Андрей Шаврей: «Парсифаль» Вагнера в постановке Серебренникова — «твой дом тюрьма!»

Обратите внимание: материал опубликован 2 года назад

В Венской опере поставили «Парсифаль» Рихарда Вагнера - без зрителей, на премьере были только несколько критиков, но запись в течении трех месяцев представлена в свободном доступе. Конечно, это четырехчасовое действо стоит посмотреть, хотя и печален сей рассказ. А уж в версии опального российского режиссера Кирилла Серебренникова и вовсе драматичен, но с легкой надеждой в финале – и то благодаря собственно Вагнеру, наверное.

Перед тем, как писать нижеследующие строки, я должен предупредить, что часто буду ставить тут слово «извините». Прежде всего извините, что не соберусь написать развернутую рецензию – в конце концов, не являюсь профессиональным музыковедом. Я всего лишь опытный и давний любитель оперы, да и сам Серебренников настолько в этом деле демократичен, что несколько лет назад, будучи в Риге, во время встречи с участниками интернет-группы #какмнетеатр сказал, что больше доверяет не официальным критикам, а рядовым меломанам.

Извините, но ловлю на слове!

Ко всему прочему, извините, но в данном случае и официальные критики разделились на две категории. Первые (преимущественно те, что на премьере все же были в зале) – российские, прогрессивные, они находят много смыслов в версии режиссера, хвалят. Но есть и такие давние поклонники Серебренникова, очень опытные критики, которые пишут, что «не берусь писать рецензию». И что бы это значило? Масштаб замысла потряс или?.. Извините, но ситуация в данном случае весьма щекотливая - не модно, например, критиковать режиссера, которого гнобит, безусловно, недемократическая российская власть. Но ко всему прочему тут есть еще один важный нюанс, который для меня очень важен.

Извините, но описывая действо нынешнего «Парсифаля» и зритель, и критик вольно или невольно постоянно вынужден упомянуть имя режиссера, его концепцию, его вложенные смыслы. Я отношусь как раз к тем, кто относится к этому с сожалением, потому что до сих пор считаю, что главное в оперном жанре – музыка, оркестр, певцы. Режиссер – потом.

Не стану утверждать, хорошо это или плохо, что уже сколько лет на первое место в оперных постановках выходит именно режиссер. И большое счастье, если даже буйная фантазия режиссера-новатора вдруг стыкуется с музыкой, в данном случае для меня эталоном является постановка Дмитрия Чернякова «Евгений Онегин» в Большом театре, лет 15 назад. Это было столь неординарно для «классиков» – та же певица Галина Вишневская возмутилась и даже отменила свой юбилей в родном Большом... А я был в восторге (смотрел во время гастролей в Риге), так что... не записывайте меня все-таки сразу в ретрограды.

Хорошо или плохо, но в данной постановке главную роль сыграл режиссер Серебренников, пусть и ставивший оперу удаленно, по интернету (российские власти за кордон его не выпускают). Он сходу предлагает концепцию, которая втягивает зрителя на самое поганое дно души человеческой. Если Рихард Вагнер изначально (он же был и автором либретто) основывался на мифах и стихотворном рыцарском романе Вольфрама фон Эшенбаха «Парцифаль» начала XIII века, если у него действо происходит в окрестностях замков и в самих дворцах, если у него есть поиск истинной Веры, то у Серебренникова – тюрьма, причем самого ужасного типа, а Веры нет, начало XXI века.

Перед нами в вышине сцены – видеокадры разрушенного храма (кстати, явно российского), который находится рядом с тюрьмой, в которой живут душегубы, в которую убийцы проносят лезвия за щекой, которые ранят и убивают.

Здесь нет рыцарского братства поклонников Грааля, а если и есть, то оно зверское, со своими тюремными законами. Здесь воистину черная месса.

И вот вам мучающийся на тюремной койке Амфортас (в оригинале вроде бы король Грааля). А вот и Парсифаль в исполнении выдающегося тенора Йонаса Кауфмана, интеллигентный же внешне человек, а весь в татуировках, однако. А вот и колдунья Кундри в исполнении нашей всемирно знаменитой меццо-сопрано, попадающая в тюрьму и подпольно снимающая на фотокамеру (оказывается фотографом гламурного журнала) брутального красавца, который не поет, которого в либретто у Вагнера и в помине нет. Но вокруг которого крутится сюжет на протяжении всех четырех часов – и во втором действе, когда сюжет вдруг переходит в помещения издательства гламурного журнала, и в третьем, когда Кундри после убийства злого колдуна Клингзора сама попадает в тюрьму, а там уж вообще действо похлеще финала «Леди Макбет Мценского уезда» Шостаковича с его Катериной Измайловой на каторге.

Господи, какие тут вам сюжеты в окрестностях замка Монсальват? Какой хор, изображающий рыцарей Грааля, а также юноши и мальчики, и девушки-цветы?

Все вокруг - бандиты, злодеи, изверги, в лучшем случае - падшие ангелы. И нет выхода нигде.

Извините, не обошлось без одного из любимого конька режиссера, уже давно обыгранного в театральном анекдоте: «Спектакль Серебренникова. На сцену вышли артисты и сразу разделись». На сей раз не все так уж откровенно – безмолвный герой в исполнении артиста Николая Сидоренко обнажается все лишь раз, зато полностью, хотя недолго и демонстрируя только заднюю часть тела во время сцены переодевания перед фотосессией.

На первый взгляд, не обошлось и без геевского флера – в первой части до этого загадочного героя пытается дотронуться герой Кауфмана, почти как в «Смерти в Венеции» Висконти. Правда, сам герой Сидоренко чуть ли не копия модели, брутального красавца, позировавшего великому художнику в «Караваджо» Дерека Джармена. Извините, можете это все считать случайностями... Но вот во втором отделении, когда, по идее, на сцене только двое – Парсифаль и Кундри, а между ними Всевышний и Любовь, в данном случае – Парсифаль, Кундри и этот, третий, молодой, безмолвный, уже одевшийся, но потом опять раздевшийся. Страстные поцелуи Кундри с юным, который оказывается в результате тем же Парсифалем, только молодым (то ли альтер-эго главного героя оперы, который уже в возрасте, то ли фаустовский мотив, кто знает?), ну, и сцена секса (извините, а почему Гаранчу не обнажили, раз уж на то пошло?).

В любом случае, режиссер делает в этой постановке все, чтобы сказку сделать былью. Здесь беспросветное отчаяние, настоящая черная месса, металл в сценической конструкции и арматура вместо классического копья в руках героя оперы. Да, а что до заветной чаши Грааля, то в финале это урна с прахом, которую носит с собой Амфортас.

Самое печальное, что на этом фоне даже опытные критики на втором плане рассматривают интересные вокальные партии (все же Кауфман! И все же Гаранча в партии, которую обычно исполняют сопрано!). На мой взгляд, тут совершенно блестящий злодей Клингзор в исполнении Вольфганга Коха, которого иные критики просто не упоминают (достаточно упоминаний Кауфмана и Гаранчи, а потом вольно или невольно – вновь Серебренников и еще раз Серебренников). Да и Людвик Тезье в роли Амфортаса очень интересен с вокальной точки зрения, особенно в финале.

А в целом – ужель та самая мистерия? Та самая, достойная последней оперы Вагнера, которую композитор вынашивал 37 лет?

Наверное, здесь все же не мистерия, а вполне частная история отчаявшегося человека, яркого представителя начала XXI века, которого «черт догадал родиться в России с умом и талантом» (цитируя представителя XIX века Пушкина). Я смело пишу, что перед нами практически полностью автобиографическая история Кирилла Серебренникова, который, на мой взгляд, в действительности испытывал своеобразный творческий кризис (а у кого таковой, впрочем, не случается?) и наверняка метания личного свойства еще задолго до того, как вошел в опалу у российских властей.

В данном случае ему, извините, повезло с Вагнером, который в финале все же вытягивает и музыкой (давайте упомянем Венский оперный оркестр под управлением Филиппа Жордана), и целью сюжета все действо к некоей надежде. И у Серебренникова убиенные воскрешаются, ворота тюрьмы открываются, «всем спасибо, все свободны». Только одинокий постаревший Парсифаль в исполнении Кауфмана на сцене, одинокий и по-прежнему несчастный. Искупление свершилось?

«Ужасный век, ужасные сердца», - писал вышеупомянутый Пушкин. За несколько лет до этого в Вене уже ставили «Парсифаль», кстати. В постановке Алвиса Херманиса, между прочим. Постановка не менее, а даже, быть может, наверняка более интересная нынешней версии. Хотя там действо и происходило в психиатрической вроде, тоже «весело». Я и говорю вслед за Пушкиным – «ужасный век, ужасные сердца...».

Так что не сдержусь, и воскликну от всей души: очень жалко Вагнера! Жалко, как либреттиста.

Заметили ошибку? Сообщите нам о ней!

Пожалуйста, выделите в тексте соответствующий фрагмент и нажмите Ctrl+Enter.

Пожалуйста, выделите в тексте соответствующий фрагмент и нажмите Сообщить об ошибке.

По теме

Еще видео

Еще

Самое важное

Еще