Здесь, по сути, всё о нем (читаем продолжение названия: «Дневники, письма, документы»), причем это «всё» воспринимается сплошняком. От телеграммы вы плавно переходите к справке о том, когда и почему она была отправлена, и комментарии эти будут набраны практически тем же шрифтом, то есть существовать с текстом телеграммы на равных. О том, что перед нами старая добрая сноска, напомнят только цифры в начале строки, но ведь без этого никак...
Книга скомпонована из писательских, назовем это так, нехудожественных текстов и всего того, что может их объяснить и продолжить, в пропорции порой даже один к четырем. Просто на «небулгаковской стороне» — и ответы его корреспондентов, и приписки жены, и плоды великого труда составителя книги Виктора Лосева, сумевшего привлечь в 800-страничный том практически все, что хоть как-то касается поступков и эмоций писателя в период с 1914 года по 1940-й. В издание вошли известные, недостаточно широко известные и ранее не публиковавшиеся письма М.Булгакова. В частности, письмо писателя И.Сталину от 10—11 июня 1934 года в полном объеме публикуется впервые; автор книги получил доступ к открывшимся архивам ГПУ.
«По сути, представленные материалы есть не что иное, как жизнеописание, составленное преимущественно самим Булгаковым», — скромно отмечает В.Лосев и рекомендует книгу именно так: Булгаков — автор, а его, Лосева, труд — лишь «составление, подготовка текстов, предисловия и комментария». И строки вроде «В дневнике Е.С.Булгаковой вопрос этот освещен довольно полно...», по сути, стирающие границы между «оригинальным» и «остальным». Так что при чтении вы споткнетесь не столько о разницу между Булгаковым и Лосевым, сколько о более тонкие вещи — о нюансы. Брату Михаил Афанасьевич писал не так, как «многоуважаемому Иосифу Виссарионовичу», а писатели В.Вересаев и Ю.Слезкин говорили на «заданную тему» каждый в своем стиле: у реплик есть авторы, у замечаний — характер.
Стоит ли говорить, что в результате мы получили наиболее полную характеристику автора «Мастера и Маргариты»: ее составляли всем миром!
И каким же в результате представился он нам? Каждый считает полученную информацию по-своему, мы же увидели человека замкнутого (было от того замыкаться), в чем-то оптимиста (у одаренного автора всегда есть надежда на успех), честного, порядочного до щепетильности, знающего себе цену и в то же время допускающего, что прав может быть не только он.
М.Булгаков уважал в других моральную чистоплотность в первую очередь и талант — во вторую.
Не шел на уступки во многом для себя важном и всю жизнь учился писать в стол («Мне с моими взглядами, волей-неволей выливающимися в произведениях, трудно печататься и жить»). Был страдальцем («Такой Булгаков не нужен советскому театру», «У меня не было денег на трамвай», «За границей я никогда не был»), привыкшим относиться к неприятностям с юмором («Клянусь русской литературой!»).
Хотел писать — и умел любить.
Взять хотя бы богатый набор обращений к жене Елене Сергеевне, которую он, профессиональный медик, считал «лучшим из врачей» и с которой по возможности не расставался: «Дорогая Ку!» «Дорогая Лю!» «Дорогой друг Люси!» «Купик дорогой!» «Доролю!», «Кука», «Куква», «Люкси». И, конечно, «Дорогая Люси, она же очаровательная прекрасная Елена».
Утверждать, что мы и раньше не представляли себе этого автора романов, повестей, рассказов, киносценариев, фельетонов, этого драматурга, театрального режиссера и даже актера именно таким, не станем.
Признаемся в другом: благодаря книге мы убедились, что были правы по булгаковскому поводу, и помогли нам в этом все упомянутые в книге исторические персонажи из 13-страничного указателя имен.
«О дневниках писателя можно написать не одно исследование», — утверждал составитель книги еще в 2001 году. А мы благодаря дневникам получили еще и четкую картинку времени — увидели ставшие хрестоматийными фигуры с иной, живой, булгаковской, пусть и субъективной позиции.
Запись 1923 года: «Сегодня я с Катаевым ездил на дачу к Алексею Толстому. Он сегодня очень мил. Единственно, что плохо, это плохо исправимая манера его и жены богемно обращаться с молодыми писателями. Все, впрочем, искупает его действительно большой талант... Мысли его о литературе всегда правильны и метки, порой великолепны».
Запись 1924 года: «Василевский же мне рассказал, что Алексей Толстой говорил: “Я теперь не Алексей Толстой, а рабкор-самородок Потап Дерьмов”.
Грязный, бесчестный шут».
Запись 1925 года: «Белый в черной курточке. По-моему, нестерпимо ломается и паясничает. Говорил воспоминания о Валерии Брюсове. На меня все это произвело нестерпимое впечатление. Какой-то вздор... символисты... Брюсов дом в 7 этажей».
ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ, ЧТО:
в 1928 году М.Горький уверял: «Бег» — великолепная вещь, которая будет иметь анафемский успех»;
в 1929 году, в период жесточайшей травли Булгакова («Остается уничтожить последнее, что осталось, — меня самого») писатель попросил исключить его из Всероссийского Союза писателей. Одновременно с ним заявления о выходе подали А.Ахматова, Е.Замятин, Б.Пастернак, Б.Пильняк, К.Федин;
в 1930 году М.Булгаков адресует Правительству СССР письмо: «Произведя анализ мой альбомных вырезок, я обнаружил в прессе СССР за десять лет моей литературной работы 301 отзыв обо мне. Из них: похвальных было 3, враждебно-ругательных — 298... И я заявляю, что пресса СССР СОВЕРШЕННО ПРАВА... Я ПРОШУ ПРАВИТЕЛЬСТВО СССР ПРИКАЗАТЬ МНЕ В СРОЧНОМ ПОРЯДКЕ ПОКИНУТЬ ПРЕДЕЛЫ СССР... Я обращаюсь к гуманности советской власти и прошу меня, писателя, который не может быть полезен у себя в отечестве, великодушно отпустить на свободу»;
М.Булгаков составлял списки врагов (они, радуется В.Лосев, «к счастью, сохранились в его архиве»). Среди прочих в списках значились А.Безыменский, В.Билль-Белоцерковский, Вс.Вишневский, В.Киршон, М.Кольцов, А.Луначарский, Вс.Мейерхольд, К.Радек, А.Фадеев и В.Шкловский, который после смерти Михаила Афанасьевича принес извинения его вдове;
в 1936 году, оценивая работу Тетра Сатиры, Вс.Мейерхольд заявил: «Этот театр начинает искать таких авторов, которые, с моей точки зрения, ни в коей мере не должны быть в него допущены. Сюда, например, пролез Булгаков». В одном из писем «такой автор» вскользь обронил: «Особенную гнусность отмочил Мейерхольд. Этот человек беспринципен настолько, что чудится, будто на нем нет штанов. Он ходит по белу свету в подштанниках». Е.Булгакова продолжила характеристику: «Удивительная гадина»;
в 1937 году М.Булгаков писал В.Вересаеву: «Я очень утомлен и размышляю. Мои последние попытки сочинять для драматических театров были чистейшим донкихотством с моей стороны. И больше я его не повторю. На фронте драматических театров меня больше не будет»;
в канун наступления 1940 года писатель, которому было отведено еще два месяца жизни, обошелся без новогодних ритуалов: «Себе ничего не желаю, потому что заметил, что никогда ничего не выходило так, как я желал».
