Людмила Метельская. «Гамлет», пьеса с подчеркиваниями

Защищать нужно не великого драматурга от якобы вероломного режиссера — защищать нужно мир от войны и не отвлекаться на частности. Так что пусть Клавдий будет Клавдиным — лишь бы мы поняли, что это Путин. И пожелали королю — обманщику, убийце, самозванцу — возмездия. По Шекспиру.

Режиссер не скрывает, что поставить «Гамлета» именно так ему было нужно именно в Театре имени Михаила Чехова. Где — теперь не станем скрывать уже мы — может оказаться добрый зритель в девятом ряду, для которого до сих пор война — чужая, и боль — не своя. Разбудить таких можно криком, и режиссер позволил себе оглушительный по силе спектакль. Назовите его поступком и решите, что важнее — совершить его или сделать Горацио Горацией, подарив эту роль Веронике Плотниковой: пусть будет военкором, посланцем мира на войне. Вот такую бы Гамлету Офелию!

Офелия готова на предательство из бездумного послушания, Горация друг, она на стороне Гамлета, но отшатывается от него, когда слышит, как тот расправился с Розенкранцем и Гильденстерном. У каждого свое понимание того, чего достойны подлецы, и спектакль готов рассматривать варианты.

Тени отца Гамлета режиссер выдал камуфляжную форму — ведь именно он, призвав к мести, стал зачинщиком войны. Гертруда Екатерины Фроловой не мечется между мужем и сыном, потому что — благодаря пастижерско-гримерским чудесам — стала Алиной Кабаевой с решительной спиной и черной лентой в руке. Что позволило украсить промежутки между репликами: королева смотрит выступление бродячей труппы, замечает актрису с лентой и возмущенно вскакивает, потому что узнает себя. От Гертруды несет холодом, и мы видим поначалу недоброе, а после и вовсе омертвелое лицо женщины, обреченной жить рядом с живым мертвецом.

А Гамлет... Такого Гамлета мы еще не видели

— легкого, не странного, отнюдь не интроверта, а человека, способного открыто чувствовать и любить, как сорок тысяч братьев, не для поэтического словца. Быть трепетным и живым, не схемой, не представлением о человеке, а человеком. Не сходить с ума — просто делать то, чего не делают другие: друзья поймут, а на недругов оглядываться не время.

Теперь о персонажах карикатурных — как раз тех, кому достались подправленные на русский манер имена. Клавдин Александра Маликова стал персонажем с голосом, пластикой, реакциями трусливого негодяя: мельтешат пальчики, подрагивают ножки. Получился мастер выглядывать из-за угла — следить за жизнью своих и наблюдать за смертями чужих, плавать там, где нет воды, или, перекрестясь, нырять в псевдопрорубь с церковной свечой и выныривать с бокалом. Полонин Шамиля Хаматова карикатурен не меньше — каким был у Шекспира, таким и остался, но обрел четкость и объем. Актер мастерски молчит — его хлопотун, даже когда не прибегает к словам, «болтает» непрерывно. И, по-собачьи выбрав себе единственного хозяина, демонстрирует неразрывность глупости с чинопочитанием. Вы стремитесь угодить начальству? Тогда, может быть, вы просто бесчестны и неумны?

Клавдин и Полонин даже умирают одинаково — зловеще, как-то не до конца. Отец Офелии долго сидит, не падает, да и после, уже сброшенный в сценическую могилу, продолжает топорщиться из-под земли. А смертельно раненный король все идет и идет походкой зомби. Кстати,

особых надежд, что этого зомби не сменит другой, в таком же в костюмчике, как на дежурном портрете, нет:

нынешний умрет под изображением следующего — вдохнет жизнь в обновленного себя? Или в портрет Призрака, с которого началась война?

Детали становятся символами, спектакль переполнен ими, как шекспировскими смертями, и предчувствие гибели выходит из хрестоматийного текста, нависая уже над нами. Возможно, такой «Гамлет» станет тестом на вовлеченность зрителей в тему войны. Не понравится — значит, для кого-то честь Шекспира важнее. А понравится — значит, это для вас были расставлены все сценические восклицательные знаки и замечательный режиссер страдает от происходящего вместе с вами, на равных. И это вы вскрикнули, когда на сцене прогремели взрывы, потому что не старались забыть, что это за звук.

А сегодняшние трагики, которым всегда есть дело до Гекубы, имеют право:

• величать Англию Грузией: земля, где могут убить неугодного по высочайшему указу, сегодня называется так;
• хоронить вместо Офелии («Она утонула!») бочку с кислотой: без тела нет преступления, так что была ли девочка;
• смывать со стен кровь, которая все проступает и проступает, прятать правду за сфабрикованной чистотой;
• топтаться вокруг вырытой могилы с красным подбоем, длинной и явно не одноместной, и перешагивать через нее механически, почти не замечая, притерпевшись к призраку будущих смертей;
• превращать поединок на клинках борьбой дзюдоистов в белом: у одного синий пояс, у другого красный, да здравствует российский флаг.

К происходящему должно подключиться зрительское сердце. А не подключится — начнутся придирки. Ну зачем нам дурацкая песенка про «погоду в доме, а остальное суета», раз за разом выпадающая из действия? Затем, что

ничья хата больше не с краю, что прекраснодушие сравнялось с равнодушием и должно быть отторгнуто организмом, если он здоров.

Мы вне королевского дома и обязаны суетиться не только по семейным поводам, а значит — жить.