Вайва Баузе, одна из сотрудниц кинофорума «Арсенал», позвонила мне недели две назад и сказала, что с нынешнего третьего августа в Кейпене решено вспоминать основателя знатного кинофорума: «Андрей, выступишь на именинах Аугуста?» — «С удовольствием!» — «Тема такая — Сукутс и Тарковский». Я тут же ответил, что тема, конечно, интересная, но... могу ли я об этом говорить? Не считаю себя знатоком в данном случае. Но через пятнадцать секунд вспомнил. И с этого и решил начать выступление в Кейпене.
Впрочем, начну так: «Дамы, господа, инакомыслящие». Обычно так свои речи начинал Аугуст.
В 2000-м я работал в газете «Час», это в Старой Риге на улице Пелду, 14. До офиса «Арсенала», что за углом, на Марсталю, 14, в мансарде — буквально минута ходьбы.
В принципе, к Аугусту можно было всегда зайти без приглашения — достаточно посмотреть, открыты ли у него окна (лето), горит ли свет (зима). Это был август, окно было открыто. Как раз надо было анонсировать грядущий, как всегда, в сентябре кинофорум. Пришел к Аугусту и взял у него интервью, большое. Среди прочего, Аугуст рассказывал, что в начале восьмидесятых он учился на высших курсах сценаристов и кинорежиссеров во ВГИКе в Москве.
«У меня было два основных учителя — Никита Михалков и Михаил Швейцер, первый мне дал технику, второй — душу, — говорил Аугуст. — Швейцер сохранил душу до конца, а у Никиты она завяла».
Когда я расшифровывал это интервью, то подумал, что фраза о Никите у Аугуста звучит слишком категорически. И немного подредактировал — «душа несколько завяла». Отдал Аугусту на визирование. Он исправил, как было изначально: «Завяла!» Я был удивлен, как же так — об одном из учителей? Все-таки Михалков. Все же выдающийся режиссер. Я даже по секрету скажу, что его «Цитадель» смотрел, с интересом.
А потом узнал историю о том, что на тех курсах Аугусту и его соученикам читал лекции и Андрей Тарковский. Две недели, между прочим — долго.
Я знаю, как Тарковский начал ту первую лекцию молодым кинематографистам: «Так или иначе, но вас научат снимать кино, но сейчас я хотел бы говорить о главном — о нравственности в кино».
Тут некоторая сложность, потому что эту речь я в Кейпене прочитаю по-латышски и пока что не знаю, если у слова «нравственность» в латышском синоним, помимо слова morāle. Что в обратном переводе звучит как «мораль». Но Тарковский имел как раз именно «нравственность», а не «мораль». И это о многом говорит.
Аугуст говорил: «Шаврей хорошо говорит по-латышски, особенно когда выпьет». И, встречаясь, посылал меня в своей мансарде в холодильник. Там всегда было то, что срежиссировал Аугуст.
О нравственности. В июле 2001-го я зашел в гости к Аугусту в мансарду, с газетой «Час». Мне было чем похвастаться — там было опубликовано почти на весь разворот мое интервью с «Кронос-квартетом» из США. Он тогда приехал в Ригу с концертом. Что такое «Кронос-квартет«? Это все равно что лауреат Нобелевской премии. Жаль, Нобелевскую не дают музыкантам. Особенно этим — всемирно известным интеллектуалам. Аугуст раскрыл газету с этим интервью, застыл. Я гордо оценивал ситуацию. И тут он сказал: «Наташа...» В уголке было небольшое сообщение, что у актрисы Натальи Гундаревой тяжелый инсульт.
Что для меня Гундарева? Большая актриса, но... не уровня «Арсенала». Это скорее «Балтийская жемчужина». Но Аугуст обратил мое внимание именно на эту маленькую публикацию, а не на мою. И я многое понял.
Был еще случай в сентябре 2002 года. Как раз начался «Арсенал». В пресс-центре кинофорума в Доме конгрессов висели публикации о кинофоруме. Все очень интеллектуально — Отар Иоселиани, Йос Стеллинг и т.д. Я удивился, что на центральном месте Аугуст повесил публикации об исчезновении съемочной группы Сергея Бодрова. Который вроде совсем не был «арсенальцем». Но это все — о нравственности. О том, с чего начал свои двухнедельные лекции Тарковский.
О Тарковском мы говорили, конечно. Но сейчас мне это вспоминается отрывочно, фрагментарно. Помню, что говорили о «Страстях по Андрею». Я сказал: «Андрей Рублев», а Аугуст меня строго поправил: «Страсти по Андрею», Андрей». Сукутс употреблял оригинальное название фильма Тарковского, а не порезанную советской властью версию.
Точно также он поправлял меня: «Саят-Нова», а не «Цвет граната». Это касается шедевра Сергея Параджанова, бывшего на самом первом «Арсенале» в Риге. Оригинальное название Параджанова — «Саят-Нова» (оригинал этой версии не сохранился), а «Цвет граната» — это уже от Сергея Юткевича, который порезал фильм. У Аугуста были документальные ленты, которые были смыты горбуном на Рижской киностудии. И Сукутс знал, о чем говорил. Он мне показывал фотографии своих исчезнувших фильмов и плакал.
Если говорить о Сукутсе и Тарковском, то обязательно надо говорить и о выдающемся артисте Александре Кайдановском, с которым Сукутс по-настоящему дружил. Они явно были похожи огненными темпераментами. Кайдановский-режиссер привозил на «Арсенал» свой фильм «Простая смерть», а также «Жена керосинщика». В 1982 году Кайдановский поступил на Высшие курсы сценаристов и режиссеров в мастерскую Андрея Тарковского, которую режиссер открыл чуть ли не специально для него. Там, судя по всему, Аугуст и Кайдановский и подружились.
Однажды я читал Аугусту в его мансарде стихи из «Сталкера«: «Вот и лето прошло, будто и не бывало, мне и правда везло, только этого мало!» И говорил: «Аугуст, вообще странно, как это сняли у окна? Как это сыграно? Это же не игра!» Аугуст отвечал: «Там вообще было много странного». Он знал, о чем говорил, потому что близко был знаком с ассистентом Тарковского на «Сталкере» Евгением Цымбалом, который тоже приезжал на «Арсенал» уже в последние годы. Помню, с Аугустом и Евгением мы сидели в «Берга базарс» и пили горячий шоколад.
Последнее письмо я получил от Аугуста по электронной почте за три месяца до его смерти, еще из Дении в Испании. 2017-й. «Пей вино temperilla, слава Украине! Твой дон Аугусто». К письму были приложены картинки с бокалами вина и изображение жертвенного тельца. Аугуст и я — оба Тельцы по гороскопу. «А по году я Свинья, старая добрая свинья!»
Моя любимая фраза в последнем фильме Тарковского «Жертвоприношение«: «Что такое настоящий подарок? Это жертвоприношение». Если помните, там был подарен весь мир — географическая карта.
«Вино и кино» — говорил Сукутс. Это девиз «Арсенала». Однажды, уже после смерти Аугуста, я с подругой сильно употребил вина. Ночью, помню, зашли в казино от моего дома. Утром проснулись. Я включил телевизор и там показывал телеканал TV-XXI, обычно демонстрирующий интеллектуальное арт-хаусное кино. Мы стали смотреть, хотя были очень уставшими. В экране было кино, все в оранжевом цвете. Какая-то женщина, какой-то голос за кадром. Какая-то буддистская церемония у бассейна, колонны. При этом у меня гардины — оранжевые, что создавало особый цвет в большой комнате. Мы, как придурки, смотрели 20 минут это кино и не понимали, что за фильм? Учитывая, что я лично его смотрел раз десять. А подруга, между прочим, знает языки и работала в посольствах Латвии. То есть, не глупа.
«Какая ты рыжая, как на картинах Боттичелли», — сказал голос Янковского. Разумеется, это была «Ностальгия». Мы живем в таком бешеном темпе, что великое кино смотрим быстро. Тут мы были в «замедленном» состоянии, и хорошо.
Еще одна история. О нравственности. Лет десять назад на углу улиц Бирзниека-Упиша и Лачплеша в Риге знакомый историк и журналист Игорь Ватолин устроил «Общество художников», галерею. Своеобразный клуб. В месяц членам клуба надо было платить 20 евро, чтобы оплатить хотя бы аренду. Исправно платили только я, Ватолин и скульптор Виктория Пельше, которая в этот клуб практически не заходила. Раз в неделю мы смотрели там кино. Ватолин поставил на экран «Страсти по Андрею», полную версию. Художники пришли и начали пить. Через час уже не было слышно, что на экране. Художники, выпив, заглушили даже татаро-монгольское нашествие. А я смотрел и в конце черно-белого фильма, когда вдруг пошли цветные съемки оригиналов икон Рублева, я тихо заплакал. Потому что смотрел этот фильм раз двадцать, а тут до меня дошел его истинный смысл... И я крикнул напившимся художникам: «Дураки, смотрите! Из-за вот этих деревяшек — столько трагедий!» И ушел.
Мне кажется, меня услышали. Хотя «общество художников», разумеется, все равно потом закрылось. Наверное, потому, что нравственности было мало.
