В тот же день Косолапов отдал «Бабий Яр» в печать. И был уволен.
Весной 1962-го Дмитрий Шостакович приступил к работе над Тринадцатой симфонией. «Я написал сначала нечто вроде вокально-симфонической поэмы «Бабий Яр» на стихи Евгения Евтушенко. Потом у меня возникла мысль продолжить работу, воспользовавшись другими стихотворениями поэта. («Юмор», «В магазине», «Страхи», «Карьера». — М.Н.) Никакой сюжетной связи между всеми этими стихотворениями нет. Но я объединил их музыкально. Я писал именно симфонию, а не ряд отдельных музыкальных картин».
Евгений Мравинский, ознакомившись с партитурой, не сказал ни да, ни нет (больше Шостакович к нему никогда не обращался). Знаменитый бас Борис Гмыря, которому Дмитрий Дмитриевич предложил спеть премьеру, ответил: «У меня состоялась консультация с руководством УССР по поводу Вашей 13-й симфонии. Мне ответили, что руководство Украины категорически возражает против исполнения стихотворения Евтушенко «Бабий Яр». При такой ситуации, естественно, принять к исполнению симфонию я не могу».
Приняли к исполнению — дирижер Кирилл Кондрашин и певец Виталий Громадский. И до последней минуты не были уверены, что дело выгорит: фон был очень тревожный, особенно после посещения Хрущевым выставки в Манеже (1 декабря Никита Сергеевич прокричал -- «Запретить! Все запретить! Прекратить это безобразие! Я приказываю! Я говорю! И проследить за всем! И на радио, и на телевидении, и в печати всех поклонников этого выкорчевать!» — а 18-го должна была состояться премьера «Бабьего Яра» в Большом зале Московской консерватории).
В последнюю минуту, от греха, решили открыть 13-й симфонией концерт, а не закрывать ею, как раньше собирались.
Точно так же поступил в этот четверг Латвийский Национальный симфонический оркестр, поменяв местами в программе 13-ю и рахманиновские «Колокола». Никакой политики тут, конечно, в помине нет. Зато здравого смысла сколько угодно. Слушателя надобно выпускать из зала в состоянии приподнятом и взволнованном. 13-я симфония подобных чувств вызвать не могла.
То есть сама по себе — сколько угодно. В этот вечер и с этим составом — нет.
Впервые на моей памяти хор Latvija (мужская его часть) пел на русском нечленораздельно и маловыразительно. Впервые бас-баритон Эгил Силиньш выглядел отбывающим номер.
Быть может, субтитры над сценой или вмешательство режиссера в репетиционный процесс помогли бы как-то улучшить ситуацию. Но все равно бы не спасли.
Не вникая в контексты и подтексты, не включаясь во внутреннюю полемику музыкального текста с литературным, 13-ю симфонию не исполнишь. Там партитура — сплошное минное поле. Евтушенко женщинами в магазинной очереди восторгается — «Все они перенесут», а в мелодии интонация тяжелая, вопросительная; у поэта — «Сколько силы им дано!», у композитора — марш похоронный. Да, в к каких-то моментах стихотворный пафос музыкой удваивается. Однако и в эти моменты нашим артистам не легче.
Провозглашать со сцены Большой гильдии весной 2015 года «О русский мой народ, я знаю — ты по сути интернационален», причем так, чтобы тебе поверили — не самая простая из задач.
Проще всего, наверное, было бы вообще за 13-ю не браться. Если бы не одно обстоятельство: Андрис Пога, молодой шеф ЛНСО — прирожденный шостаковичевский дирижер, и оркестр его в 13-й был убедителен с первой ноты до идиллического, божественно прекрасного финала.
А рахманиновские «Колокола» и вовсе были хороши.
