Фильм художественный, но действительно основан на исключительно документальных фактах, собранных еще в советские годы писателями Даниилом Граниным и Алесем Адамовичем в «Блокадной книге» (равно как и на «Дневных звездах» Ольги Берггольц). Пожалуй, две главных книги, зафиксировавших самое страшное преступление против человечества не только ХХ века. Около миллиона жертв только среди мирных жителей города (в целом, в блокаде было 2,5 миллиона) - опять же документальный факт.
При этом выходу той же «Блокадной книги» советская власть чинила всякие препятствия, потому что всю ужасную правду публиковать было, кажется, действительно невозможно. И сам Гранин сказал, что вся правда о блокаде не будет опубликована никогда. При этом, тема настолько щепетильная, что ее трудно экранизировать. С одной стороны,
если экранизировать всю правду, то этот фильм нельзя будет смотреть не только детям, но и человеку любого другого возраста.
С другой, была советская экранизация эпопеи советского классика Александра Чаковского «Блокада» и...
Так сложилось, что с детства у меня достаточно много знакомых в Ленинграде (ныне в Санкт-Петербурге) и одна из них сказала прямо, что поделка Чаковского - ложь, ей место в печке. Была знакомая блокадница,
которая ни-че-го не рассказывала о том страшном времени, потому что... это шок.
Переживший с супругой блокаду академик Лихачев рассказывал мне в интервью, что это было самое ужасное время в его жизни - «не только из-за голода и холода, но и из-за того, что ради самых ничтожных преимуществ делались такие подлости!».
В основе фильма «Блокадный дневник» - вполне документальная история о том, как зимой 1942-го года умирающая девушка Ольга решает идти через полгорода на завод - к отцу, где тот работает врачом. Фильм черно-белый, но как яркие воспоминания, в нем транслируются цветные кадры общения маленькой Ольги с отцом в мирные времена. Она хочет дойти до него и сказать за все «Прости».
Боязно назвать это реконструкцией, но боязно именовать и чисто художественной картиной, поскольку именно так и было. Абсолютно пустой город, неотапливаемый, с закоченевшими трупами на каждом углу. И здания, покрытые толстым слоем льда, как безмолвная декорация. Заледенелый Казанский собор с портретом Сталина на нем. Застывший город есть, а жителей не видно.
Здесь практически без слов целая история, как перед своим пешим походом Ольга с соседкой-подругой вытаскивает из постели мумию умершего мужа, как на санках спускает его с ледяной горки, в которую превратилась лестничная клетка, как везет в последний путь его во двор, где трупов - сотни, их свозят в сторону кладбища.
Кадр, как берут маленький трупик младенца и, как бревнышко, кидают в кузов грузового автомобиля. История абсолютно документальная - именно так было, кстати, с новорожденным ребенком в будущем замечательного артиста Николая Трофимова (ага, «А вот об этом подумайте» (с), который без слез поделился таким горестным воспоминанием уже в конце жизни. Но сколько таких подобных историй было? Тысячи.
Что самое страшное в этом фильме?
Наверное, сцена бомбардировки. Фильм начинается с момента любви... Немецкий офицер, только что обручившийся с красавицей, под музыку из 25-й симфонии Моцарта предлагает в честь их праздника «пульнуть» из орудия в сторону осажденного города. Она это радостно делает. Через какое-то время бомба падает рядом со стоящими за хлебом призраками. Бомбежка заканчивается - трупы, шевелящиеся обрубки и женщина без руки, говорящая тупо: «Граждане, где моя рука?». Она найдет свою оторванную руку и вытащит из пальцев самое дорогое - хлебные карточки. Кино? Сюжетик, конечно, который, кажется, сочинен неким чудовищным сценаристом. Но так и было явно.
До сих пор в Санкт-Петербурге живет моя знакомая, бывшая сотрудница «Эрмитажа» Вероника, недавно отметили ее девяностолетие. Во время одной из первых бомбежек осенью 1941 года она попала в катившийся на нее трамвай, который отрезал ей правую руку. Она выжила только потому, что ее успели эвакуировать из города.
Кино может передать ужас одной из трех смертных напастей блокадного Ленинграда - это как раз бомбежки. Голод и холод никакое кино передать не может, это можно только пережить (хотя, разумеется, никому не советую). Сцена голода в фильме передается, возможно, сценой, как умирающий человек сидит с бессмысленными глазами и жует кожаную перчатку - пальцы перчатки при этом шевелятся, как у живого. И в финале фильма, когда Ольга все же дойдет до отца, ей делают «еду» из сваренного кожаного ремня, пропущенного через мясорубку.
Этот кошмар можно представить только приблизительно.
Равно как невозможно все же передать и холод, но здесь режиссер фильма дает почувствовать зрителю нечто приблизительное, дав в противовес финальную очень теплую историю, ради которой, наверное, фильм и был создан. Это долгий монолог отца в исполнении Сергея Дрейдена, который говорит спасенной дочери о том, что тот, кто такое пережил, будет человеком с большой буквы. И о многом еще чем говорит герой 80-летнего Дрейдена, ровесника ленинградской блокады.
Обыкновенное человеческое участие и тепло - вот, что всем нужно во все времена. И об этом забывать нельзя.
Остальное - кино, которое проецирует ужасную реальность, имевшую место, увы, быть. Сцена, когда Ольгу, заснувшую в застывшем трамвае, привозят на грузовике с мертвецами к кладбищу (и вдруг она «ожила» в грузовике). Ну как кладбище? Огромные рвы, куда сваливают трупы жителей великого города. Картинка увеличивается - это большое пространство, в которых множество рвов-могил и сваленных вокруг них тем, что раньше было людьми. Конечно, компьютерная графика.
Но если хотите документалистики - пожалуйте на Пискаревское кладбище в Санкт-Петербурге. Я там был один раз, в 1984-м, мне было двенадцать лет. Большое пространство, но спокойно обозримое взглядом. Примерно с три-четыре Домских площади в Риге. Когда я узнал, что здесь похоронено 600 тысяч человек... Боже, но это же целый город! Треть жителей современной Латвии, кстати. Город мертвых у тебя перед глазами.
Вот это действительно забыть нельзя.
И все-таки хорошо, что этот фильм все же напомнил не только о том, что было, но и о том, что должно быть самым главным во все времена.
