Причины, которые привели тогда к войне, многократно названы, повторяться не стоит. Равно как не имеет большого смысла рассуждать, можно ли было решить проблему как-то иначе, не доводить до большой крови. Об этом тоже сказано и написано немало слов, которые, в силу упомянутого свойства истории, словами и останутся.
Чеченская республика, юридически – в составе России, провозгласила независимость. Официальная Москва никакой независимости Чечни не признала и признавать не собиралась. Даже говорить на эту тему в окрестностях Кремля считалось дурным тоном, а на тех, кто осмеливался, смотрели косо, осуждающе, разве только еще не додумались записать в «иностранные агенты».
Представление о независимости у лидеров новоявленного государства, к слову сказать, были весьма странными. К примеру, один из них, теперь уже забытый, но в то время весьма влиятельный, говорил о Чечне в составе СНГ. Если кто и это забыл, аббревиатура расшифровывается как «Содружество независимых государств» и обозначает некое межгосударственное объединение, созданное как бы взамен советской империи. Другой, тоже игравший тогда видную роль, потом, почти десятилетие спустя, расскажет мне целую сагу о том, как чеченское руководство боролось за сохранение Советского Cоюза, в котором Чечня могла бы стать полноправной республикой… Все они родились, выросли и сформировались в той, прежней системе и иную слабо себе представляли, если представляли вообще, потому, наверное, так и рассуждали.
В Москве тоже правили люди, иной системы не знавшие, только-только и едва-едва сами пережившие то, что позднее пришедший им на смену назовет «величайшей геополитической катастрофой». Опять же по этой самой причине и в мыслях не державшие даже гипотетической возможности отделения еще какой-то, пусть и не слишком обширной территории.
Им бы всем на этой почве посидеть за каким-нибудь столом, да хоть на скамейке в парке, и попробовать договориться, найти компромисс, но они даже не пытались.
Конечно, и у тех, и у других было множество собственных, внутренних проблем, требовавших немедленного решения, за которыми все иные уходили на второй план. Над теми и над другими нависало немало горячих голов, обещавших все уладить «одним батальоном», все так… Хотя, опять же, теперь это уже не имеет значения. В какой-то момент рубеж был пройден. Началась война.
Парадокс в том, что была война не такой уж долгой. Это потом, в новейшей российской мифологии ее растянут на все «лихие 90-е». В реальности менее двух лет спустя, в сентябре 1996-uj, будет заключен мир. Более того, формально, юридически — на условиях Москвы. Чечня останется в составе России с отложенным статусом, который вполне можно было откладывать и откладывать дальше без особого труда и серьезных последствий. И хотя вполне возможно, это и не так, последующие события невольно позволяют думать, что в то время кому-то очень не хотелось ставить точку. Полностью разряжать мину, разбирать на составляющие и эти составляющие уничтожать, так чтобы и следа не осталось. Не только следы,
сама мина осталась заряженной — и рванула летом 1999-го, в очень подходящий момент.
Впрочем, это уже несколько иная история, и была ли она действительно предопределена тем, что случилось в декабре 1994-го, сказать трудно, если вообще возможно. Что, однако, вполне допустимо считать фактом, состоянием неопределенности, сложившимся в результате той войны, пять лет спустя воспользовались, и кое для кого очень даже удачно.
Так что, может быть, не так уж и неправы новейшие российские мифотворцы. Тень Первой Чеченской по-прежнему нависает не над прошлым четвертьвековой давности, над настоящим. Грохот орудий, обстреливавших Грозный, годы спустя отзовется эхом в Южной Осетии и на Донбассе. Грозненский аэропорт, за который шли нешуточные бои, станет прообразом Донецкого аэропорта. 13 тысяч только российских солдат, по официальным данным, погибших тогда, отольются 13 тысячами, опять же только по официальным данным, погибших два десятилетия спустя, счет которых продолжается, несмотря на все «нормандские форматы».