Одни говорят, что «какой чудный атмосферный, настроенческий фильм об эпохе». Другие — «Довлатов у Германа какой-то малахольный». Сам Герман на критику с разных сторон (как от его демократических друзей, так и от псевдопатриотов из газеты «Культура») отвечает, что ему плевать. Так и сказал сейчас в Риге — «мне плевать» и только что не плюнул на пол престижного отеля «Бергс». Весь в отца!
И уже одними этими «разночтениями» режиссер вроде попал в точку. Дело в том, что у меня стойкое убеждение, до которого я дошел своим собственным умом и в результате общения со многими литераторами, в том числе и известными. Вот это убеждение: Довлатов — именно тот самый свой среди чужих и чужой среди своих.
«Продвинутые» литераторы относятся к нему снисходительно, дескать, весьма легкий стиль (хотя над ним, как известно, Сергей Донатович работал особенно тщательно, долго и, как правило, тяжело). А вот особую популярность Довлатов имеет у весьма широкой и не столь уж погруженной в литературные изыски публики — это факт.
Думается, если бы о подобной своей нынешней популярности узнал бы сам Довлатов, он бы... слегка огорчился. Правда, огорчался он уже при жизни — «Я просил у Бога сделать меня рядовым русским писателем, и он исполнил мою просьбу. К сожалению, у него не просят добавки».
Да, выступая на пресс-конференции, Герман-младший, у которого ко всему прочему еще и чемодан из аэропорта не доехал в гостиницу, слегка сердито сказал, что ему плевать и на Говорухина, который, как известно, пару лет назад снял свой фильм про выдающегося питерского писателя-эмигранта «Конец прекрасной эпохи». Но тут плевать особенно, да и по делу, потому что, по словам Германа-младшего, Станислав Сергеевич охаивал фильм, еще его не посмотрев — а это по меньшей мере неприлично. Может, как говорят среди профессиональных скрипачей, это «ревность струнника к струннику»?
В общем, теперь постараюсь успокоить и «своих», и «чужих». Что фильм Говорухина, что фильм Германа — оба хороши. И теперь расшифровывайте, что значит по-русски «оба хороши». А в фильме Германа-младшего, закупленного тремя десятками стран мира, таких негромко проговариваемых «сложностей перевода» достаточно.
Если у Говорухина очень точно выверенный фильм о человеке с несколько брутальным чувством юмора, которого, так уж иногда бывает, «черт догадал родиться в России с душою и с талантом» (по меткому определению Пушкина), да еще не в то время, то у Германа — заявка на фильм не только и не столько о самом Довлатове, сколько именно о той самой эпохе,
о которой было заявлено как раз в названии версии Говорухина. Кстати, «Конец прекрасной эпохи» — это не из Довлатова, а как раз из Бродского, у которого есть одноименное стихотворение от 1969 года, но это уж для литераторов.
Я спросил у Германа: насколько и чем изменилась улица Рубинштейна, на которой жил перед эмиграцией Довлатов? Он ответил, что все там изменилось — «одна английская газета даже назвала улицу Рубинштейна одной из главных ресторанных улиц города, и теперь там бар на баре и ресторан на ресторане».
Да, не повезло умереть Довлатову в 48 лет! Я думаю, он бы сюда вернулся — обязательно (как вернулся же в Москву еще в перестройку эмигрант Владимир Войнович, до сих пор там живет, дай Бог ему здоровья). И попал бы в свое время, это очень отчетливо представляется — обеспеченный популярный литератор в знатном ресторане в «Петербурге Достоевского»! Но у Всевышнего свои планы...
Мне повезло жить на Рубинштейна в 1980-84 годах, вскоре после эмиграции Довлатова, о котором тогда еще и не слышал даже. Там в одном огромном доме с большим двором жила знакомая, типичная советская (в хорошем смысле слова) питерская интеллигентка, не захотевшая эмигрировать еврейка Лариса Баландина, постоянная посетительница филармонии.
Одни дореволюционные лифты того дома заслуживают отдельного рассказа! Уж не говоря о коммунальной квартире (таких в том доме было много), в одной из комнат Лариса и жила. И что важно — типичная деталь тех времен: знаменитый портрет Эрнеста Хемингуэя в свитере на стене. Он тогда был как икона.
Все это не мешало ходить перед праздником 7 Ноября (годовщина революции) по украшенному красными стягами великому городу, «колыбели революции» — все как-то очень аутентично.
Это все к тому, что действие фильма длится несколько дней накануне праздника Великого Октября. И совсем недавно рядом с этим домом на Рубинштейна и поставили памятник Довлатову, потому что он тут, оказывается жил, писал, страдал и пил. Хотя Герман-младший, кстати, не акцентирует внимание на увлечении писателя напитками — ну, выпивал, подфарцовывал, однажды повезло французский коньяк достать, которым он хотел угостить-«подкупить» одного знакомого именитого писателя, да тот отказался, потому что понимал уже изначально — ну, ничего не получится. Даже не то, что стандартное интервью с поэтом-рабочим в журнале опубликовать, даже античную литературу не удастся этому двухметровому верзиле перевести и опубликовать. Почему?
Потому что такая органика у писателя — и ее Герман, скорее всего, угадал. Довлатов не мог писать иначе, нежели так, как ему писалось. Случай редкий, кстати.
Ведь даже «собравшись с силами», чтобы на полном серьезе написать журналистский отчет о дурацком фильме про литераторов (исполнительница роли Наташи Ростовой даже и не слыхивала, кто такой Кафка, а именно такой фамилией представился ей Довлатов), в тексте проскользнет подозрительная для редактора ирония.
Да, все это не мешало ходить в день перед 7 Ноября. Ездить в троллейбусе. Встречаться с Бродским, которого в этом фильме весьма удачно исполнил Артур Безучастный (особенно голос, совершенно идентичный истинному Бродскому — дублировал вроде не Сергей Безруков). Между прочим, очень хороший сербский артист Милан Марич в роли Довлатова.
Здесь есть главное — попытка, более-менее удачная — отобразить ту самую эпоху, с ее различными социальными оттенками. Именно то, чем занимался и Герман-старший: тут младший — кинематографический наследник по прямой.
Со всеми этими маленькими деталями, рассыпанным по разным кадрам, с крупными операторскими моментами жителей советского Ленинграда, который, как известно, именно в о время и являлся «великим городом с областной судьбой». Временами — почти классическая «германовская документальная съемка».
И объясним успех фильма на Берлинском кинофестивале, где он участвовал в основном конкурсе — этот кинофестиваль, в отличие от эстетских Канн и Венеции, давно специализируется на фильмах с «социальной» начинкой.
Но есть тут и главное не только об эпохе, но и о человеке — большом и, извините за банальность, ранимом. Тут о многом говорит сцена, когда его рукописи редакция по ошибке сдала в макулатуру для школы, и герой фильма стоит во дворе у пачек с макулатурой, выглядывает страницы, а мимо проходит обыкновенная такая советская «училка»: «Ну что стоишь? Помочь отнести не можешь? Такой большой, а стоит!»
Господи, а ведь на самом деле весь сюжет начинается и заканчивается одним — человеку надо добыть 25 рублей, чтобы купить куклу своей любимой дочке. «Кварт» — сумма по тем временам солидная (при средней зарплате по стране в 120 рублей). Если вы хотите узнать, удалось ли купить писателю куклу или нет — ради этого уже стоит посмотреть это весьма интересное кино.
