ПЕРСОНА
Дата Тавадзе (1989) — один из наиболее востребованных и известных современных грузинских режиссеров. По меньшей мере три поколения его семьи по обеим линиям, отцовской и материнской, связаны с художественным творчеством (драматическим и балетным театром, кино, изобразительным искусством); достаточно сказать, что Дата — правнук народного артиста Грузии Котэ Махарадзе, сын знаменитых актеров Нико Тавадзе и Нато Мурванидзе, племянник прославленного режиссера Темура Чхеидзе.
В раннем детстве играл в спектаклях Роберта Стуруа «Кавказский меловой круг», «Чайка», «Добрый человек из Сезуана». Получил образование как драматург в Театральном институте имени Шота Руставели. Автор нескольких пьес и киносценариев. С 19 лет начал ставить на профессиональной сцене. Стал обладателем нескольких заметных призов в Грузии, был отмечен на международных театральных фестивалях. В настоящее время является главным режиссером Театра королевского квартала, много работает в Германии — например, в Deutsche Oper Berlin, Maxim-Gorki Theater, Staatstheater Karlsruhe и Государственном драматическом театре Дрездена.
В Риге Тавадзе сделал спектакль ни на что не похожий, редких качеств спектакль: чистый, как ручей, удивительно гармоничный. Текст и музыка, актерская игра и сценография, костюмы, пластика, свет сливаются в нем в неделимое целое. Персонажи, эксцентричные до кукольности, легко соседствуют с персонажами предельно естественными. Крупные штрихи кажутся такими же уместными, как тонкая выделка. Каскад режиссерских придумок не нарушает плавности повествования. А еще он наполнен ликующей молодой энергией, этот спектакль, и неважно, кому там сколько лет на сцене.
Немец Бертольт Брехт в «Кавказском меловом круге» рассказывает притчу.
Грузин Дата Тавадзе превращает притчу в почти сказку. Страшноватую, конечно: про войну же.
Но как у ребенка — мама, так у зрителя есть Певец, скорей даже Господь Бог, принявший совсем неиконописную личину Артура Скрастиньша: стало быть, можно не пугаться, управит, всех дурных накажет или простит, всех хороших защитит — и отважную девчонку Груше (Милена Мишкевич), и спасенного ею княжеского сыночка (Эмил Юхан Бахманис), и влюбленного солдатика Симона (Карлис Арнольд Авотс).
И все-таки придется поволноваться.
Мародеры кругом, насильники с оружием, злые бабы, жадные охотники за наследством, недалекие, хоть и близкие родственники. Негодяи всех сословий. А судья кто? Арзак. Бывший деревенский писарь, нищеброд, человек пьющий и на руку нечистый — взятки берет, не скрываясь.
На поверку тоже немножко Бог.
Вита Варпиня его играет.
Вот ведь странное дело. Предыдущей большой премьерой в «Дайлес» был «Бранд». Там, в постановке Виестура Кайриша, главный герой стал героиней — и пьеса от этого обострилась до предела, не потеряв ни толики смыслов. У Даты Тавадзе в «Кавказском меловом круге» та же история: в центральной роли женщина вместо мужчины. Что может быть опасней повторения такого яркого приема? Но видишь Варпиню на сцене — и вопрос снимается. Два мощные фигуры, которые определяют ход событий, Певец и Арзак, уравновешивают друг друга, не конкурируя, дополняя. Мужское и женское. Эпос и драма. Божественное и… божественное. Удивительно гармоничный спектакль, как и было сказано. Дающий продышаться. Потому что в конце сказки заканчивается, а грязь к Груше так и не пристает, даром, что ли, она судомойка.
— Роберту Стуруа было 37 лет, когда он поставил в Тбилиси свой легендарный «Кавказский меловой круг». Вам сейчас 32. Это своего рода акселерация? Режиссеры начинают раньше, прорываются быстрее?
— (Смеется.) Ну как, как можно вообще думать о каком-то сравнении с тем легендарным спектаклем? Или мою карьеру сравнивать с карьерой Стуруа?! У меня наглости не хватило бы даже думать об этом.
И прорывом я сейчас ничего не могу назвать, конечно. Нет. А вот для Роберта Стуруа и для Театра имени Руставели «Кавказский меловой круг» был прорывом. Не только этот спектакль, а весь период, в который они работали. Это было золотое время грузинского театра, высший его этап. Всё совпало. Великие актёры, режиссерская школа, созданная Туманишвили (учениками Михаила Ивановича, помимо Стуруа, были такие крупные фигуры грузинского театра и кино, как Темур Чхеидзе, Георгий Кавтарадзе, Кети Долидзе, Давид Доиашвили и Константин Кереселидзе; сам Туманишвили, в свою очередь, был учеником Георгия Товстоногова, — М.Н.) Да, все совпало, все сошлось, и сошлось как раз в «Кавказском меловом круге». Когда мы в Грузии говорим «спектакль», то подразумеваем «Кавказский меловой круг» Стуруа. У нас даже шутка есть такая: если бы в Грузии никто ничего больше не поставил, зритель всё равно бы был доволен, потому что он видел «Кавказский меловый круг» Стуруа.
Разумеется, я никогда бы не посмел взяться за эту пьесу в Грузии. Там это в принципе смысла не имеет. Зачем?! В том спектакле, который стал символом, даже архетипом нашего театра, было сказано все, что можно было сказать.
— По поводу великих актеров. У вас же потрясающая семейная история с «Кавказским меловым кругом» Стуруа. Ваша бабушка там играла. Вы сами играли там в пять лет. Что вы помните об этом?
— Да, так получилось, что моя бабушка играла [главную женскую роль] в оригинальной постановке. Она была первой Груше у Стуруа. Они даже в Риге гастролировали с этим спектаклем. Что самое главное — на сцене театра «Дайлес»! То есть прямо здесь моя бабушка [Иза Гигошвили] играла «Кавказский меловой круг»! Для меня символично. Я этого не знал. Мне об этом рассказали, только когда я сюда приехал...
Спектакль Стуруа очень долго был в репертуаре, и — да, я как ребёнок участвовал в нем спустя много лет после премьеры. Мне было пять лет. Я хорошо помню, как это было, помню свое волнение, помню, что все это было для меня очень серьёзно. Я даже понимал, мне кажется, всю важность этого потрясающего спектакля — не знаю, каким образом, но мне это сумели объяснить, наверное.
И у нас есть очень смешная фотография с репетиций: я показываю актёрам театра «Дайлес» одно движение, стоя в меловом круге, как в детстве. Двадцать семь лет спустя! (Смеется.)
— Где вам легче работается? Дома, где буквально каждый член вашей семьи принадлежит золотому фонду грузинской культуры, или за границей, где поневоле приходится представлять не только себя, но и режиссуру всей страны?
— Это очень хороший вопрос, но на него сложно ответить. И потому, что постановочные процессы дома и за рубежом очень разные, несравнимые, и потому, что я, честно говоря, не очень много об этом думаю. Если бы я думал о том, что и кого я представляю, что и кто стоит за мной, мне было бы чрезвычайно сложно. Да я б вообще тогда не смог работать, наверное! Нет, я воспринимаю себя абсолютно независимо от всех этих вещей, от всех достижений семьи, от всех условных привилегий. Хочу верить, что и люди вокруг воспринимают меня именно так.
В Риге в этом смысле все было просто потрясающе. Знаете, это очень приятное чувство — когда начинаешь отношения с актёрами с нуля, с чистого листа. У них нет предубеждений и стереотипов насчёт того, кто приезжает, что будет ставить и так далее. В этом есть прелесть первой встречи, нового знакомства. Свои трудности при этом, конечно, тоже возникают. Возрастает ответственность, например.
— Вам важно было привезти вместе с собой команду из Грузии — композитора Нику Пасури, сценографа Кетеван Надибаидзе? Вы всегда вместе работаете или удалось собрать команду мечты специально ради этого спектакля?
— С Никой мы вместе начинали 10 лет назад. Он оформлял мои первые спектакли — и все остальные тоже. Собственно, я сделал без Ники только одну постановку в жизни, и эта постановка была вообще без музыки… Я считаю, что Ника абсолютно потрясающий композитор, очень-очень талантливый человек, и в «Кавказском меловом круге» это особенно ярко проявилось — когда у нас в распоряжении оказался такой замечательный маленький оркестр. С Кети я всегда работаю в Тбилиси, за границей раньше не удавалось. Не все театры соглашаются на то, чтобы пригласить сразу трех-четырех иностранцев. Я безумно благодарен «Дайлес» за то, что мы собрались здесь вместе — для нас это подарок. За невероятный комфорт во время постановочного процесса, за то, с нами была великолепная художница Кристине Пастернака, которая создала очень характерную и очень красивую палитру костюмов.
— В пьесе Брехта действие происходит в Грузии, хотя, конечно, эта Грузия так же условна, как какая-нибудь Иллирия у Шекспира. И тем не менее: в «Кавказском меловом круге» очень много персонажей и не очень много хороших людей. И все они грузины. Вас это не задевает немножко?
— Нет, конечно, потому что мы должны понимать:
Брехт говорил не про Грузию. Это слово — Грузия — у него в пьесе вообще не звучит, он изобрел другой топоним: Грузиния.
Брехт же «Кавказский меловой круг» в США писал. Если бы у него в тексте была Georgia, все подумали бы про штат в Америке.
Вот и я не хотел называть Грузию Грузией на латышском. Она в спектакле названа так, как ее жители наши называют — Сакартвело. Признаться, я очень приветствую, когда Грузию и за границей называют именно так. Правда, официально это делает только Литва…
Что касается персонажей, тут я ничего на свой счёт не воспринимаю. К тому же надо понимать, что у Брехта — который, в принципе, был человеком социалистических убеждений, — нет плохих и хороших, а есть очень плохая ситуация, толкающая людей на те или иные действия. Для Брехта это важно. Он даже в предисловии к «Кавказскому меловому кругу» поясняет свою позицию очень подробно и задается вопросом — вот те люди, которые ведут себя плохо, они ведут себя плохо почему? Потому что изначально злые или потому что война, голод, весь социальный фон заставляют их озлобиться?.. И ответ для него очевиден.
— Хорошо или плохо для театра, для режиссера, что текст Брехта вдруг стал для нас чудовищно актуальным? Жизнь, она ведь иногда ставит акценты не там, где задумывал драматург.
— Да. К сожалению. Но я считаю, что все пьесы Брехта — они говорят про нынешний день. И его голос становится особенно важным потому, что нет, на мой взгляд, второго драматурга, который смог бы так передать словами войну, как Брехт. Описать неописуемое. В пьесах Брехта война играет очень важную роль. И в «Мамаше Кураж», и во многих других, особенно тех, что созданы перед Второй мировой, или во время нее, или после. И в поэзии Брехта это тоже есть: очень чёткая артикуляция сущности войны.
Я считаю, что сейчас, как никогда — или как всегда — нам нужны такие голоса, чтобы описать сегодняшнюю реальность. Нам надо научиться их слышать. Брехт, конечно, очень в этом помогает.
— Как вам работалось с латвийскими актерами? Я недавно разговаривала с одним вашим коллегой и соотечественником, он сказал — у нас в Грузии нет пауз таких на сцене, как у вас.
— (Смеется.) Ой, не надо.. Я вас умоляю… Паузы в Грузии бывают всякие.
— То есть по темпам, по психофизике…
— Мы абсолютно совпали. Я вообще думаю, что актеры всего мира — одна семья. У них общие законы, общие понятия. Это в самой природе театра заложено, в его стихии. Когда человек стоит перед большой группой людей, зрителей — он всюду ведет себя одинаково. А не то чтобы одна этническая группа делает это так, а другая иначе. Я с удовольствием повторю: для меня постановочный процесс в «Дайлес» был среди самых приятных из тех, что были в жизни. Эта труппа — она невероятная, очень сильная актерски. Но еще очень сильная и по человеческим качествам. Это важно.
— Актеры, может, во всем мире действительно братья, но вот зрители…
— Зрители — главный компонент спектакля.
Все спектакли начинаются только тогда, когда встречают своего зрителя.
И мы никогда не можем сказать, какой спектакль поставили, пока эта встреча не состоялась. В этом есть магия — когда люди собираются в театральном зале, все различия между ними, все политические и всякие другие разногласия куда-то исчезают. Они вместе смеются, вместе плачут, вместе аплодируют, хотя среди них, быть может, есть непримиримые враги, которые убить друг друга готовы. Но они объединяются перед лицом спектаклем.
Я вообще всегда стараюсь создать именно это — место объединения в одном пространстве, здесь и сейчас. Так что я надеюсь на такую встречу. Надеюсь, что «Кавказский меловой круг» найдет своего зрителя.
