Бармен Левай просыпается на матрасе в своей маленькой временной квартирке на окраине Лос-Анджелеса. Вода капает, дверь скрипит, хочется курить. Левай спускается во двор и стреляет сигаретку. Табачок — повод для начала дружбы. «Это голодный Дэйв, — кивает сосед на местную белку. — Никогда не смотри ему в глаза». «Это был огромный лобстер размером с Дэнни Де Вито», — рассказывает Левай случай на рыбалке. Соседа зовут Джон, он свадебный фотограф, он только что разошёлся с парнем и может поделиться кое-какими вещами.
Курят здесь вкусно и охотно, из собственных предметов мебели у Левая — массивная пепельница то ли из мутного стекла, то ли из дымчатого кварца. Именно она зависает в воздухе над подоконником на глазах изумлённого Джона, озаряя комнату таинственным светом, вызывая помехи в телевизоре и проецируя на стену сложный узор. Очень похожая фигура нарисована на книге Джона «Геометрия магнетизма». Друзья пытаются записать всё на видео, а позже, по мере проявления новых чудес — и вовсе снять на коленке документальный фильм и продать его «Нетфликсу».
Кого при всём желании не уличишь в банальности — это Джастина Бенсона и Аарона Мурхеда. Друзья-режиссёры — яркие представители внешне не самого яркого, но весьма изобретательного фантастического инди-кинематографа, где «инди» — это не об Индии или индейцах, а о независимости. Первый фильм «Ломка» стоил им 20 тысяч долларов (это примерно в 8 тысяч раз меньше среднего бюджета голливудского блокбастера) и на одном из фестивалей получил награду с говорящим названием Mad Movies Award. Потом были новые фестивали, чуть большие бюджеты и кое-какие звёзды, но новый фильм — явное возвращение в юность к натруженным коленкам и первым киноэкспериментам. Больно уж Левай и Джон похожи на Джастина и Аарона.
Кто не потребует баснословные барыши у продюсеров за исполнение главных ролей? Кто лучше всех выполнит требования режиссёров? Кто не покритикует сценаристов за сценарий и монтажёров за монтаж? Только сами продюсеры, режиссёры, сценаристы и монтажёры. Если хочешь, чтобы было сделано хорошо, сделай это сам! Вот уже во второй раз из пяти главные (и практически единственные) роли в фильме исполняют сами авторы. Впервые это случилось пять лет назад в «Паранормальном» (Endless). Да-да, нормально, а не паранормально перевести название фильма Мурхеда/Бенсона локализаторам удалось лишь один раз из пяти, и это была «Весна» (Spring).
По ходу действия зрителю подбрасывают детали жизни героев, но слишком выпуклыми Джон и Левай не становятся, и всерьёз за них переживать не хочется.
Это не драма, это конспирологическая пародия с картинками, выполненная в псевдолюбительской форме, да ещё и в формате своего рода метакино:
например, появляющийся на экране один из монтажёров документалки Джона/Ливая Майкл Фелкер является также одним из монтажёров фильма Мурхеда/Бенсона. Причём оба этих фильма называются одинаково — Something in the Dirt.
Если уж начал видеть знаки и взаимосвязи, остановиться невозможно. Герои прикасаются к гармонии сфер и рисуют точки входа в десятимерную вселенную. Апофения? Как будто бы да. Но пепельница — вот она, продолжает взлетать, чулан зеркалит световые сигналы, а в углу вырастает кристалл, реагирующий на музыку. Друзья договариваются применять научный подход в исследовании, тем более что дверной косяк в квартире Левая уже испещрён чьими-то формулами. Но уже очень скоро Джон видит в знаках путь к мистическо-религиозному пифагорейскому братству, рассказывает о связи увеличения количества шизофреников с ростом числа котов и о том, что кровь — это энергия для общения с паразитами в голове. Апофеозом становится выросший на кактусе фрукт из другого измерения, дающий на срезе подсказки азбукой Морзе.
Почти все научные, квазинаучные, конспирологические и метафизические элементы повествования не только проговариваются на экране и за ним, но и буквально иллюстрируются короткими остроумными видеовставками. Приём не новый, но он весьма удачно контрастирует с мокьюментари и бодрит — авось не заснёте. И если не спите, всему подряд не верьте. Наукообразие и псевдодокументальность придают истории правдивости, но Джон, например, рассказывая об иерусалимском синдроме, искажает его значение до неузнаваемости. А ещё в очках...
Толкование концовки своего очередного странного творения авторы отдают на откуп зрителю. Лучше всех о финале сказала закадровая женщина-интервьюер: «Думаю, все задаются одним вопросом — что произошло?»
Авторы же уклоняются от ответов даже в интервью в нашем измерении.
Мы независимые, говорят Джастин и Аарон, мы не обязаны что-то объяснять. В общем, те ещё фрукты!
