- Это — русский оригинал текста.
Авторську версію українською можна прочитати тут.
«Мы все ждали, что что-то должно произойти, потому что обстановка была сильно накалена, но, наверное, никто из нас не ожидал, что будет так плохо, как все случилось. Мы ожидали, что могут начаться боевые действия, но, с другой стороны, Мариуполь был в зоне боев с 2014 года... Да, мы думали, опять начнется стрельба на подступах к городу, артиллерия, взрывы, но для Мариуполя это было достаточно привычным. Мы никак не ожидали, что Россия зайдет к нам с юга, из Крыма, и буквально за несколько дней Мариуполь окажется в полной блокаде. Это было полной неожиданностью».
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ВОЙНЫ застал Евгения дома. Утром он прочитал в новостях о начале так называемой «специальной военной операции». Эта первая информация повергла его в шок поначалу, однако он был уверен, что все закончится за несколько дней, что страну не бросят на произвол судьбы, что один на один с российской армией Мариуполь, да и всю Украину, не оставят и «закроют небо»: «На самом деле ведь он объявил настоящую войну всему цивилизованному миру...»
Все, что происходило потом, Евгений считает следствием того, что над Украиной и Мариуполем не было закрыто небо:
«В Мариуполе не было вообще никакой ПВО, Россия вытворяла, все, что угодно,
обстреливала город с самолетов, ракетами, всеми видами вооружения. Мы жили в самом центре Мариуполя, где-то полтора километра от завода “Азовсталь”, и около километра от Драмтеатра, чуть ниже него...».
По центру города, вспоминает Евгений, первый раз ударили 3 МАРТА: «2 или 3 марта у нас уже не стало воды и света. Терпели как-то. А 3 марта, где-то часов в 5 вечера, услышали свист снарядов, потом — взрывы, прямо возле нашего дома. Посыпались стекла из окон соседних квартир. Наши тогда устояли. У кого деревянные рамы, то в первую очередь у них сыпятся стекла... Мы жили на первом этаже, в подвал не прятались, укрылись в коридоре квартиры. Ты слышишь свист снаряда, он взрывается совсем рядом, и ты сидишь и думаешь, что следующий прилетит в твой дом, в твою квартиру... Ощущение жуткое, но нашему дому повезло, в него попаданий не было. Но в тех, что находились буквально рядом, за 50-100 метров, были прямые попадания в квартиры. Сгорело много машин во дворах, сгорели квартиры, погибли люди... В соседнем доме убило мужчину с маленьким ребенком. Это было уже 3 числа. И город оказался в окружении. Для нас остается большим вопросом, как так получилось, что они так беспрепятственно зашли в Украину через узкий Крымский перешеек. Это одна из причин, почему Мариуполь так быстро оказался в таком тяжёлом положении. С западного направления их не так сильно и ждали...»
В город уже не могли проехать гуманитарные грузы, эвакуация мирных жителей была крайне затруднена и опасна: «С выездом начались проблемы. Ещё первую половину марта люди как-то выезжали, это им как-то удавалось. Но было сложно... В один из дней пошла информация, что возле Драмтеатра будет формироваться колонна для выезда из города. Собрались люди на своих автомобилях, огромное количество машин с надписями “Дети”, но их не выпускали, выступал начальник полиции Михаил Вершинин, рассказывал, что не надо сейчас выезжать, разрешение на выезд по Запорожской области российская сторона не дала, что вы рискуете своими жизнями. Кто-то послушался и вернулся домой, кто-то рискнул и поехал... Были случаи, что машины попадали под обстрелы, люди гибли прямо на дороге...»
Чем дольше, они сложнее становился выезд. Сын Евгения, который также жил в Мариуполе, с женой и ребенком успел выбраться 16 марта. Связи не было, и Евгений даже не знал, что его родные выехали. Сын не смог даже заехать и сообщить, все решали буквально доли секунды. Им удалось проскочить. Кому-то это не удавалось, люди попадали под обстрел. У Евгения с женой Светланой своего транспорта не было.
Кроме того, у жены была лежачая мама. Она жила недалеко от них, в частном секторе, ещё ближе к заводу Азовсталь.
«Ее мы бросить, конечно, не могли, а ехать с ней тоже не было возможности, у нас не было инвалидной коляски. Нам оставалось ждать и надеяться, что все это закончится. Но, как оказалось, то, что было в начале марта, это все это были, как говорится, цветочки по сравнению с тем, что ждало Мариуполь впереди», — рассказывает Евгений.
12 МАРТА бомба была сброшена на школу метрах в 50 до дома Евгения. Там учились в свое время и его дети. Каждый день Евгений со Светланой ходили к маме жены. Так было и в тот день. Возвращаясь, они увидели, что школы больше нет. Бомбы летели и во дворы многоэтажек, прямо возле подъездов возникли громадные воронки.
«Были попадания и в подвалы. Люди там прятались. Бомба пробила один подвал, и завалило людей. Достать их не смогли. Приехала МЧС, на тот момент была еще украинская служба. И не смогли убрать эту плиту. Люди, насколько я знаю, остались под завалом и погибли. Все это происходило в самом центре города», — рассказывает Евгений.
«15 МАРТА — это такой день, когда я ощутил все прелести “русского мира” на себе. Мы снова пошли — а мы практически каждое утро ходили туда — к маме жены, у нас не было ни газа, ни света, а там, у тещи, было проще развести огонь, были дрова, и плюс, конечно, необходим был уход за матерью жены. Мы отправились туда, и начался очередной обстрел. Обстрелы на тот момент происходили каждый день, били в основном в сторону завода “Азовсталь”. Либо они так неприцельно били, либо сознательно, не могу сказать... но снаряды часто падали прямо в частный сектор. Мы дошли. Первые снаряды пролетели над головой, упали у соседа, через забор, там была большая воронка. Я сразу забежал в дом, убедиться, что жена в безопасности. Увидел, что Светланы там нет, хотел выскочить на улицу, и в этот самый момент, в комнату, где я находился, влетел снаряд... Ту комнату, где я находился, разнесло совсем, снесло крышу и стены, меня завалило полностью, в какой то момент, я думал, что уже все, потому что я ничего не видел, ничего не слышал, меня оглушило, контузило... Потом я понял, что живой, что ещё рано туда, начал разгребать все, что на меня навалило, остатки крыши, и — вылез. Как оказалось, на мне не было ни единой царапины. Не знаю, как так получилось. Говорят, ангел-хранитель очень мощный. Но я оглох, ничего не слышал в тот момент. До сих пор остались проблемы со слухом. Но я был живой, это главное. Я вылез оттуда и пошел в соседний дом».
Во дворе находилось три дома, в одном жила мама Светланы, второй дом — брата Светланы, Владимира, а третий — дом племянницы Елены (дочки брата) с детьми. Как оказалось, все спрятались в доме Владимира — в доме были железные двери. Старенькая мама, что находилась в своем доме, в который попал снаряд, была в другой комнате и не пострадала. Она до конца не понимала, что происходит: «Бабушке 90 лет. Мы пришли перенести ее, ведь в том доме невозможно было уже находится, она спросила “А что случилось?” Факт то, что на тот момент мы остались все живы».
Услышав свист снаряда, Евгений инстинктивно упал на пол. Это, думает он, его и спасло. Позже оказалось, что все помещение посечено осколками. Останься он стоять — не выжил бы.
16 МАРТА Евгений и Светлана были недалеко от Мариупольского драмтеатра. Там рядом была старинная водонапорная башня, одно из немногих мест в городе, где тогда была связь. Они пытались дозвониться до близких, а Евгений также взял с собой фотоаппарат — хотел поснимать репортаж возле драмтеатра, где было много беженцев. Дозвониться до детей не получилось. Расстроившись, Евгений решил идти не к театру, а домой. Это решение и спасло ему жизнь... Чуть позже они услышали взрыв и увидели клубы черного дыма. Это была сброшена бомба на Драмтеатр.... Погибли люди... Никаких военных или военной техники поблизости не было.
18 МАРТА утром Евгений с женой снова собирались к маме, но около 9 часов постучали в дверь... На пороге стояла их племянница, Лена, с двумя детьми — 8-летним Егором и 15-летней Вероникой: «Окровавленные, в грязи, в пыли. Лена сказала, что утром их обстреляли, что они ранены. Что сильно ранили папу Лены, Владимира, брата моей жены. Он идти уже, к сожалению, не смог, его оттянули в комнату и там он и остался. Именно благодаря ему они выжили. Уже не держалась железная дверь в дом, он сам стоял держал эту дверь, когда начался обстрел, чтобы она хоть как-то прикрывала тех, кто находился внутри дома, и когда взорвался снаряд, его привалило этой дверью, раздробило ему ноги, была очень большая кровопотеря. К сожалению, через 8 дней его не стало... Но это было через 8 дней... А в тот день, 18-го, Лена привела своих двух детей, под обстрелами, а обстрелы не прекращались, улица простреливалась полностью... Если бы она их не привела к нам тогда, они, скорее всего, тоже бы не выжили. Мы сняли наспех наложенные бинты... спасибо соседу, он помог промыть раны....
Мы сняли бинты и увидели, что у мальчика на спине рана размером с детскую ладошку, у девочки рассечена голова, и сильные раны были у самой Лены, на ноге две больших...
Когда она шла, она даже не чувствовала этого, а из них пульсировала фонтанчиками кровь. Нам с женой фактически пришлось стать медиками. Ногу перетянули жгутом, кровь удалось остановить. Промыли раны, соседи помогли с бинтами и перекисью водорода. На тот момент во дворах были несколько наших военных ребят, попросил помочь, связаться с медиками: “У меня очень сильно раненые дети...” “Прости, мы не можем помочь, у нас нет никакой связи”. Единственное, что они смогли — это дать обезболивающее. И мы с женой занялись лечением. Они остались жить у нас..»
Перевязки были очень болезненными, но дети переносили их очень стойко. Менять бинты и обрабатывать раны требовалось регулярно. Позже удалось найти антибиотик. Дома, в подвале, оставалась кое-какая еда. Несмотря на все происходящее, у Евгения была уверенность, что весь этот ужас скоро закончится. В том же доме жил детский хирург, он все время бегал по дежурствам, но один раз успел заскочить, осмотреть детей: «Вы все делаете правильно, продолжайте». Больше ничего он не мог — лекарства в городе отсутствовали. Куда-то идти было опасно, город обстреливался. Забрать раненых детей было некуда, больницы не работали, а частично были и разбомблены.
До 20 марта соседние дома во дворе Евгения, за исключением разбитых стекол, оставались целыми. На улице было холодно, в квартире — 2-3 градуса. Чтобы окна не выбило взрывной волной, их оставляли приоткрытыми.
20 МАРТА утром Евгений вышел во двор и увидел, что все многоэтажки вокруг, кроме его дома, стоят уже обгоревшие. В некоторых квартирах до сих пор горело пламя: «За одну ночь уничтожили все дома вокруг нас. Но наш остался целым». Днём снова начался обстрел, Евгений думает, что из танка. Начались прямые попадания в дом, загорелась квартира на четвертом этаже. Соседи кричали в панике, кто-то призывал тушить пожар...
«Буквально через несколько минут в дом врывается группа кадыровцев, они просто начинают выгонять людей. Мы жили на первом этаже, и к нам они вломились в числе из первых. Я им говорю “У меня двое раненых детей”, это их не останавливает. Нам не дают ничего взять с собой. Мы уносим только два термоса с водой. Перед дверью стояла моя сумка с фотоаппаратом и рюкзак с документами... Далеко мы с ранеными уйти не смогли, дошли только до соседнего дома, разместились в подвале. Перед нами там жили люди, которые ушли в более спокойный район. И вот мы две недели жили в этом подвале... Буквально через полчаса, как мы туда попали, мы услышали женские крики “Зачем они вышли?” Оказалось, молодой парень, Денис Медведев, выскочил посмотреть, какая квартира горит, хотел потушить. В этот момент в него прямым выстрелом попадает снайпер. Его отец, Андрей, кинулся к нему, его убили следующим выстрелом. Так они рядом пролежали вдвоем, перед подъездом, неделю... Мама убитого молодого человека оставалась с нами, в подвале, вместе с невесткой и годовалой девочкой.»
Большой проблемой было накормить детей: еду взять с собой не успели. На следующий день Евгений хотел зайти в квартиру за едой. Оказалось, дом полностью выгорел. В квартире остались голые стены и толстый слой пепла на полу. Подвал тоже выгорел — настолько сильное было пламя, что в подвале сплавились банки. Там удалось найти полпачки сливочного масла. А возле дома ссыпавшиеся с чьего-то балкона грецкие орехи: «Таким был наш первый завтрак...»
Этого было, конечно, недостаточно, пришлось идти в город, где была небольшая квартира бабушки, возле Драмтеатра. В ней никто не жил. Евгений вышел на центральный проспект, и то, что он там увидел, было как в фильме про Апокалипсис: «Разбитые дороги, повалены столбы, деревья, провода свисают, дома с 9 по 1 этаж обрушены, полностью разбомблены, провалы громадные, лежат тела людей... обгорелые. Видел, как из одного балкона свисают связанная из каких-то тряпок веревка. Будем надеяться, человек по ним спустился, потому что до земли эта веревка доставала. То есть люди пытались спастись вот так. Так выглядел весь проспект Металлургов. Я пошел вверх, в сторону Драмтеатра, там была небольшая пекарня, в которой мы раньше покупали вкусный хлеб, тоже уже разбитая. Единственное, я подумал, что вижу валявшиеся на полу конфеты, вошёл внутрь. Действительно лежала на полу пара конфет... Когда я направился к выходу, увидел направленное на меня дуло автомата. Снова кадыровцы». Евгения обыскали, искали татуировки, следы от бронежилета, и напоследок сказали: «У нас приказ стрелять на поражение. Ещё раз увидим...» В квартире бабушки удалось найти баклажку воды. На тот момент квартира была ещё цела.
На следующий день, жильцы дома, увидев, что у Евгения и детей такая ситуация с едой, принесли кастрюльку супа. Евгений с благодарностью вспоминает, как помогли соседи и с перевязками, которые были невозможно делать в подвале. Их делали в квартире соседей на первом этаже.
26 МАРТА пришла мама Лены, Татьяна, все так же, под обстрелами, и сообщила, что ее отец, Владимир, умер от ран. Его похоронили там же, во дворе, возле дома: «Хоронили людей, где придется, прямо во дворах домов... Бывало, люди просто выносили тело погибшего на улицу... Оставляли так... Но нашего Вову мы похоронили...»
Через несколько дней семья была вынуждена уйти из подвала. До «представителей ДНР» дошли слухи, что Евгений — фотограф и снимал репортажи. Его допросили, с трудом удалось убедить «военных ДНР», что ничего особенного он не снимал, а фотоаппараты и отснятый материал сгорели вместе с домом. Один из уцелевших фотоаппаратов находился в тот момент в подвале, где они жили, и там же — фотоархивы на жёстком диске. С угрозами, но Евгения отпустили. «Если бы они пошли в подвал, все бы закончилось очень плохо. У меня было очень много фотографий Мариуполя, проукраинских мероприятий. После этого мы решили не оставаться в этом подвале, это стало опасно, раз уже нащупали меня, могли ведь придти и еще раз. Решили вернуться туда, где жила Лена с родителями, где жила наша теща. Их трёх домов у одного было состояние получше, крыша посечена осколками, окна побиты, но стены хотя бы уцелели. Я занялся восстановлением этого дома, чтобы можно было в нем жить...»
Вокруг все дома были полностью разрушены. Евгений ходил в поисках материалов для ремонта крыши и натыкался на тела погибших людей, лежащие прямо во дворах: «Из двора, как на ладони, был виден завод “Азовсталь”. Они обстреливали завод, это все происходило на наших глазах. Мы видели, как заходили самолёты прямо над нашим двором, как они пускали ракеты. Очень сильные обстрелы, постоянные, не прекращались ни днём, ни ночью. Но по нашему району уже перестали стрелять».
В частом доме было немного проще с едой, уцелели некоторые запасы, а за водой ходили на родник. Электричества и газа не было, пищу готовили на костре, во дворе. Для зарядки телефона удалось использовать солнечную батарею от светодиодного фонарика. Позже, в апреле, появились новые карточки мобильного оператора «ДНР». Евгению удалось связаться с детьми, и сообщить им, что они живы. Украинской мобильной связи почти с начала войны не было. Дочка Евгения уже много лет живёт в Киеве, а сын, как уже упоминалось, эвакуировался из Мариуполя с женой и ребенком в середине марта. В апреле же у них появилась инвалидная коляска для бабушки, ее оставили соседи: «И мы могли уже думать о том, как выбираться из Мариуполя». Тогда же у Евгения появился старенький радиоприемник, который ловил также и украинское радио, можно было узнать подробнее, что происходит в стране. И в один из дней по радио они услышали, что 20 апреля будет формироваться эвакуационная колонна от торгового центра в западной части Мариуполя. На тот момент Мариуполь уже был оккупирован, единственной цитаделью оставалась «Азовсталь». Завод продолжали постоянно обстреливать.
Евгений с семьей решили попробовать эвакуироваться из города. Попыток было несколько: российская сторона срывала договоренности, автобусы не приходили. В итоге пришлось самостоятельно искать водителя, согласного вывезти их из города. Выезжали втроем — Евгений с женой Светланой и старенькая мама. Особенная опасность для Евгения заключалась в том, что он вез с собой свои фотоархивы на жестких дисках. Повезло — при обысках на блокпостах их не заметили: «Были очень сильные проверки, особенно молодых ребят проверяли тщательно, призывного возраста. Досматривали вещи, телефоны смотрели, не дай бог там найти что-то проукраинское. На многих блокпостах, ДНР-овцы и россияне просто сдирали деньги: “Даже если у вас ничего нет, мы найдем то, что нам нужно”... Риск был, можете себе представить, какие проблемы были бы у меня, если бы они обнаружили все снимки, что были у меня в фотоархиве. Слава Богу, пронесло и в этот раз. Фотографии и фотоаппарат — это единственное то ценное, что у меня осталось... Может, и правильно, что фотографии остались. Вещи ведь можно восстановить. Может быть, даже когда-нибудь удастся зайти в свою квартиру. А вот если пропадают фотографии, их никак не восстановишь, а это все история. Поэтому я сделал все возможное, чтобы их сохранить. Там много фотографий Мариуполя, такого, какой он был. У меня была серия фотографий “Таке красиве місто” и была серия фотографий “Такие красивые люди” — снимал все события, которые происходили в Мариуполе».
Племянница Евгения, Елена, с детьми тогда побоялись покидать дом и остались в Мариуполе.
Дети, племянники Евгения, постепенно выздоравливали после ранений, раны затягивались. Заражения удалось избежать. Все события мальчик, Егор, описал в дневнике, который благодаря журналистам, стал широко известным.
Елене с детьми удалось выехать из Мариуполя позже, сейчас они живут в городе Бурштин, Ивано-Франковской области.
По информации одного из мариупольских моргов, 87 тысяч человек погибло в Мариуполе весной 2022 года... Больше 1000 людей находилось в Драмтеатре, на момент попадания бомбы, данные о числе погибших в Драмтеатре противоречивы.
«Таким, каким Мариуполь был раньше, он уже никогда не будет», — говорит Евгений. Город остался в истории, в том числе и на его фотографиях.
