— Это можно назвать акцией?
— Это в первую очередь акция.
— Когда человек пишет картину у всех на виду, Америку он не открывает: так уже было не одну тысячу раз. А вот чтобы человек входил в пустое пространство и заполнял его своими произведениями в определенные сроки, — такого я не припомню.
— Откровенно говоря, я тоже о таком не слышал.
— Все было по-честному и вы действительно заходили под потолок с голыми стенами?
— Все по-честному. Мало того, я даже планировал трудиться, как на конвейере. Если уж заявлено, что я занят с двух часов до семи, значит, прихожу не раньше и ухожу не позже. А потом я увлекся. Ну, думаю, ладно, буду задерживаться после семи тоже. Но в два часа я был здесь как штык! Даже раньше — готовился, кофе пил.
— В итоге получился 21 экспонат.
— В зале три большие стены, и я решил: а дай-ка я сделаю три триптиха! Брал три больших листа — ну, относительно больших — и параллельно над ними трудился... Начал разминочку с маленьких работ, потом перешел на большие — разгулялся, разошелся, но маленькие делал параллельно. Это как отдых через смену нагрузки на другие мышцы. Получается, что отдыхаешь, не теряя времени даром.
— Помогают или, наоборот, мешают жесткие рамки, когда за неделю нужно заполнить стены?
— Я себя успокоил изначально: сколько ни сделаю, столько и будет хорошо. Даже если получится по одной маленькой работке на каждой стене (ух, как это звенело бы!). Я ведь и подарочные мешочки разрисовывал, и методом коллажа на случайном обрезке картона сделал легкую супрематическую композицию.
— В передышке между триптихами.
— Это была не то чтобы передышка — это вдруг тебя понесло! Стоит стол, на нем куча всяких материалов, и ты видишь темно-зеленый картон и скотч оранжевый, яркий. Боже, как красиво! Взял, вырезал, приклеил, потом какую-то бежевую бумажку оторвал, приложил — ух, как здорово! Еще приклеил.
В этом есть некий элемент сумасшествия — ты заводишься, доходишь до какого-то почти психоза. Это немного опасно — ты даже спать не можешь.
— И сейчас так было?
— Сейчас такого не было. Вероятно, потому, что я занимался графикой. А живопись требует больших затрат психической энергии: когда ты делаешь анализ цветовых отношений, полутонов, когда ты тонко-тонко краски подбираешь, нагрузка очень сильная. Писать активно каждый день не рекомендуется, а
рисовать активно каждый день — можно, для здоровья не вредно.
— Можно или нужно?
— У каждого свой механизм самосохранения — и, слава Богу, он у меня, наверное, настроен на правильный момент отключения. Эта неделя стала уходом от проблем. Я заставил себя от всего отвлечься и был художником. Настоящим. В этом плане хороши пленэры, когда ты оставляешь все сложности в городе и думаешь: ладно, вернусь домой и разберусь, а сейчас — хоть потоп.
— Ваш «городской пленэр» длился пять дней или семь — это была рабочая неделя или календарная?
— Семь дней — ни выходных, ни праздников. Люди приходили, смотрели, мы с ними о чем-то говорили, но я начинал тяготиться, когда разговор затягивался. Они могли приходить каждый день и видеть, как изменилась экспозиция. Потому что новая работа искала себе место среди предыдущих, и все постоянно менялось.
— Работа ищет себе место — не мастер ищет для нее место...
— Конечно, работа. И каждая последующая требовала коррекции всей экспозиции. По сути, правильно было бы каждый день делать панорамную съемку: вчера здесь все было так, сегодня так. Об этом даже фильм можно было сделать — как выставка растет.
— Выставка выросла. За что вы ей благодарны?
— Я обрел опыт концентрации и более длительный, чем раньше, опыт работы в определенной технике: бумага, картон, белый акрил, черная тушь. К тому же каждый день происходило что-то новое: я то проводил мастер-класс, то давал интервью, то рисовал в прямом эфире. И сделал для себя несколько открытий.
Один триптих получился традиционным, а два других — сразу и не определишь, что это я.
Такого я еще не делал, это точно.
— Почему так получилось? Другой адрес, другой режим...
— Я изначально решил, что использую это время для поисков. И настроил себя на то, что просто буду наслаждаться, купаться в этом эксперименте.
— Захочется эксперимент повторить?
— Захочется, но не сразу. Нужно все пережить, чтобы отстоялось, обмыслилось, выкристаллизовалось, какую-то систему приобрело. Нужно накопить новый потенциал. Ведь как это бывает? Ты целый день ходишь, ходишь: не готов, не готов. Вдруг к вечеру — бабах, и к холсту, и тебя уже никакие кандалы не удержат. В тебе все кипит, в холодной мастерской тебе жарко. Опыт показывает:
если ты не чувствуешь эйфории, то работать лучше не надо.
— Это дома. А здесь как раз не было такого варианта — помаяться, походить из угла в угол. Здесь нужно было выдавать продукт.
— Когда ты ходишь в галерею, как на службу, ты должен это время отсидеть, отдумать, отделать что-то. И когда ты начинаешь чем-то заниматься, идеи приходят по принципу «стучи, и тебе откроют». Вот открылось, что бумажные подарочные пакетики — интересная вещь. Они очень хороши для экспозиции.
— Уши для гвоздя у них уже есть.
— Эффект рамки тоже есть. Раз — и дома на стеночку повесил.
— Это была неделя и труда, и игры?
— И игры, и поиска. Около окна я поставил стол, хороший свет и работал, так что с улицы можно было видеть освещенное пространство и в нем человека. Зашли две датчанки, восхитились и тут же купили одну мою вещь.
— Представим себе, что человек собирался купить у вас картину и вдруг — благодаря данной акции — узнал, как быстро все пишется, легко и с удовольствием делается...
— Есть такая притча. Богатый купец купил у художника пейзаж, потом купцу кто-то подсказал: а ведь художник его сделал за 45 минут! Купец возмутился, подал в суд иск, в суде у художника спросили: это правда, что вы написали картину за 45 минут, а запросили большие деньги? И тот ответил: да, мне понадобились 45 минут — и вся предыдущая жизнь. Я тоже могу в течение нескольких секунд сделать интересный набросок, но это не значит, что любой человек, так же дергая рукой, сделает такой же росчерк. Этому надо посвятить годы — получить образование, попсиховать, обломать зубы, но не изменить своему делу.
