Сперва слегка похвастаюсь, и вы потом поймете, почему только слегка. Я по-настоящему дружил с профессором и в его легендарной мансарде-мастерской в Старой Риге, окна которой выходят на четыре стороны, бывал столько раз, что не могу сосчитать. За четверть века знакомства бывал несколько десятков раз. Это было в норме вещей — поводом становилось не просто интервью, а сама встреча на Ливской площади или у Памятника Свободы. Ведь профессор каждый день (каждый!) приезжал из своего дома в Берги на автобусе, выходил у памятника Свободы и шел пешком эти 200 метров к мастерской — в последние годы уже с палочкой. Сидели в кафе на Ливской площади, затем поднимались по крутой старинной лестнице на верхний этаж.
Для него, Юриса, это было ежедневной дисциплиной, унаследованной от великих учителей — дома не работал, а вот в мастерскую ты должен приехать каждый день и хоть что-то «намалевать, накалякать» (определение самого Юрьянса)! И в этой традиции не было выходных, ей не помешала даже пандемия и недомогания.
В мастерской, в которой обязательно снималась обувь, пили кофе, а потом коньячок или цидониевую настойку, рецепт которой можете обнаружить в этой моей публикации, в которой 5,5 года назад я обобщил несколько своих бесед с профессором. Сигара, как непременный атрибут. И — студенческая шапочка. В мансарде всегда было включено радио Klasika. Иногда заходили друзья, которые играли с Юрисом в карточную игру «золите».
Но в последний год жизни я в гостях у Юриса уже не был. Года два назад в последний раз встретил Юриса в книжном издательстве Aminori, в котором вышла замечательная книга Марики Розенберги о нем, мы сидели в темном дворике издательства, пили вино, а затем профессор встал и ушел в темноту — на автобус до Берги.
Он, всегда оптимистичный, веселый, в последние годы был грустен, сгорбился, взял палочку, и тому была причина: ушла из жизни любимая жена, художница Айя, с которой он прожил 49 лет.
Вот что это была за любовь, даже непосвященные могут понять по молчаливому лицу профессора в этом фильме, в котором заснят последний год его жизни — это мудрое, красивое лицо старика, которое при этом очень часто приобретает выражение растерявшегося мальчишки: «Почему? Зачем? За что? Как жить?» И даже замечательные дочери, ставшие известными художницами Кристина и Иева Юрьяне, зять Виестур Кайриш, семь внуков не смогли сгладить эту неизбывную грусть, которой он наверняка ни с кем не делился.
В этом фильме мы эту исповедь, в которой нет, однако, почти никаких слов — увидели. Юрис рассказывает, как ушла его жена в больнице Страдиня — выпила чашечку кофе, съела тортик и... упала. И я впервые, как и все другие, увидел, как профессор плачет. И лицо опять удивленное, как у растерянного мальчишки.
Он еще прожил некоторое время, хотя уже не видно его было в Старой Риге. Думаю, можно написать слова Кристине Юрьяне, сказанные мне в частном разговоре еще при жизни профессора в его последние месяцы: «Он сейчас уже в своем мире». Сидел у камина, смотрел в окно, за которым лес, птицы и встречаются любимые им совы — постоянный символ во многих его картинах.
В этом фильме прекрасная музыка одного из ведущих композиторов Латвии Артура Маскатса, заслуживающая отдельного рассказа. И
потрясающий финал, снятый молодым оператором, помощником Грибермана. Сидит на ветке дерева роскошная, красивая сова. Не мигая смотрит в камеру. Поворачивает в другую сторону голову. Сидит молча. О чем-то думает, куда-то глядит. А потом вдруг распахивает крылья — и улетает в неизвестную даль.
Совы мудры. И не совсем то, чем кажутся, как известно. Кстати, во время этого сеанса в кинотеатре дочка профессора Кристине выставила работу отца — автопортрет Юриса в образе шута с совой на плече. Он вообще очень любил роман про Тиля Уленшпигеля.
В прошлом году, в конце мая, Юрис умер. Но остался этот фильм знаменитой нашей кинодокументалистки Дзинтры Геки, который вообще-то был задуман к 80-летию профессора, но... не случилось. И здесь в основе сюжета, казалось бы, привычная уже картина — профессор идет по тропинке от своего дома в Берги к автобусной остановке. Сидит на остановке, привычно курит сигару. Приезд в Ригу, Памятник Свободы, Ливская площадь, кафе. И — крутая лестница.
Вот здесь отдельные аплодисменты в адрес классика латвийского операторского искусства Виктора Грибермана, который стал основным оператором этой ленты. Я часто ходил по этой лестнице, там очень трудно разминуться вдвоем, а тут еще и человек с киноаппаратом. Каждый шажочек, который дается герою фильма явно с трудом, запечатлен — и слышно дыхание человека.
А потом профессор берет тюбики с красками, разбавляет их специальным раствором и — рисует.
Кстати, при мне и при других профессор никогда не живописал. И никогда не спал в присутствии других на топчане в дальней комнате (профессор обязательно отдыхал часок после живописи). Но тут удалось запечатлеть на камеру и то, и другое. Эту сцену, в которой операторская камера скользит по рукам мастера, которые лежат на животе и приподнимаются во время дыхания, одна из зрительниц фильма потом в разговоре со мной сравнила с гринуэевскими мотивами.
Достаточно веселая сцена — обнаженная модель, а профессор, поглядывая на нее профессиональным взглядом, рисует женщину с ангельскими крыльями. У красавицы, кстати, двое детей. Для мамы и для них профессор идет неспешно — за конфетками «Белочка». Кстати, Юрис мне рассказывал (и показывал), что он родился на улице Кришьяня Валдемара в квартире, центральное окно которой обрамляют до сих пор скульптуры двух обнаженных дам!
Опять же друзья, игроки в «золите» — один из участников этой игры скажет потом со сцены после премьеры, под аплодисменты публики, что он впервые увидел так ярко, как старость может быть красивой.
Там есть сцена, как профессор едет в баню, как снимает с себя одежды и идет — сперва в душ, где он тщательно моет свою легендарную бороду, потом сауна. Юрьянс снят полностью обнаженным, при этом съемка весьма деликатна — в конце концов, в таком виде мы приходим на этот свет и уходим. Есть сцена поездки к друзьям на юбилей знакомого.
А потом дом — и улетающая сова. И небольшой прием после фильма, во время которого представили угощения, которые любил профессор. Я продегустировал 50 граммов ядреной цидониевой настойки. Другой такой, как у Юриса, не было... И вряд ли будет, даже если и остался классический рецепт.
