Мероприятия памяти жертв депортаций проходят сегодня по всей Латвии.
На Центральном кладбище Лиепаи — несколько памятных камней. Один из них посвящен жертвам депортаций 1941-го и 1949-го. Несколько часов назад представители Лиепайского клуба политически репрессированных и Лиепайского музея оккупаций принесли сюда свежие цветы. Мраморная плита рядом установлена в 2012-м, надпись на ней гласит «Я вернулся домой», а ниже — «Здесь покоятся три горсти земли Вятлага и людские мечты».
Под плитой — не только земля одного из крупнейших лагерей ГУЛАГа, но и капсула с именами 315-ти депортированных в 1941-м жителей Лиепаи и краев, которые остались в чужой земле навсегда. Тогда из Лиепаи и окрестных краев вывезли 1371 человека. В 1949-м — новая депортация. Еще более страшная и массовая. Из Лиепаи и окрестностей вывезли 2651 человека.
Сейчас в Лиепае осталось около трехсот человек, переживших те ужасы — тогда, в годы депортаций, они были детьми… Клуб политически репрессированных объединяет около 90 человек. Недавно председателем Клуба стал Илгвар Шенс. Его семья перенесла те же трагедии и лишения, что и многие другие латвийские семьи.
Сначала выслали отца.
«Его выслали в 45-м году, в сентябре, то есть сразу после войны. Мне было тогда два года. Ну, я конечно, ничего сказать не могу. Я знаю только одно — что у него была уже к тому времени большая проблема с ногой.
На войне он не воевал, ни на одной стороне. Он был дома. Нас было четверо детей маленьких. И он был единственный кормилец. За что выслали — я не могу сказать.
Но факт тот, что после 1953 года реабилитировали и его, и нас, и отпустили домой тоже. Насколько я понимаю, поскольку он был человек с золотыми руками, то он в Воркуте под землей с углем не работал, он работал с деревом. Поэтому он там выжил. Но, конечно, вернулся оттуда полным инвалидом. Он был слишком гордым, он умер, не получая пенсии. Он сказал: «У этой власти я просить пенсию не буду». И так он ушел в возрасте 75-ти лет», — рассказал Илгвар Шенс.
Хейнрих Шенс был столяром-мебельщиком высокой квалификации. Мастерство и спасло ему жизнь… А выслали его — как «врага народа» — скорей всего по доносу соседа. В декабре прошлого года в Лиепайском музее оккупации открылась выставка рисунков Соломона Гершова «Искусство ГУЛАГа. Воркута 1948-1956», и тогда Илгвар мне сказал: «Когда отец вернулся, он выглядел примерно так, как люди на этих рисунках: шапка кошмарная, фуфайка… Ну, как арестант. Получается, что он был в Воркуте как раз в те годы, что и автор этой выставки. Может, даже в том же самом лагере сидели».
Но арест отца был не единственным тяжелым испытанием, которое пришлось пережить семье Шенсов.
«Когда мы жили с отцом, у нас не было своего дома, мы снимали у хозяев часть дома, а отец работал. После того, как отца забрали, этот хозяин, конечно, выселил нас. Потом мать каким-то чудом нашла, где жить. И так мы прожили до 49-го года, опять же, снимая у одной хозяйки комнату одну.
В 49-м году, поскольку до школы было где-то семь километров, моя старшая [третья] сестра к тому времени жила у бабушки. Недалеко от школы. Ее просто не было дома в тот момент [когда пришли за семьей].
За что нас забрали? Я думаю, что можно сделать один вывод: если уж один человек, отец, был забран, то, конечно, и семью положено было выслать тоже», — вспоминает Илгвар.
«Что я могу сказать?.. Мне было пять лет, сестре семь лет и второй сестре было 12. В таком возрасте мы выехали в 49-м году. В этот дом я приехал где-то в 2000 году, хозяйки там уже, конечно, не было, была ее дочь. Она вспомнила такой эпизод с того 25 марта. Она говорит: "Это было пять утра. Стояла ваша мама и моя мама. И въехал грузовик во двор". Ну, очевидно, все догадывались, знали. И моя мама сказала хозяйке: "Ну, хозяйка, давайте попрощаемся — за вами" [полагая, что за той пришли как за домовладелицей]. Но когда зашли, забрали не хозяйку, а забрали нас. Вот примерно так это было в 49-м году», — продолжает рассказ мужчина.
Дорога до станции Калачинская в Омской области заняла примерно две недели.
«Там нас высадили, туда приехали председатели колхозов и потом забирали [людей] из вагонов. Нам очень не повезло: почему-то в этом вагоне оказалось море маленьких детей. Как потом мне объяснили, ни один нормальный председатель не хотел брать столько.
Мы остались в этом вагоне последними и оказались в очень-очень слабеньком колхозе. Крайняя нищета. Как жили, как выжили — трудно мне сказать. С десяти лет три летних месяца я уже работал в колхозе, конечно. Нельзя было не работать. Мать в темноте уходила на работу, в темноте возвращалась. Мы с сестрой пытались восстановить в памяти — как мы проводили день, как это всё было… Она помнит больше, я помню что-то мало…»— признается собеседник Rus.LSM.lv
«Папа вернулся... Связи практически не было с ним, какие-то пару писем были [за эти годы]. Ну, его отпустили из Воркуты и он в течение месяца до нас добрался. Ему нельзя было возвращаться в Латвию, он обязан был ехать к семье.
Прихожу со школы. Сидит — ну, как у этого, который нарисовал воркутинские портреты: в таком же бушлате, в такой же шапке. Ну что сказать?.. Чужой человек. Ушел он, когда мне было два года, вернулся — мне было 13,
— делится Илгвар Шенс воспоминанием. — Ну и потом год мы работали, удалось перейти из колхоза в совхоз, там что-то уже платили, потому что в колхозе, понимаете, там мешок-два зерна в конце года, и всё. А в совхозе были уже какие-то хоть маленькие, но реальные деньги. И мы год работали там — сестра, отец, и все — чтобы заработать на дорогу домой. Заработали в течение года, я окончил семь классов к тому времени, и в 57-м году благополучно вернулись сюда, в Латвию», — рассказал Илгвар Шенс.
Вернулись в Айзпуте — откуда и забирали. Родителей приютила старшая сестра. Илгвару было уже 14, он поступил в техникум, и это был единственный выход — там кормили трижды в день и платили стипендию. В 1965-м, после трехлетней службы в армии, приехал в Лиепаю и пошел на «Металлург», отдал заводу 49 лет, работая на разных должностях.
…Утром, после того, как Илгвар Шенс возложил к памятному камню цветы, он отозвал меня в сторонку — мол, хочу тебе еще фотографии показать:
«Вот, тут я летом перед высылкой. А показываю вот почему. Через несколько месяцев после того, как мы прибыли к месту депортации, лето было, туда приехал морской офицер, он бездетный был, и очень хотел меня усыновить. Он был с Сахалина. И
мама согласилась с единственной мыслью, что хоть один из детей выживет. Но всё же не отдала… Потом рассказывала, что подумала — ну а вдруг чудо, и отец вернется, что она ему скажет? Что отдала единственного сына непонятно куда? Вот, этот, с большой головой — это я. Нормальная семья, правда?».
Сегодня в полдень лиепайские политрепрессированные встретились в Лиепайском музее оккупации. Затем они, как и каждый год в этот черный день, отправились на станцию Торе — там, откуда в 1949-м уходили эшелоны с депортированными, состоится памятное мероприятие.
Сейчас в Латвии в живых осталось около восьми тысяч репрессированных. С каждым годом их становится меньше.
