Людмила Метельская: «Колодец» в 15 колец

Спектакль оказался действительно очень женским. Свекрови режиссер добавила свирепости — «мрачную апатию» оставила при ней, а «светлой, ребяческой, чуть ли не наивной жизнерадостности» лишила. Гипотетическую соперницу Вию сделала персонажем, перебегавшим дорогу каждому. А Рудольфа снабдила талантом быть нежным. По сути, Лауру и Рудольфа нам представили как людей в идеале, что логично. Ведь именно такими нас делает любовь.

 Постановка получилась трогательной, мягкой, но сентиментальной ее не назовешь. Чувство юмора, присущее Инаре Слуцке, снабдило «Колодец» сценками вроде торжественной встречи Рудольфа: тетя и бабушка больного ребенка вышли к доктору с тазом и полотенцем наготове — как с хлебом и солью на рушнике.

 Адаптируя «Колодец» для театра, Инара Слуцка взяла на себя заботу о нюансах. В романе Рудольф не говорит о семье: «Мы не живем вместе», — Рудольф сценический такую слабость себе позволяет. А как иначе дать понять Лауре и зрителю, что он расстался с женой и сыном? Как еще ускорить развитие нового чувства, рывком расчистив ему светлую дорогу?

 Из детей в спектакле остался только Марис — и хорошо: выпустить на сцену сразу нескольких малышей, способных играть, как Давис Карповс, было бы сложновато. К тому же стоило уравновесить сына Лауры единственным сыном Рудольфа: пусть мужчина и женщина наконец встретятся на равных и пусть за плечами у каждого будет одинаково безрадостный семейный опыт.

 Режиссер обрезала роману боковые сюжетные ветви и ввела нового персонажа — взрослого Мариса, который, как в гостиницу, въезжает в собственные воспоминания. По сути, текста у этого персонажа нет — он произносит реплики малыша: «Это мой папа?», причем произносит так, что мы легко допускаем: актер Мартыньш Бруверис собрался играть ребенка. Но вот он замолкает — садится, по-детски сдвинув ступни, долго и внимательно роется в портфеле, извлекает оттуда «Рижский бальзам», прикладывается к коричневому горлышку — и мы открываем: перед нами взрослый человек. Мартыньшу Бруверису досталась задача вылепить роль из ничего. И не проиграть в сравнении с исполнителем роли Мариса-ребенка, мальчиком смешливым, смышленым и очень живым — именно таким, каким он был у Регины Эзеры.

 В Национальном театре умеют находить нужных детей — вспомним Агате Земниеце из «Девочек» Элмара Сенькова, лихо вписавшейся в общий ряд со всеми своими сценическими мамами, а их было восемь, и каждая — профессиональная актриса. Маленький Марис Дависа Карповса имеет ту же природу — правдив, заразителен и, что немаловажно, точно попадает в характер.

 Во встрече двух Марисов — былого и нынешнего, литературного и сценического — мы увидели главную ценностью спектакля. Взрослый выглядит, как ребенок, ребенок — как уменьшенная копия взрослого. Малыш машет ручкой — приветствует долговязого себя, и двое Марисов в одинаковых костюмчиках принимаются действовать одновременно. Так колодец из названия становится образом детства, хранимого в глубинах каждого человека: жизнь восходит к сегодняшнему дню высокой вертикальной конструкцией, а на дне стоит чистая вода.

 Рудольф рассказывает, что видел «необыкновенного аиста — он ходит за комбайном, как скворец за пахарем». По сцене ходит большой Марис — персонаж, действительно напоминающий аиста, такой же длинноногий и необыкновенный. Причем странноватость эта более чем оправдана: перед нами, как матрешка, взрослый с незамутненным нутром. Человек, которого как бы и нет, но который есть и готов поводить каждого по детским красивым местам.

 Пейзажи Регины Эзеры переданы в спектакле не столько формально — декорациями, натурально передающими озерную даль, — сколько в настроении. Озеро стало по-чеховски колдовским, но вполне достоверным, с растениями и живностью — спасибо Марису-старшему, рискнувшему попеть птицами и лягушками на их голоса! И состояние безмятежности, разлитое в природе, перешло в нужное, глубинное качество, заданное романом: «Вода в ручье журчала, текла, бежала, как время». А время бежало и остановилось в ожидании любви.

«Зачем все это?» — говорило в Лауре раскаяние, а радость трепетала белым платком на ветру». Главная героиня проходит в спектакле путь от унылого погружения в себя до состояния «Лаура догадалась, что он ищет ее, и от этой мысли ее пронзила внезапная радость». До улыбки, растопившей каменное лицо, до слез при расставании. А главный герой — до способности не реагировать на заигрывания таких, как Вия.

 «Колодец» — спектакль о предчувствии счастья. О незавершенных отношениях, оседающих в человеке на целую жизнь. Он обладает тем самым «любовным настроением», на котором держится хорошая литература и которое делает фильмы лауреатами Каннского фестиваля и номинантами на «Оскар». Вот почему мальчика, когда-то сблизившего мужчину и женщину, хочется принять за воплощение несбывшейся любви. Которая по-прежнему жива — просто теперь она такая, как Марис-старший, застенчивая и кажется неуклюжей за давностию лет. А был ли мальчик? Был и есть! У полысевшего Мариса по-прежнему побаливает нога, и доктор Рудольф из воспоминаний опять предлагает ему первую помощь.

 Марис-старший собирает вещички и закрывает дверь сцены с той стороны: роман с прошлым закончен, спектакль завершился. А был он о том, что в жизни по-настоящему не завершается ничего. Что любая встреча имеет продолжение, рождает отклик, как эхо из колодца. И что все Марисы когда-нибудь становятся большими, оставаясь маленькими.

 «Хватило бы у меня сил вынести все, что выносишь ты, если бы мне написали: «Когда становится невыносимо тяжело, я стараюсь думать о Тебе»? Смогла бы я жить, ничего не зная, кроме работы и детей, кроме грядок и кастрюль? Смогла бы я заплатить такую ужасную цену за эти слова?» — спрашивает Лауру золовка Вия. Нет, не смогла бы. Каждый по-своему оценивает любовь.

 «Представить себе не могу, что бы я делал, если б на свете не было Тебя... Как придет от Тебя письмо — я становлюсь большим и сильным. И все мне по плечу». Письмо мужа из тюрьмы делает сильной Лауру, и личный подвиг — расставание с Рудольфом — оказывается ей по плечу.

 Честь и слава писателям, способным поднять женские темы и бытовые подвиги на уровень высоких обобщений! Женский роман, женская постановка, женский характер с «синдром Кристины», готовой и не готовой поступиться счастьем во благо другого... Марис-старший слушает радиопостановку по произведениям Рудольфа Блауманиса, Лаура в роли Кристины, надев старинное платье, мечется между чувством и долгом — режиссер желает Лауре «сбежать из-под венца» на манер классической героини и встраивает роман Регины Эзеры в самый завидный ряд.