Зритель наверняка помнит одноименный спектакль Римаса Туминаса, который привозил к нам московский Театр имени Евг. Вахтангова, — о трех стариках-инвалидах, доживающих свой век в богадельне. Название нашего спектакля перевести на русский непросто, словно речь идет о стихотворении: как ни крути, получается подстрочник — «Мастерская летающей тишины» (Lidojošā klusuma darbnīca). Поймем его так:
над стариками уже нависла тишина, вдали, где-то на горе, ее иллюстрируют волнуемые ветром тополя. И герои мастерят из этого символ вечного движения, в каком-то смысле — бессмертия.
На спектаклях простеньких, воспринимаемых с лету Новый Рижский театр, скажем прямо, не специализируется. Тем приятнее обнаружить в его репертуаре именно такую работу. Смыслов в пьесе — хоть отбавляй, и решение не отягощать ее формальными изысками определило задачу, наверняка непростую именно для этого театра, экспериментального по сути.
Они справились. Не ударились в психологизм, который в данном контексте просто обречен быть тяжеловесным, и расцветили историю легким намеком на присутствие масок.
Костюмы довели дело до конца: в Фернане Гирта Круминьша (отстраненный, в вечных обмороках, весь в белом и при тесной шапочке) мы узнали грустного Пьеро, в Рене Каспара Знотиньша (рыжеват, седоват, лысоват) — Арлекина, клоуна рыжего, а в агрессивном и вечно недовольном Густаве Гатиса Гаги — клоуна страшного: такой в американской цирковой традиции тоже существует. Но откровенной, размашистой клоунады, комедии масок не ждите —
ждите встречи с тихой, внимательной к людям, сверкнувшей всеми своими мелочами умной пьесой.
Отлично подогнанные друг к другу характеры представляют различные психотипы: они — как команда на корабле, в которой недопустимы глубинные конфликты. Им полагается быть товарищами. Маски масками, а у Сиблейраса, как в жизни, все сложнее и объемнее. Сварливый Густав, готовый придраться ко всем без исключения месяцам в году и ни для одного не найти доброго слова, умеет быть отходчивым, заботливым, отвечать на чужие письма из вежливости и писать стихи. Фернан извиняется после каждого обморока и вспоминает: «Это такая прелесть — смеющаяся женщина!». Рене любопытен и, будучи при полутора ногах, никак не может усидеть на месте — ему нужно менять картинку. Ходит с тросточкой, то и дело навешивает ее крючком на ветви и повисает на конструкции, улыбается. Шутит легко, неприятности переносит легко, сам легок.
«Самый большой недостаток Рене в том, что он всем доволен и во всем видит хорошую сторону. Он уже родился энтузиастом. А умрет — мы получим мертвого энтузиаста».
Вот и пригодилась фирменная улыбка Каспара Знотиньша, подолгу не оставляющая лицо. В «Зиедонисе и Вселенной» она помогала обозначить хитрована-латыша, в «Озере надежды» — растерянность мастера-ремонтника перед лицом непривычных задач. В «Мастерской» эта улыбка, живая, затяжная, но не забытая, вновь работает на характер. Рене беззлобен и уступчив, а если срывается — значит, проступила болезнь.
В этой троице один то и дело отключается, другой сочится желчью, а третий просто теряет способность улыбаться.
Герои войны, они готовятся защищать свою террасу от нашествия остальных обитателей заведения. Вспоминают о проволочных заграждениях, мешках с песком, прикидывают, как долго могли бы держать оборону. Играть так, будто они это всерьез, нельзя, потому что иначе речь зашла бы о старческом маразме — а кому это нужно? Просто они в богадельне, как в заключении: Рене получил 25 лет, Фернан — 10, Густав — всего полгода и утверждает, что здесь все они покончили с собой.
Спасения из ловушки нет — знают, понимают, но то и дело пускаются играть в поиски выхода. Не ради себя — ради товарища.
Так и спасают друг друга, порой даже путаются в альпинистской страховке; так и ходят в одной связке, а стоит упасть одному — подкашивают друг друга вдоль по веревке, иллюстрируя безнадежность затеи эффектом домино.
Они собираются в героическую экспедицию: курс — на тополя. Они отряд, они пытаются «осуществить победу». Сложно? Ничего страшного, «для нас теперь все сложно». Далеко? «Для нас теперь все далеко». Такой поход героев в иллюзию — если захотят, они по-прежнему все смогут! — не годится обставлять достоверной хромотой и перегружать натуральными красками: старость должна быть интерпретированной, потому что она — символ. Спектакль не о старости — об отношении к ней. О способности не выбрасывать белый флаг перед страхами и о трогательном умении прикрывать тылы любовью к пейзажам и каменным собакам.
Эти люди вынуждены прощаться друг с другом навек, даже когда прощаются на миг и когда кто-то готовится к вылазке за пределы приюта.
Оставлять героев наедине с возрастом было бы безжалостно, и авторы спектакля делали все, чтобы быть рядом.
В Новом Рижском театре история о стариках стала легкой, нежной, даже веселой и жизнеутверждающей — спасибо режиссеру Гирту Эцису, сценографу Кристиану Бректе (в соавторстве с Гиртом Эцисом), автору видео Аустре Хаукс, композитору Екабу Ниманису, художнику по костюмам Анне Хейнрихсоне, виртуозно сумевшей прокомментировать образы и подарившей веселому хромоножке Рене белые носочки разной длины. Спасибо всем.
Пьеса получилась понятная, но всех своих шифров не оголившая и обретшая новые символы. Скульптурная собака, четвертый мушкетер, которого остальные трое готовились тащить к тополям, обернулась Анубисом, проводником умерших в загробный мир. Тополя превратились в дерево с путеводной лампочкой на макушке: это маяк. Над тополями летят гуси, герои устремляются за птицами и, наигрывая гипнотизирующие мелодии Ниманиса, уходят со сцены длиной вереницей: мертвые энтузиасты. Часть декорации разворачивается вслед за ними, и мы понимаем, что герои покинули палубу своего корабля и что это действительно была команда. Задним числом догадываемся, почему, покидая место действия, актеры выпадали из него за борт и навзничь: их поглощало «житейское море». Анубис препровождает героев куда надо, а после крутит головой и смотрит в зрительный зал: кто следующий? Вот и получилось, что пьеса — о нас, совсем не старых.
«Жизнь требует от нас только возможного, и для многих единственно возможным героическим поступком становится то, что они не дезертируют... Вопрос только в том — почему мы не дезертируем? Мы с актерами искали в пьесе ответ на этот вопрос».
Режиссер спектакля Гирт Эцис
