношениях правды и вымысла, готовых меняться местами и пропускать друг друга вперед, чтобы порой первым вновь оказывалось слово.
Любители кино узнали сюжет французского фильма 2012 года «В доме». А режиссер спектакля Элмар Сеньков посмотрел картину Франсуа Озона и подумал: «Хороший сюжет, вот бы на сцене поставить! Потом мы поинтересовались, сценарий ли это и можно ли его получить, а оказалось, что это вообще пьеса для театра испанского драматурга Хуана Майорги «Мальчик за последней партой»: Озон просто взял пьесу и написал по ней сценарий».
Кинопрошлое всей этой истории в спектакле угадывается, когда на пустом заднике высвечивается сразу несколько экранов и каждый демонстрирует своего героя, то в полный рост, то крупным планом. Видео словно комментирует происходящее на сцене или даже предвосхищает события, которые только назревают: что может быть, что будет и чем сердце успокоится. А когда все экраны разом переключаются на озадаченного мальчика, снятого со спины, это читается как ремарка. К примеру, такая: «Он почесал в затылке». Видео дает спектаклю объем, «экранизирует» события, которые сочиняет мальчик, позволяя живым актерам заниматься сценической действительностью. А в случае, когда и там и здесь события синхронизируются, подсказывает, что в сцене главное. Вот вам и новая ремарка: «Она смутилась и опустила глаза».
Ясно, что заигрывать с кинематографическим опытом пьесы режиссер не собирался и что видео лишь позволяет приблизиться к героям, всмотреться, ведь совершается «проникновение в интимную зону: мальчик заходит в чужой дом, а это личное пространство других людей. Другое дело, что он грани не чувствует...
В пьесе много тем, и каждый может выбрать, какую хочет. Что такое семья? Что такое художник и что такое неудавшийся художник? Что такое искусство?
Моей задачей было не конкретизировать, про что это и что я хочу показать, а преподнести все так, чтобы каждый прочитал это как материал для размышлений и потом думал о том, о чем хочет думать. В спектакле даже нельзя понять, сочинил ли все это мальчик или так было по-настоящему. На этот вопрос драматург нам тоже не дал ответа. Он говорил: я не знаю! Он говорил, что у слова есть сила. И если я в спектакле определю: да, так было, вы поверите».
У Элмара Сенькова, всегда готового порадовать неожиданной формой, в «Мальчике» форма проявляет себя минимально. Спектакль получился аскетическим, как если бы речь шла о математике — той самой, которой занимаются приятели-одноклассники. Люди знающие утверждают, что математика — это красиво.
Спектакль рассказывает нам о том, как решаются задачи — этические ли, математические, литературные: нас вовлекают в процесс, и мы вправе оценить красоту пути к результату.
Ни декораций, ни мебели — лишь кучка упаковочных коробок в углу, все строго и не отвлекает от главного. Нам не мешают думать.
Мальчика играет Улдис Силиньш — играет глубоко и точно, оправдывая все нюансы. Молодому актеру, наделенному обликом князя Мышкина, молодой режиссер доверил роль подростка холодного, любопытного и напрочь лишенного этического чутья. Зритель видит лицо наивное, глаза голубые, улыбку чистую, а когда обнаруживает в характере червоточину — ведь человеку сердечному быть наблюдателем не по силам! — отдает должное выбору актера на роль. Получился характер с потикивающим изнутри часовым механизмом: послышалось — или все же рванет? Такие «нестыковки» ясного облика с мутными психологическими глубинами не просто интригуют: в случае удачи они делают психологический театр! «Я очень верю Улдису. Настанет время — он, я думаю, взлетит. У него большой потенциал, это будет очень интересный актер», — говорит режиссер и держит в запасе второго исполнителя главной роли — Игоря Шелеговского, абсолютного красавца.
— Мне интересен только человек, мне интересно наблюдать за ним. Форма не будет работать, если не будет человека.
— Сегодня вы форму почти убрали.
— У меня нет никакого конкретного стиля, я просто знаю, что каждый раз хочу что-то настоящее найти. Сегодня мне интересно смотреть, что стоит за формой, что внутри. Искать и находить актеров, видеть, что происходит с ними, видеть настоящие переживания.
— Что такое хорошо и что такое плохо? Насколько слово имеет право конфликтовать с жизнью? Имеешь ли ты право учить — и где ты учишь, а где учишься? Вопросы этики всегда вас волновали.
— Я думаю, все режиссеры поднимают такие вопросы.
— Но не всем удается донести, что вопрос стоит именно так.
— Мне тоже не всегда удается. Хочется больше и больше: художнику всегда мало. Получилось только на двадцать процентов, а хочется, чтобы на все сто.
— Сегодня сколько процентов было?
— Секрет. Нужно все время ставить перед собой какие-то задачи, которые — ты понимаешь — решить невозможно. А вот искать — можно. Ряд задач в этой профессии бесконечен. Главное — чтобы задачи были сложные. Пусть не выйдет, но ты попробовал, и тебя это учит.
Ладно, ты изобрел новое колесо после Вахтангова или Мейерхольда, потом ты читаешь их и понимаешь, что все уже давно придумано. Но тебе все равно самому нужно это колесо изобрести.
Ты не можешь просто прочитать о чем-то у Михаила Чехова и потом попробовать: тебе нужно самому к этому прийти. Это очень важно — сама дорога.
Он идет, он решает красивые задачи. Знающие люди позволят себе цитату: «Он вот-вот взлетит».
