— Рустем, как вы считаете, почему Пушкин актуален сегодня, или он актуален всегда?
— Нет темы, которой бы не коснулся Пушкин. И в минуту сомнения, трудностей, разочарования, именно у Пушкина мы находим ответы на свои вопросы, или хотя бы тонкий намек на правильное отношение к происходящему. Читаешь то или иное его произведение или его письма, и думаешь, ну, если уж у Пушкина так было, что уж говорить про нас. И, вроде как, легче становится. Но на самом деле Пушкин уже давно сам ответил на ваш вопрос. Давайте вспомним его «Памятник».
«И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал».
Сейчас добрые чувства — самый дефицитный, если можно так выразиться, товар на ярмарке людского тщеславия, в которой нам приходится жить. И чем жестче век, тем больше нужно слов, призывающих к добру и милосердию. И в этом смысле Пушкин был, есть и навсегда останется незыблемым пророком своего отечества. В России за слова сейчас сажают. Но Пушкина не посадят. Он уже золотыми буквами вписан в историю. Так что может говорить в полный голос. Или вернее мы можем говорить со сцены голосом Пушкина.
— Как давно вы читаете Пушкина?
— Я Пушкина читаю со студенческих лет. И за эти годы наработал уже достаточно большой пушкинский репертуар. Я читаю «Золотого Петушка», «Графа Нулина», отрывки из «Евгения Онегина», «Сцену из Фауста», «Царя Никиту и 40 его дочерей», «Египетские ночи», отдельные стихотворения, работал над постановками «Царя Салтана» и «Золотой рыбки», его письмами к жене. Одно время даже оформил часть своего пушкинского репертуара в особую программу «Ай да Пушкин», но сейчас, правда, просто исполняю в концертах отдельные его произведения. В Риге в Малой гильдии 29-го мая на самом деле осуществится моя давняя творческая мечта — исполнить «Египетские ночи» Пушкина и Валерия Брюсова в рамках одной программы.
У Лермонтова в поэме «Демон» есть потрясающие слова, сказанные автором про Демона, когда тот впервые увидел грузинскую княжну Тамару и влюбился в нее: «И вновь постигнул он святыню — Любви, Добра и Красоты!»
Любовь, добро и красота — святы! Все крутится вокруг этих понятий. И как бы мы не блуждали в потемках сегодняшнего времени, святость этих понятий, всегда напоминает нам, что все мы в долгу у вечности. В том смысле, что в суете текущих дней нельзя забывать о том, что вечно и непреходяще.
Поэтому Пушкин абсолютный камертон, по которому мы сверяем свои душевные вибрации и настраиваемся на правильный жизненный и житейский тон. Он говорит с нами о вечном.
Язык Пушкина — и прозаический, и поэтический — настолько лаконичен, безупречен и красив, что просто погружаясь в него, ты начинаешь понимать и ощущать кожей, что имел в виду Лермонтов, говоря о святости Красоты. К сожалению, язык нашего общения портится, мельчает. Но чем мельче, проще и примитивнее становится наш обыденный язык, язык с которым мы все чаще встречаемся на улице, используем в бытовом и межличностном общении и даже в публичном пространстве, тем ярче и удивительней сверкает пушкинский язык, завораживающий красотой своего звучания.
— Из всего своего пушкинского репертуара вы выбрали в этот приезд для Риги «Египетские ночи». Как родилась эта идея, что это будет?
— Мне сейчас это кажется более, чем актуально. Пушкин как рентгеном просвечивает человеческую душу, и в частности — в данном случае — тех, кого мы называем элитой.
Когда Жуковский разбирал бумаги Пушкина сразу после его смерти, то был потрясен глубиной его мыслей, и воскликнул: «Да Пушкин философ!» Действительно, невозможно не изумиться Пушкиным как исследователем человеческой души. Вот и в «Египетских ночах» поэт заглядывает в самые сокровенные глубины человеческой души, пытаясь понять пределы, до которых эта душа может дойти. Любопытно, что его занимают мысли и чувства египетской царицы Клеопатры, у которой было абсолютно все: власть, богатство, обожание и поклонение самых влиятельных мужчин того времени. Но где тот предел, после которого человек начинает терять человеческое и уничтожать себе подобных?
Мир очерствел и преступает все границы человечности. Не об этом ли говорит Пушкин в «Египетских ночах», препарируя поэтическим скальпелем душу Клеопатры?
Пресыщение рождает скуку, скука очерствляет душу, и после этого предела, человек ради развлечения готов самые на жуткие преступления — вплоть до того, что готов убивать своих любимых, с которыми минуту назад делил ложе любви. Так поступала Клеопатра. Но нет ли в этом аналогий с сегодняшним днем? Для меня они очевидны. Сегодня убиваем тех, кого еще вчера любили.
Но помимо исторических параллелей в «Египетских ночах» скрыто еще очень много разных моментов, связанных с природой творчества. И это удивительно, как великий поэт сумел увязать в один сплав столько потрясающих и волнующих тем.
— Каких, например?
— Лично для меня помимо темы отношения поэта и толпы, безусловно отраженной в произведении, наиболее интригующей является тема импровизации, как основы любого творчества. Именно в импровизации рождаются любые произведения искусства — будь то стихи, музыка, живопись или театр. Свободный дух подключается к каким-то высшим источникам и из человека начитает изливаться то, что мы называем искусством. Восхищение этим процессом истинного творчества и непрестанное ему удивление красной нитью проходит через все это произведение и не может не волновать всех людей, которые так или иначе соприкасаются с творчеством в любом его виде.
Именно этот аспект — импровизации как основы творчества — мы усилим присутствием в спектакле изысканного музыкального ряда, который будет представлен двумя потрясающими рижскими музыкантами — Алексеем Колесниковым и Ингуной Гринбергой.
Выбор этих музыкантов для этой программы совершенно не случаен. За плечами у нас уже не одна совместная работа. И меня всегда поражала в этих музыкантах их удивительная способность импровизировать. То удивление, которое испытывает Чарский перед итальянским импровизатором в «Египетских ночах», постоянно присутствует и в наших счастливых творческих встречах и в частности во мне, когда вижу и слышу музыку, которая рождается у меня на глазах в творческом тандеме Алексея и Ингуны.
— Поговорим непосредственно о грядущем спектакле. Вы объединили в нем два одноименных произведения: «Египетские ночи» Пушкина и «Египетские ночи Брюсова». Почему?
— Как мы знаем, пушкинское произведение считается незаконченным, хотя Ахматова его считала абсолютно завершенным произведением, в котором Пушкин высказал все, что хотел. Но, тем не менее, незаконченная форма произведение оставляет в душе читателя, слушателя, зрителя загадку — а что же было потом с этими тремя, которые согласились отдать свою жизнь за одну ночь с Клеопатрой? Валерий Брюсов дает свою версию происходящего за завесами Гименея на золотом ложе. Причем дает в удивительно прекрасной стилизации, настолько близкой к пушкинскому слогу, что поэтическая часть, написанная Пушкиным, целиком очень органично вошла в текст повествования Брюсова.
Но для меня самым любопытным является факт, что ту мысль, которая у Пушкина заложена в намеке — о карме человеческой души, о том, что никому, даже царям просто нереально вырваться за круг, предначертанный богом — он делает более выпуклой и очевидной. Что думает и чувствует египетская царица перед тем, как уничтожить своих возлюбленных, вы конечно, можете узнать, прочитав Брюсова, но думаю, что более яркое впечатление вы получите, если услышите это произведение, придя на наш спектакль.
— Желаю вам феерического успеха на спектакле, как это всегда бывает на ваших программах! Уверен, что это будет замечательно.
— И самое финальное, о чем мне хотелось бы сказать — это об удивительном сочетании прозы и поэзии в одном произведении. Я не знаю другого такого произведения, где бы таким удивительно вкусным образом сочеталась проза и поэзия. В данном случае Пушкин сродни алхимику слова, который благодаря своему гению, слил воедино два литературных жанра, оставив нам в качестве наследия удивительный и загадочный слиток чистого золота.
