- Это — русский оригинал текста.
Авторську версію українською можна прочитати тут.
«Не ждали, не верили, что в XXI веке такое может произойти... Но война началась. А на следующий день был мой день рождения и хотелось подарок — мир. Так хотелось проснуться, а вокруг тишина, а то, что были вчера, страшный сон...» — вспоминает Елена Сугак.
С первых дней войны в городе не было электричества — энергосистема была уничтожена специально, самолеты РФ просто свалили электровышки. Вслед за светом, с 28 февраля, пропало водоснабжение. После этого исчезли газ и отопление. Уже со 2 марта отключилась мобильная связь и вместе с ней — возможность узнать, что происходит вокруг, как спастись, что делать.
«Был запас воды, но все когда-то заканчивается. Мы собирали дождевую. Ее тоже пили. Пили, пока была чистая. Потом,
когда война пришла в наш двор, дождевая вода стала черной от пепла пожаров. Экономили. Пили по чуть-чуть,
— рассказывает Елена. — А надо было еще готовить хоть какую-то еду... Уже позже, когда стало чуть тише, ходили пешком за несколько километров с баклажками к колодцу или к источнику. Выстаивали очереди за драгоценной водой».
С начала марта город страшно обстреливали. Лена и ее семья — муж, 21-летняя дочка и 17-летний сын — вместе с 4 котами жили в пятиэтажке в тихом микрорайоне. То обстоятельство, что дом их был расположен в центре квартала и окружен более высокими зданиями, и спас им жизнь — попаданий снарядов в него было меньше, чем в соседние.
Там же, в Мариуполе, чуть дальше от края города, жила мама Елены. У нее было немного тише. «Когда прилетел снаряд первый раз во двор нашего дома, мы были с семьей на кухне. Собирались завтракать. С мужем застыли у окна, с шумом что-то прилетело. Вспышка. Задребезжали стекла, вспыхнуло, а мы, как окаменевшие, стояли у окна. Из оцепенения вывела дочь, закричала, чтоб бежали в коридор. Прилетело еще... и еще. В следующие прилеты бежали в коридор, где уже лежали теплые одеяла... Стало страшно спать ночами в постели, переселились в коридор...»
Гуманитарная катастрофа началась практически сразу же: война пришла в Мариуполь очень быстро, и горожане не успели сделать никаких запасов, а когда отключилось электричество, всякая организованная торговля прекратилась. Люди вынуждены были вскрывать магазины и брать продукты, чтобы выжить. Вряд ли кто-то сможет их за это осуждать.
От обстрелов прятались в подвалах — бомбоубежищ в городе не было: «Мы
решили, что, если что, будем использовать подвал под своим домом. “Если что” скоро пришло.
Все, кто не успел или не смог уехать из города, переехали в подвал... На земляном полу — паласы, одеяла, подушки. Вроде и одеты тепло, в верхней одежде, и сверху одеяла из квартиры. Ложишься, а тебе холодно. Согревались, только когда тесно прижимались друг к другу».
Днем на короткое время выбирались на улицу. Опасаясь обстрелов, готовили еду на кострах, добывали воду, спускались обратно, в подвал. Не было возможности выйти на связь с родными, узнать, что происходит вокруг. Кто-то покидал город, кто-то боялся. Многие опасались просто выходить из подвалов.
Лена считает, что если бы не самолеты, то разрушений таких не было бы и, скорее всего, город бы просто не взяли....
«В ночь с 9 на 10 марта в соседнем дворе упала авиабомба. Грохнуло! Зазвенели стекла. Утром увидели — лоджия осталась без стекол. Днем самолет прилетел еще. Скинул в другом дворе. Бахнуло, стекла в окне, в комнате сына, разлетелись на мелкие осколки. Позже нашли металлический осколок, который, разбив окно, пролетев насквозь шкаф, разбил стекло в двери и упал в коридоре». Елена с мужем и детьми быстро собрались, закинули котов в переноски, пошли на соседнюю улицу, к маме Елены: «Бежали. А рядом горели дома... Где-то стреляли, где-то рвалось.... Страх сковывал... У мамы в коридоре “спокойно” прожили сутки».
Новый самолет прилетел ночью 12 марта. В результате попадания бомбы загорелись машины под домом мамы: «Второй раз
в 4 утра. Прилетел. Скинул. Чудом не попало в дом. Выбило окно вместе с рамой.
Разлетелись в щепки межкомнатные двери». Во входной двери вырвало щеколду, трое котов от страха выбежали в темноту, в подъезд, где раздавались крики испуганных соседей: «Кто-то лез в подвал, кто-то садился в уцелевшее авто и ехал... Мы схватили одного оцепеневшего кота, спустились вниз, и, дождавшись рассвета, уже с мамой, двинулись назад, к нашему дому. Там увидели ужасающую картину: пылал соседний дом, напротив от девятиэтажки осталась одна стена...»
После этого семья жила практически все время в подвале, лишь изредка выбираясь, чтобы приготовить хоть какую-то еду на костре. Покоя не было, люди вздрагивали от любого шума: «Самый страшный звук — приближающийся гул самолета. Подвал хорошее укрытие от осколков. Но если самолет скинет свой груз на дом, подвал станет могилой...»
В марте было очень холодно, вода, набранная про запас в квартирах, превращалась в лед. Лена до сих пор удивляется, что в той обстановке никто из близких не заболел. Лишь когда во дворах стало тише и потеплело, соседи стали потихоньку перебираться обратно в свои квартиры.
Мама Елены, которой сейчас 83 года, очень тяжело переносила войну и страдания своей семьи, после авианалетов отказывалась от еды и практически не пила, сидела тихонько в подвале на стульчике, повторяя, что хочет поскорее уйти, и не видеть этого ужаса. Только спустя время Лене удалось заставить ее пить и кушать: «Мама родилась в 1939. В 1943 призвали ее отца. Мамочка помнит, как она, маленькая, бежала босиком почти до края села за уходящим воевать папой. Как он, обернувшись, схватил ее на руки, прижал к себе и пообещал вернуться. Не вернулся...»
Сейчас мама снова вынуждена была пережить все страдания войны. К счастью, она выжила.
Но 30 марта на улице Мариуполя российским снарядом убило любимого брата Елены. В начале марта она видела и обняла его в последний раз. Люди массово гибли не только от обстрелов, но и от болезней, сердечных приступов, холода, антисанитарии. Родственники и соседи часто хоронили умерших прямо во дворах, завернув в одеяло. Повсюду росли такие стихийные кладбища.
«Гражданское население при спецоперации не пострадает?!» — возмущается Елена российской пропаганде.
Несмотря на опасность, Лена продолжала попытки найти своих сбежавших во время обстрела в незнакомом мамином дворе котов. Ждали затишья и шли искать, звали, заглядывали в подвалы соседних домов, спрашивали людей. Спустя две недели нашли — в подвале, испуганных и истощенных: «Я спрашивала соседей, вышедших из подвала, не живут ли там внизу котики. В ответ услышала, что есть черно-белый и какая-то пугливая кошка. Парнишка залез в подвал — искать, а я уже звала Филю и Мусю. Через секунду мне прямо в руки выпрыгнула из подвала моя любимая Муська, грязная и худющая, вслед за ней вылез парнишка, держащий на руках рвущегося на мой голос Фильку! Схватив обоих и ревя во весь голос, побежала в квартиру. Худых, обезвоженных, грязных, но таких родных принесли домой. Первый день они только пили...»
Спустя еще 5 дней Лена нашла и четвертую кошку, Нюшу. Ее и еще десяток осиротевших котов подкармливала женщина из соседнего двора.
Авиаудары, в результате которых погибло множество мирных жителей, позволили оккупантам взять Мариуполь. Лена вспоминает унизительное отношение российских «освободителей» к гражданским. Как впервые в район привезли воду, мутную и желтую, «полупитьевую», как в открывшихся центрах гуманитарной помощи пугали голодных людей выстрелами в воздух, как обыскивали и пытались отбирать деньги: «Пайки положены раз в месяц. На семью из трех человек выдавали три 400-граммовых пакета макарон, 2 пакета риса, 2 пакета гречки, еще 2 — пшена, кило муки и по 2 банки рыбных и “мясных” консервов. И баклажка 5 л воды...» И буханка хлеба в руки при получении.
Спекулянты привозили в город машины товаров — продукты из близлежащих сел по невероятным ценам.
Несколько раз приезжали волонтеры из Донецка, доставили хлеб, воду и консервы. Худые, голодные и истощенные мариупольцы выходили из своих подвалов... «Подходили. Брали, такой ароматный, еще теплый хлеб! Хлеба не видели полтора месяца. А нас снимали на видео... Отходили. Плакали — всю жизнь работали, а теперь радуемся подачкам от врагов. А что делать, надо выжить. Это был первый хлеб после долгих недель в подвале, когда повсюду шли обстрелы, когда страшно было выйти на улицу. Один раз соседи угостили куском черного хлеба. Тогда, на огне, сварили борщ — из капусты и мерзлой картошки. С черным хлебом. Таким он казался вкусным!»
Все это время связи в городе не было, люди не знали ничего про родных и друзей: «Приходишь в затишье к дому друзей или родственников, а дом разрушен или сгорел...Где искать? Живы ли?»
Лена, рискуя жизнью, выходила в город и для того, чтобы сделать фотографии растерзанного Мариуполя, разрушенных зданий, сгоревших машин, следов от взрывов и пожаров: «Сколько выгоревших черных коробок — домов…
Развалины… Старого города нет! Улица Куинджи в руинах. Драмтеатра нет! Проспекта Мира... можно сказать, его тоже нет... Ничего нет, города нет!
Тротуары и дороги усыпаны неразорвавшихся снарядами, минами, гранатами. Стоит поврежденная техника и везде трупы мирных мариупольцев. Всю дорогу ревела...»
Уцелевшие под обстрелами машины угоняли или сливали из них бензин. Многие люди по этой причине не смогли уехать и спастись... Из автомобиля Елены тоже слили бензин. Помог друг, вернувшийся в город за своими родными. Он поделился бензином.
Елена с семьей решили покинуть Мариуполь, но далеко выехать они не могли: «У нас родители за 80. Нас 9 человек и животные, 6 котиков на 2 семьи, в одну легковушку никак не влезть. Выезжали в два захода...» Добрались до своего сельского дома, в 25 километрах от Мариуполя, рядом с морем, на косе. Выезд оказался крайне сложным. Официальными дорогами, через блокпосты оккупантов и унизительную процедуру фильтрации (личный обыск, допрос и проверка вещей) семья ехать категорически не хотела.
Выбирались осторожно, объездными дорогами. Можно сказать, повезло: путь, в мирное время требовавший 20 минут, проделали за два с лишним часа.
Наконец, в своем загородном доме, семья смогла вздохнуть с облегчением — были свет и вода. В поселке работали магазины и базар от местных селян:
«Какое счастье спустя почти 2 месяца принять горячий душ, постирать одежду и надеть на себя чистое белье! Приготовить еду в печке. Купить хлеб без очереди…»
Поздно вечером, когда стемнело, Елена вышла к морю и ревела в голос, выплескивая накопившуюся боль за расстрелянный город, за брата, которого больше нет, за всех убитых мариупольцев, что остались лежать во дворах...
Жизнь в селе не была спокойной. Без остановки обстреливали завод «Азовсталь», где оборонялись украинские военные и укрывались мирные жители. «Работали» по заводу и с моря, из корабельных орудий, и с неба, авиабомбами. Звук по морю распространялся хорошо, громко, сам дом дрожал, как при землетрясении. «Азовсталь» в отдалении дымил от бесконечных пожаров.
Прожив в своем доме на косе долгое время, семья решила выезжать из оккупации: «Чтобы выехать куда-либо из оккупации “ДНР”, нужно пройти унизительную процедуру фильтрации. Я считаю ее неприемлемой лично для себя и своей семьи. Но народ тупо проходит, выстраивается в тысячные очереди... Поэтому
ехали “огородами” — тропами, которые знают только аборигены, в обход проверок. Выскочили уже в Запорожской области.
На первом посте, где-то за Бердянском, нас, правда, спросили о пропуске. Соврали, что последнее время жили в селе в Запорожской области. От Бердянска до Васильевки, проехали 15 блокпостов — чеченцы, буряты, русские... В основном смотрели паспорта, изредка заглядывали в багажник. Почти все обращали внимание на паспорт сына. “О, пацану скоро 18! Пора в окопы!” Или — “Едете в Запорожье? Ждите нас! Мы скоро будем! А то без нас вам там будет плохо...” Приходилось терпеть все эти унижения, стоять в огромных многокилометровых и многодневных очередях из машин. Вновь приехавшие автомобили записывали, присваивали номер колонны. Колонна номер 50. В колонне 8 машин. Ночью на трассе стоять не разрешали, машины заезжали на ближайшую заправку. Местные жители готовили и разносили еду, от утреннего кофе до вечернего чая с выпечкой, что очень помогало беженцам.
В очереди стояла и фура херсонских арбузов. Их не разрешили вывезти на свободную территорию, и водитель открыл фуру и раздал арбузы беженцам...»
Где-то за полем и дальней посадкой были слышны звуки боев. В машинах были старики, дети, беременные женщины, животные. Подходили к коменданту, просили выпускать хотя бы грудничков, стариков и беременных. В ответ — равнодушное отношение. Стояла ужасная жара, мама Лены плакала, просила Бога закончить ее мучения. За время ожидания, 4 дня, в соседних машинах, от сердечных приступов на жаре умерли 5 пожилых женщин...
Самый страшный момент настал, когда недалеко от колонны беженцев поставили «грады»: «Через наш лагерь пуляли в украинскую сторону. Вызывали “ответку”. Хотели, видно, чтоб попали в колонны. Потом бы обвинили, что своих обстреляли... Было очень страшно».
Более 5 дней провела семья Елены в этой очереди из беженцев. Когда приходила очередь выезжать, все машины проходили тщательный осмотр. Обыскивали все сумки, выкидывали вещи, осматривали ноутбуки, планшеты, телефоны, вытаскивая файлы.
«Списка запрещенных предметов — нет! Что в данный момент понравилось, то и нельзя! Валюту, естественно, нельзя», — рассказывает Елена. Ее семье повезло, уже смеркалось, и, чтобы не оставлять колонну на трассе, их отпустили, не проверив ноуты... В них были фотографии, сделанные Еленой в разрушенном Мариуполе, кто знает, чем это могло закончиться для семьи...
Лена рассказывает: «Уже в Запорожье встретили людей, уехавших в предыдущей колонне. Их обстреляли в “серой” зоне. И только реакция впереди идущего водителя спасла всех от беды».
Сейчас, после долгих мучений, семья Елены в Киеве, всем удалось выжить и спастись. Организация «Я Мариуполь» помогает таким семьям продуктами, а также с психологической поддержкой.
Елена фотографирует виды Киева, заботится о своей семье и уцелевших 4 котиках. Ее работы, снятые в осажденном Мариуполе, отобраны для международной выставки. Психологически ей очень тяжело, она скучает по родному городу, где прожила всю жизнь, где выросли ее дети. В Киеве, на Крещатике, устроена выставка подбитой российской техники. Елена говорит: «Я не смогла пройтись и посмотреть все. Слезы побежали из глаз, я отошла.
Очень тяжело. Не понимаю людей, которые так весело идут ко всему этому страшному железу, ведут детей...
А дальше стена храма и бесконечные фото погибших героев российско-украинской войны… 8 лет погибали мужчины. И до сих пор погибают. Стена плача. Очень тяжело. Болит», — рассказывает Елена.
«Война научила ценить хлеб. Теперь, если остается, сушим сухари. Начала замечать за собой... Как куплю хлеб, раскрываю его и нюхаю. Вдыхаю хлебный запах, закрою глаза, а там картинка, как привезли в конце марта хлеб в наш двор в Мариуполе...», — говорит она.
