Прежде всего, стоит напомнить, что не только художественным руководителем НРТ Алвисом Херманисом сыт театрал. В данном случае мы имеем в виду тот факт, что постановщицей спектакля стала молодая актриса Инга Тропа — это ее режиссерский дебют в НРТ, но перед этим были постановки и на других сценах. Впрочем, сам Херманис на премьере был, сидел в четвертом ряду, благополучно прибыв из Милана, где возобновлял «Трубадура» в «Ла Скале». По словам самой Инги, ее выбор пал на спектакль по пьесе классика латышской поэзии и драматургии, музы самого Райниса. Аспазии то есть. И
всё тут действительно неоднозначно, начиная с лингвистических особенностей.
В частности, в названии сюжета по мотивам народной сказки и мифологии балтов, лихо превращенной пассионарной Аспазией в пьесу — уже разночтение. Залктис — имя героя, за которого должна бы выйти главная героиня пьесы, но с латышского zalktis переводится, как «уж».
И если развивать все остальное только исходя из этого, то тут мы дойдем вообще до мифического знания о том, что героиня, например, познала язык змеи. Тут изначально столько медитативности, мистики и загадочности, что даже кажется: а не переусердствовала ли режиссер?
Впрочем, в таком случае начинать стоит с самой Аспазии, которая, как было упомянуто выше, действительно классик, но прежде эту ее пьесу ставили только в далеком 1928 году в Латвийском Национальном театре и, судя по фотографиям из архива, там все основные герои вообще были в костюмах разного зверья. Пять лет назад ставил этот спектакль режиссер Виктор Янсонс. В общем, у пьесы судьба совершенно не репертуарная, но госпожа Тропа выбрала все же ее...
Пьеса у Аспазии небольшая, сказка и вовсе на полутора страничках уместилась, а вот спектакль — почти три с половиной часа (с двадцатиминутным антрактом). И
кажется, что истинный смысл тут скрывается не в самих словах, а в том, что между ними, и эту догадку режиссер наполнила массой всего.
Ну, например, весьма интересным музыкальным сопровождением от Анны Кирсе, которая в музыкальном обрамлении постановки использовала загадочные, временами жуткие скрипы, переходящие в современную минималистическую музыку с добавкой эстрадных латышских шлягеров начала прошлого века, звучащих на патефоне.
Плюс — сценография от Микелиса Фишерса, ну а тут вообще «особое путешествие в тайны подсознания», когда изображения светящихся деревьев вкупе со всем прочим театральным арсеналом погружает публику в подозрение, а не зарылась ли тут тайна друидов, например? А что, вот эти деревья вполне напоминает пляшущих девушек-невест!
Но вроде не надо сходить с ума, конечно. Тем более, что все это действо воспринимается как бы отстраненно — на сцене рядом с артистами находятся и два видеооператора, и каждое движение героев (мама в исполнении Регины Разумы у туалетного столика, невеста в исполнении Марии Линарте, жених в исполнении красавца Ивара Крастса) проецируется на большой экран поверх сцены. В общем,
половина публики, может, и смотрит действо на сцене, но сдается мне, что вторая половина уже в первом отделении устала и принялась смотреть то, что на экране. Так удобнее же!
В конце концов, на экране можно увидеть много деталей — например, отличная сцена, где вся семья ест хлеб. Каждый ест по-разному, кто-то как мышка (мать), по крошечке, а кто-то — как зверь настоящий, рывками! Ну и что там скрывать, многим приятно посмотреть сцену умывания исполнителей мужских главных ролей, потому что мужчины красивые, обнажают могучие торсы — как ни крути, трудно отвлечься от того, что демонстрируется зрителю.
И медленно, но упорно идет погружение в неизведанные дебри, глубины, в неизведанное. Короче, невеста идет купаться в колдовское озеро, и тут уже не видно, что происходит на сцене, поскольку купание в таинственном водоеме демонстрируется преимущественно на экране, а там вообще мистика и непонятки, загадочные стоны, скрипы и слова, а также кувыркающаяся в бездне невеста. В общем, заповедные времена и заповедные тайны. И — кино.
Да, и тут и начинается главное — теряет колечко невеста, жених обижается, начинаются рассуждения, а зависит ли любовь от колечка, и т.д. И в конце концов начинается кино.
То есть просто — закрывается занавес, и кажется, что уже все кончилось, но вдруг демонстрируются съемки загадочного леса (лес натуральный, такой не выстроишь на сцене), по которому гуляет главная героиня, глядя вокруг себя странным взором. Короче, почти вакханка. И приходит она к истинному водоему, на другом берегу видна фигура мужчины... Через секунду он уже рядом с нею, и оказывается, что это артист Вилис Даудзиньш. Уф...
Да, живем мы в страшное время. Время страшных скоростей. Некогда остановиться и погрузиться в вечное. Впрочем, сама режиссер говорит, что в основе ее задумки — просто погружение в женский самоанализ и в ощущение собственной сексуальности и индивидуальной свободы. Впрочем, это тоже, наверное, вечное. Говорят, Аспазия вообще была феминистка! Ох, загадочна человеческая душа, а душа женщины еще загадочнее, так что лучше прекратим тут всякие рассуждения и на всякий случай поаплодируем...
