То, что легко не будет, я понял сразу, узнав, что режиссером спектакля является Дмитрий Петренко. Кстати, бывший коллега, журналист, лет десять назад кардинально изменивший собственную судьбу, став профессиональным режиссером — молодец. Но при этом режиссер молодой, в самом начале пути (пусть и стал недавно главным режиссером целого театра, Лиепайского!). Он не является представителем режиссерского авангарда Латвии (пока что, во всяком случае!), как Алвис Херманис, Элмар Сеньковс, Виестур Кайришс (его два спектакля в Русском театре — «Король Лир» и «Муму» я до сих пор вспоминаю с восторгом), да и тот же худрук Русского театра Сергей Голомазов (его недавний спектакль «Да здравствует королева, королева, виват!» тоже выше всяких похвал).
Но то, что будет совсем, как бы это сказать... тяжко, понял, открыв программку к спектаклю, которая оформлена подозрительно минималистским и экспериментальным образом,
ее легко положить в карман, причем, в нагрудный в пиджаке. Оформлена, кстати, как многие издания рижского творческого объединения «Орбита», в которое входят известные литераторы и поэты. Автором инсценировки обозначен один из участников «Орбиты» Александр Заполь. Он же — поэт Семен Ханин. Редкостный интеллектуальный зануда и «высоколобый интеллектуал» (определение не мое, а легендарного телевизионного рижского «дяди Миши», Михаила Губина).
Два с половиной года назад в Русском театре поставили «Пять песен по памяти», режиссером был наш молодой и уже именитый экспериментатор Владислав Наставшев, пропавший с наших радаров (говорят, до сих пор в Москве), а авторами пьесы — четыре поэта из той самой «Орбиты», среди них и Заполь-Ханин. Постановка прошла несколько раз, сейчас не в репертуаре, но воспоминания по себе сохранила неординарные: «Что это было?»
То есть, я говорю сразу и смело — одно явление в постановке имени Заполя идет в резонанс с именем Булгакова. Итак, с одной стороны — повторяю, редкостный интеллектуальный зануда, с другой — Булгаков, при всем своем драматизме такой яркий и театральный (даром, что ли, автор ряда блестящих пьес и «Театрального романа»!).
Полученный результат — это не столько яркое и динамичное действо, которое мы знаем по знаменитому кинофильму Бортко «Собачье сердце» (да-да, уж извините за упоминание), сколько изучение контекста, во время которого появилось это гениальное произведение «Собачье сердце». И, кстати, этот ход достаточно логичен, учитывая, что ярко выписанные и сыгранные в киноверсии 1988 года образы переиграть сложно, если невозможно. Трудно идти этим путем, пусть уже и проторенным. Хотя тот же Дмитрий Палеес, играющий сейчас роль профессора — роскошный артист и, между прочим, всей фактурой напоминает вальяжного и мудрого Преображенского.
Но вот чтобы этот контекст был виден особенно четко, здесь нет нарядной квартиры профессора и его халатов, здесь нет убогой квартиры, в которой ютятся подопечные Швондера — все доведено до абсолютного минимума. Все заменяет мощная сценография четы Дзудзилло, которая крутится-вертится вокруг сценической оси. И — появляются образы.
Сперва появляется, собственно, несчастный пес Шарик, которого играет полуголый артист Евгений Черкес, рассказывающий монолог замученного пролетариями пса. И несмотря на достаточно длинный монолог (в театре динамика все же приветствуется), разбавляемый тем, что мимо проходит пролетарий и пинает Шарика в бок, здесь действительно человеческое сердце слегка застонет... Жалко собачку, у нее же тоже сердце!
Но далее появляется профессор (вышеупомянутый Палеес), доктор Борменталь (высокий и прекрасный Иван Стрельцов) и полученное в результате операции существо, ставшее Полиграфом Полиграфовичем Шариковым, его играет Александр Маликов, вполне симпатичный, кстати, не такой страшненький, как Толоконников (но потрясающий актер!) в киноверсии.
Поспойлерю: он там в сцене, когда Шариков решил домогаться по пьяни кухарку Дарью (Дарья Фечина), вообще выходит полностью обнаженный, что, несомненно, вызывает интерес у женской части публики.
При этом артисты большую часть спектакля, который длится более двух с половиной часов, ходят в «тишотках», на которых буквы. Ну, исключая Швондера, которого играет Анатолий Фечин, ходящий с серпом и молотом и наряженный в ярко-красный костюм. В красном костюме под конец выйдет и его воспитанник Шариков. Вот он, красный человек (то есть, тот самый «совок»), историю которого сейчас дописывает нобелевская лауреатка Светлана Алексиевич. А что до букв, то один раз герои выстраиваются в ряд и получается слово «Коба». Отсылка ко времени создания «Собачьего сердца», которое явно прочитал сам Сталин, и в результате на родине это произведение было напечатано только спустя полвека после смерти писателя. В конце получится, разумеется, «Собака» — это когда на поклонах все шесть артистов.
В общем, создатели спектакля здесь проводят своеобразный психоанализ. Или пытаются его проводить. А учитывая того же Заполя, играют словами — ну, филология же. И играют не только словами, а даже буквами.
В общем, мне не хватило театральности Булгакова в этом спектакле! Которого растянули, как на операционном столе и исследовали неспешно. Под замечательную музыку Анны Фишере — тут хоть сразу выдвигай в номинацию «Ночи лицедеев» за «музыку года». Скажу страшное — иной зритель и задремать может, учитывая, что театр, как назло, хорошо отапливается (да, мне в этом призналось несколько человек).
Но если не горячиться... Если подумать... Если ощутить послевкусие... Это — интересный спектакль, который, возможно, еще сыроват. Тема по-прежнему актуальна — как стать человеком и как им остаться. И это я говорю не в оправдание создателей действа. В конце концов, они сами нашли великолепную заранее заготовленную для себя «отмазку» в финале первого действия. Там, как известно, выходит героиня, произносящая классические слова старушки-богомолицы: «Собачку говорящую посмотреть пришла...» Ее прогоняют, и в спектакле «старушка» говорит, шамкая, уходя в кулисы: «А фильм, конечно, лучше!»
Да, кстати — фильм, безусловно, лучше!
