Это один из ведущих героических теноров Стефен Гулд. По другим источникам («русскоязычным») он все же Стивен, но далее давайте его будем именовать по–нашему, не «по–бразильски» (цитата из известного всем фильма) – Стефеном!
Впрочем, прежде чем говорить об именитом госте – о спектакле. Этой постановке уже два с половиной года, в мае 2017 года ее подали в версии достаточно известного в оперном мире финского режиссера Вилпу Кильюнена. Во время премьеры результат превзошел ожидания. Во всяком случае, было совсем не до сна, а то многие среднестатистические меломаны жалуются, что после любой вагнеровской увертюры обычно клонит, уж извините, в дремоту. Режиссер постарался, чтобы публика не скучала, музыкальная и вокальная часть не подкачали.
Впрочем, все подробности о той премьере были описаны ранее. Сейчас, опять же после совершенно гениальной увертюры, после которой хочется ворваться в оперный буфет и досрочно заказать бутылку шампанского (оркестр под управлением главного дирижера Мартиньша Озолиньша был достоин Вагнера и сейчас!), становилось ясным, что постановка все же уже видевшему эту версию, может показаться скучноватой.
Да и «искорки», необходимой поначалу, вроде не было – от Вагнера же все ждут в конце концов сразу экстаза! А здесь – весьма добротная сцена «развлечений» небесной Венеры с Тангейзером... далее пастушок... Кстати, приехавшая в Латвийскую Национальную оперу ныне жительница ФРГ Юлиана Баварская была вполне венерической (в возвышенном, возвышенном понимании этого слова!) – и вокально, и внешне.
И рядом с ней – Стефен Гулд. Ему 57 лет и «послужной список» у него феноменальный.
Скажите лучше, в каком всемирно знаменитом театре он не выступал –
тут и «Метрополитен», и «Ла Скала», и Мариинский, и Берлин с Парижем, и Байротский фестиваль опер Вагнера, благодаря чему Гулд анонсируется как один из ведущих интерпретаторов ролей в операх немецкого гения. А дирижеры какие, с которыми он работал! Тут вам и ушедший недавно на заслуженный отдых Зубин Мета, и Саймон Раттл, и Валерий Гергиев...
Глядя на именитого гостя и слушая его, понимаешь практически сразу, что перед нами мастер весьма высокого уровня. Во всяком случае, и внешне (монументален!), и вокально он весьма напоминает недавно ушедших из жизни оперных классиков Балтии – великого литовского певца Виргилиуса Норейку (он очень часто приезжал со спектаклями в Ригу) и нашего Карлиса Зариньша. Именно то, что имеет право называться истинным «героическим тенором».
Но только после первого отделения показалось вполне отчетливо, что, в отличие от вышеупомянутых классиков жанра, которые были в потрясающей вокальной форме чуть ли не до семидесяти лет, 57–летний Стефен Гулд им уже немного уступает.
Голос у гостя сильный, он достаточно легко, с еле уловимым для весьма опытного меломана трудом берет все необходимые ноты, но чувствуется, что в голосе есть уже некоторая усталость.
Это как в строительстве – есть же понятие «усталость материала». И это можно понять – в отличие от Норейки и Зариньша, Гулд пел (и поет) столь часто, и на таких именитых сценах, что тут любой может устать.
И в антракте приходишь к интеллигентному выводу – «Эх, как жаль, что этого явно выдающегося тенора мы не слышали у нас в Риге лет эдак 15 назад, когда он был явно на пике!».
Во втором отделении, когда за Элизабет (ее сейчас весьма хорошо пела наша Лиене Кинча – не так, как усопшая недавно Джесси Норман, но все же!) соревнуются Вольфрам и Тангейзер, местами начинаешь припоминать великую фразу Станиславского «Не верю!». Понятно, что опера – жанр условный, но не совсем веришь, когда видишь нашего подтянутого и, скажем прямо, вполне сексуального Рихарда Мачановского в роли Вольфрама (исполнение знаменитой арии в начале третьего акта также весьма достойно – не Хворостовский, но весьма, весьма!), а рядом с ним уже почтенного и грузного Тангейзера – Гулда... Тем более, что вот тут рядом наш Роман Полисадов так великолепно поет Германа, графа Тюрингии, и понимаешь, что верно поступили, что его несколько раз приглашали петь в той самой «Ла Скала».
Короче, зритель невольно сочувствовал гостю, а одна меломанка в антракте искренне сказала, что она боится смотреть на сцену, видя, как грузный 57–летний тенор с трудом поднимается на декорации, изображающие скалы и прочие возвышения, и она боится за него, как бы он не упал. Нет, но Гулд пел все равно хорошо! Не как Всевышний (а вы слышали, как он поет?), но получше многих и многих десятков, если не сотен Тангейзеров, бороздящих сейчас мировое оперное пространство.
Короче, после второго отделения я уже собрался было уйти, сославшись внутренне на мнение, что необязательно выпивать весь океан, чтобы узнать состав его воды (достаточно иногда одного стакана). Решил так сделать, особенно увидев двух пожилых дам, гордо удалившихся из театра перед началом заключительного акта четырехчасовой оперы.
Господи, какое счастье, что я остался!
Итак, третье отделение. Ария Вольфрама – все прекрасно. Легендарный хор пилигримов – опять же хотелось побежать в оперный буфет и заказать бутылку шампанского (в долг). И тут вышел Стефен Гулд в образе уставшего путника, идущего с пилигримами к Папе Римского пешком по своим теологическим делам. Он вышел, как.. не знаю... как Пласидо Доминго в «Отелло», подозревающий в неверности Дездемону и отчаявшийся (о, Доминго в Мариинском в 1993–м это и пел, и играл абсолютно гениально!).
Здесь все совпало – изможденный, босой Тангейзер, идущий пешком, потерявший столь много, в том числе и надежду, веру любовь. В глазах артиста – страдание! Мало того, что ему по роли так не везет, так тут еще и по жизни – незнакомая сцена, неизведанная до тонкостей постановка этого странного финна, неизвестные ему солисты и публика... И явно не было дополнительной репетиции... И публика ни разу не аплодирует (ну, Вагнер все же, а не Иоганн Штраус)...
И тут Гулд запел. Зал прислушался и замер.
Далее шло то, что надо снимать на видео, потому что преображение титулованного артиста в действительно великого, которого можно видеть вот здесь и сейчас, происходило на глазах. Голос – звучал! Руки – ломали посох в виде креста, и даже без знания подробностей оперного сюжета было понятна степень отчаяния героя. Потеря Веры – одним движением.
А ведь далее – пронос пилигримами тела любимой Элизабет... И Тангейзеру показывают – можешь подойти к телу... И Тангейзер с шумом снимает покрывало с тела и... поет, поет, поет. Там же до финала достаточно долгая сцена, с возвращением к небесной Венере и с последним падением оземь, уже замертво. И это было потрясающе! Все латвийские исполнители на этом фоне померкли перед Гулдом.
И не знаю, как другие, в определенный момент я понял, что вот сейчас из твоих глаз польются слезы (а ведь вроде и не такой сентиментальный!).
С последним аккордом вагнеровской музыки и закрытием занавеса раздались аплодисменты. Они длились достаточно долго – около десяти минут. Зрители на балконах начали понемногу вставать и... не уходить. Они продолжали аплодировать. Встал партер, исключая первые ряды... И если бы я был легендарным критиком Виталием Вульфом, то мог бы вальяжно сказать: «Это был триумф!». Но... это не был триумф. Это было достаточно редкое у нас наблюдение, когда понимаешь банальность, что, например, «мастерство не пропьешь».
Но это было нечто больше, чем просто мастерство. Здесь каждый понимал, что есть нечто выше нас, что бывают чудеса.
И что есть действительно великий артист и певец Стефен (он же Стивен) Гулд. И действительно, как жаль, что мы его не слышали лет пятнадцать назад, уж не говоря лет тридцать назад...
Но хорошо, что он все-таки у нас пел и это стоит вписать в местную оперную историю навсегда.
