— Про вашу «Анну Каренину» написала, кажется, вся главная французская пресса. И сразу в нескольких рецензиях мне встретилась фраза «Потрясенная публика аплодировала стоя». Вы могли предвидеть такое?
— Нет. Это вообще чудо, что мы там были. Нам казалось, что нынешние события никак не предполагают приезда израильского театра в Париж. Честно говоря, мы договаривались с организаторами очень давно, больше года назад, и я, конечно, ждала, что они позвонят и скажут — не сейчас, ребята. А услышала, что «как раз сегодня очень важно поддержать Израиль, поддержать израильский театр, поддержать вас, и поэтому мы проведем эти гастроли». Со всеми соответствующими мерами предосторожности мы это сделали — и, признаться, успех превзошел все ожидания, и наши, и принимающей стороны. Совершенно неожиданно было, что люди в Париже будут так реагировать на спектакль на иврите, не самом распространенном во Франции языке. И очень приятно и здорово, что этот спектакль мы покажем в Риге.
Ригу мы любим, Ригу мы ждем, в Риге мы уже бывали и надеемся на новую встречу.
— Говорят, многие спектакли на гастролях начинают жить особой жизнью и потом возвращаются домой совсем другими. «Анна Каренина» в Париже тоже преобразилась?
— Да. Она стала другой. С французским шиком, с французским терпением… Во-первых, мы играли спектакль 10 раз подряд. Это вообще очень редкое явление, когда иностранный театр на иностранном языке в городе, который уже видел все на своем веку, играет десять спектаклей. На аншлагах! Конечно, артисты были на особом подъеме… Но я должна сказать и о зрителях. Они очень чуткие, французские зрители. Очень внимательные.
— Смотреть спектакль с титрами не всегда просто, но сюжет «Анны Карениной» знают во всем мире…
— Мы тоже так думали. А на самом деле, во всем мире все знают, что Анна бросилась под поезд — и ничего больше. Но это неважно. Зрители следили за историей любви. А главное — следили за режиссурой Туминаса. И абсолютно подключались к тому минимализму, который он проповедовал в последнее время. Римас ведь в своих постановках с воображением зрителя разговаривал. При общем лаконизме декораций и выразительных средств это очень-очень сильное впечатление производило. Вызывали на поклоны по 5-6 раз, из зала выходили заплаканные зрители, ждали артистов в фойе после спектакля. Вы не представляете, как это было… Видимо, такой спектакль о жизни человеческой — огромная редкость в наше время.
— Что Париж, что Рига знакомились с Туминасом одинаково — сначала видели его литовские спектакли, потом российские, потом израильские… Это удивительно, конечно: он работал с актерами таких разных школ, такого разного темперамента… Как его приняли в «Гешере»?
— Наши актеры поверили в то, что ему надо поверить. А это происходит далеко не всегда. Как любой режиссер, он должен был найти с ними свой общий птичий язык. Чтобы они понимали его с полуслова, с полувзгляда. Это занимает время, естественно. Сначала было иногда не просто. Но со временем родилось понимание. И любовь. Потому что
он был особый режиссер. Он был мастер, мастер сцены. Он умел из поворота головы извлечь драму. Он знал цену паузы. Он знал, как работать с музыкой.
После «Анны Карениной» самая частая просьба ко мне — «А пришли нам этот вальс». Вот я сейчас это говорю, и у меня мурашки бегут по всему телу, потому что он пробирает до костей, этот вальс, который написал для «Анны Карениной» Гедрюс Пускунигис. Он действительно потрясающий. Как говорил Римас — во всем виноват вальс.
— «Анна Каренина» будет гостить в Риге 1 и 2 июня. Вы, уже имея гастрольный опыт и зная нашу публику, можете предугадать, потребуется ли как-то адаптировать спектакль?
— Специально мы ничего делать не будем. Любой спектакль, если он живой, всегда корректирует себя сам. В Париже, например, первый спектакль от последнего очень отличался — по энергии, по паузам. Актеры уже понимали, где и как люди реагировали. Кстати, реагировали они вовремя, а это значит, во-первых, что титры были хороши, во-вторых, что оператор титров был хорош, а в-третьих, что артисты чувствовали дыхание зала. А
у нас еще такая трактовка — главную героиню играет израильская звезда Эфрат Бен-Цур, действительно звезда, но она примерно вдвое старше Анны Карениной Толстого, поэтому история приобрела немножко другой, чем в романе оттенок,
и эта история мне гораздо ближе и гораздо больше нравится в силу естественных причин — каждый ведь на себя примеряет… Эфрат, мне кажется, как магнит на сцене. Вообще неважно, на каком языке она говорит. Русскоязычные зрители в Париже, которые не знают ни французского, ни иврита — а перевод был на французский, а спектакль на иврите, поэтому они не очень в тексте ориентировались, скажем так, — они сказали: потрясающе, все понятно, вот каждая сцена понятна, про что и как. Но это браво режиссеру.
— Помимо возраста главной героини — какие еще изменения внесены в канонический сюжет? Каренину не отправили в другие времена, не одели в мини?
— Платья скорее стилизованные под XIX век, чем исторические. Но длинные. Только, знаете, в этом спектакле это вообще не имеет значения. Вот как две стены и три скамейки изображают все места действия и ни у кого не возникает вопроса, где это — на вокзале, в опере или в доме Облонских, так и с костюмами. Мне кажется, там не это главное. Мне кажется,
там главное — удивительная энергия, которая исходит со сцены и которая за счет актеров, за счет текста, за счет музыки, за счет волшебства Римаса Туминаса как-то переходит к зрителям. Вне зависимости от языка и от страны, в которой мы играем.
Мы до Риги еще поедем на фестиваль в Будапешт, очень интересно, как там спектакль воспримут. Так что, думаю, «Анна Каренина» приобретет некоторые мышцы по завоеванию иноязычного зрителя.
— А ваш зритель, израильский? Приходит ли он в театр? Ищет ли там спасения?
— Вы знаете, мы не работали два месяца. Когда произошла эта трагедия 7 октября, мы были в шоке… Закрылись все театры, естественно. Во-первых, все ушли на фронт. А во-вторых, ну не до театра было, шли обстрелы ракетные — по мощности эта операция, эта война отличается от всех других, к которым мы, к сожалению, уже привыкли. И через два месяца мы открылись. «Анной Карениной».
Я думала, честно говоря, что делать, чем открываться, с какого рожна «Анна Каренина» нужна сейчас, когда люди сидят приклеенные к новостям и ждут детей из плена, и считают убитых каждый день, и ходят с похорон на поминки, с поминок на похороны. Но оказалось, что театр нужен.
Оказалось, что на «Анну Каренину» пришли, и забили залы, и хлопали как сумасшедшие, и сказали спасибо за то, что их отвлекли хотя бы на два с лишним часа от новостей. Потому что проблемы реальной жизни — они настолько чудовищны и трагичны, что людям надо было от них отключиться и чуть-чуть подышать вместе. Больше ведь нигде такого нет, фильмы сейчас все смотрят по одному, музыку слушают по одному, телевизор по одному, в лучшем случае с семьей. А тут все 800 человек, которые пришли в наш зал, задышали вместе. И это помогло.
